Дар памяти

Я не знаю.

Ал, - голос Геллерта звучит напряженно. – Клянусь… я больше никогда не сделаю ничего против твоей воли. Обещаю тебе.

Альбус долго смотрит на него, а потом медленно кивает.

Геллерт смеется:

– Ты – маленькое чудовище, Ал, ты знаешь это? От тебя у меня срывает крышу.

Альбус дует на свечку, и смех Геллерта тает в ночной мгле.

Выйдя из воспоминаний, я сижу опустошенный, измученный, как будто из меня долго вынимали и наконец только что вынули кусок души. Наверное, это действительно происходило долго – в гостиной сейчас ощутимо темнее, должно быть, время перевалило за вторую половину дня. По стеклам все так же продолжает лупить дождь. Я открываю окна, пытаясь впустить хоть немного свежего воздуха. Батильда просит меня зажечь свечи. В конце концов я делаю еще и чай. По-хорошему, покормить бы ее, но времени нет. Впрочем, за один день вряд ли что-то случится.

Я спрашиваю, чем она питается.

Тони Майерс… Прюэтт готовит еду для меня. Приносит два раза в неделю.

Прюэтт? Родственница Уизли?

Маркус, ее муж – двоюродный брат Молли Уизли. Хороший парень, но, как всем министерским, ему всегда некогда. Сын Лукреции Блэк, сестры Ориона Блэка.

Ладно. Не хватало еще в дебри генеалогии Уизли и Блэков сейчас лезть. И так ясно, что все друг другу родственники.

Третий Обливиэйт снимается неожиданно быстро.

Комната с низким потолком. Справа от кровати – полки с фарфоровой посудой. Геллерт стоит посреди комнаты и призывает различные предметы, которые укладываются в открытый мешок, валяющийся у его ног. Что-то вылетает из-под кровати, что-то из шкафа, что-то проносится мимо Батильды, которая явно стоит в дверях. Колдует Геллерт без палочки. Ворот его рубашки разорван, и по шее на грудь спускается широкая красная полоса, как если бы он второпях залечивал рану. Костяшки пальцев на правой руке разбиты.

Наконец мешок наполняется.

Говнюк, - выдыхает Геллерт, пиная его. – Чтоб его козлы затрахали!

Куда ты теперь? – спрашивает Батильда.

Геллерт пожимает плечами, затягивая тесемки на мешке.

В монастырь, куда ж еще? Павана давно обещал научить меня кое-чему.

Возьмет он тебя в ученики, как же! Он тебя с твоими планами по завоеванию мира раскусит в два счета.

Не раскусит. Он спит и видит, как сбыть с рук Марию.

А ты?

Предлагаешь жениться? – заходится булькающим смехом Геллерт.
– Ты хоть видела ее? Дочь настоятеля, а ведет себя как полная шлюха.

Ну да, зачем тебе на ней жениться? У тебя уже есть шлюха – Альбус Дамблдор.

Реакция Геллерта неожиданно бурная. Он хватает с кровати палочку и приставляет ее к горлу Батильды:

Ты, старая швабра, не смей называть Ала шлюхой. Никогда, поняла?

Батильда испуганно кивает.

Так я и знал, что ты шныряешь вокруг, вынюхивая… Про Испанию тоже не смей никому говорить.

А Альбус? Если Альбус спросит?

Не спросит. Это же Альбус Дамблдор, он теперь будет сидеть тише воды, ниже травы и винить во всем себя.

В его словах одновременно и насмешка, и горечь. И я неожиданно понимаю, что… понимаю его.

Так что… - Гриндевальд берет мешок и, уменьшив его, прячет в карман. – Впрочем, так будет даже лучше… Обливиэйт.

Стер мне память, да? – дребезжит старческим смехом Батильда. – Умный мальчик. Всегда был.

Почему он сбежал?

Батильда раздумывает:

Тогда я думала, что Альбус просто не досмотрел за Арианой, не дал ей вовремя лекарство или что-то вроде этого, потому что был в койке с Геллертом. Аберфорт, наверное, как-то убедил Альбуса, что все дело в Геле. Альбус и раньше был не слишком внимательным братом, а тут увлекся этими идеями по завоеванию мира. Альбус хотел стать великим волшебником, а Гел умел увлекать. Наверное, Аберфорт что-то наговорил Альбусу, Альбус что-то наговорил Геллерту… отказался ехать с ним.

