Дар памяти
Шрифт:
Сердцу так больно, будто кто-то его выкручивает. Значит, это Ричард уйдет. Будет выполнять свое «задание», и…
Я сделаю то, что ты просишь, - отвечаю я.
И это он еще не стал напоминать мне о том, что сюзерен обязан защищать своих слуг. В конце концов, какая разница, если все равно ничего не изменить?
Письмо от Ромулу – с общипанной казенной совой – настигает меня у входа в Хогвартс.
Я не могу дотерпеть настолько, что читаю его прямо во дворе, где меня может увидеть каждый, в том числе направляющийся ко мне Люпин.
«Привет.
Мы взяли новый проект, и я поменял свой график. Теперь я не работаю днем а работаю в первой половине дня и
Едва успеваю сложить письмо, как Люпин подходит