Сколько они встречались? – спрашиваю я не своим голосом.

Геллерт жил здесь два месяца.

В остальных воспоминаниях об Альбусе не находится ничего интересного. Может, там что-то и было, но сейчас память Батильды похожа на дырявую простыню, и из нее исчезли уже целые годы. Похороны я просматриваю по касательной. Потом еще несколько встреч. Затем не могу удержаться – перехожу к воспоминаниям о Лили, и нахожу то самое, где она действительно плачет, рассказывая обо мне. Пьяная в стельку. Такой я ее никогда не видел. Наверное, устала сидеть взаперти. Лили всегда была очень свободолюбивой. Или, может быть, это те дни, когда убили Макиннонов. Наверное, стоило бы посмотреть больше, но после Альбуса мне хочется только в постель и забыть об этом дне.

В любом случае, из того, что мне нужно, Батильда не знает ничего. И мне не хочется думать, что я знаю, что делать.

В Лондон я возвращаюсь около семи. Где находится дом Маршана, я не знаю, поэтому отправляюсь в клинику. Он, по случайности, оказывается там.

Опять торопитесь на тот свет, Северус? – спрашивает Хенрик, когда я сажусь в кресло для посетителей в его роскошном кабинете. У него усталое лицо, круги под глазами, и заметно, что он очень мало спал.

Берилл как-то не слишком напоминает вас, Хенрик.

Берилл – прекрасный специалист, и с вашим сегодняшним сеансом она бы справилась не хуже меня. Теперь же – мало того, что вы пропустили сеанс, вы нанесли себе вред, и наверняка немалый, тем, что прорывались сквозь антиаппарационный барьер. Вы очень везучи, Северус. Ваша стихийная магия каким-то образом позволяет вам откалывать такие номера, но не факт, что это будет продолжаться долго. У всего есть предел.

Вы бы позволили себя осматривать женщине?!

Мне очень жаль, что так получилось, Северус. В моей работе всегда присутствует определенный процент срочности. Я не принадлежу себе и своим планам и могу порой лишь только передать своего пациента человеку, который может меня заменить. Вы желали срочно использовать ваше воскресенье, я лишь стремился вам помочь.

Но ведь в вашей клинике полно целителей-мужчин. И все они связаны клятвой неразглашения.

Он молчит. Потом сминает пачку из-под маггловских сигарет на краю стола. И говорит. Таким тоном, как если бы очень не хотел мне это говорить.

Проблема в том, Северус, что Берилл – единственный человек в клинике, которому я вообще могу доверять. Меня не устраивают ваши варианты – воспользоваться помощью человека, а потом наложить Обливиэйт.

Неужели?

Он смотрит на меня пристально, потом понимающе кивает.

Все мы нарушаем этические законы в той или иной мере, Северус. Не вижу смысла увеличивать количество нарушений без необходимости. Я постараюсь принимать вас сам, но если Берилл придется заменить меня, прошу вас, не отвергайте ее помощь. Вы для нее – лишь пациент.

И сюзерен ее мужа, - усмехаюсь я.

Тем более, вы знаете, что она никоим образом не сможет причинить вам вред. Жена вассала подчиняется тому, кому подчиняется вассал. И даже после смерти своего мужа остается в вассальной зависимости от сюзерена.

Покидая кабинет Хенрика, я все еще думаю, не сообщить ли мне ему, что Берилл пообещала проклясть меня. Наверное, это лишнее хотя бы потому, что я и так уже проклят. Иначе какого тролля я раз за разом захожу в тупик?..

Около десяти часов я наконец вхожу в свою спальню, в халате, с кружкой какао в руке и, оставив ее на тумбочке у кровати, прямо поверх кипы сочинений, которые надо проверить к завтрашнему утру, открываю книжный шкаф. «Зелья от старческих болезней» как будто сами прыгают мне в руку. Магия проклятой книги почувствовала мое желание и стремится его выполнить – дурной знак. Но зелья настаиваются, я испробовал все известные пути и, кажется, времени искать другие почти нет.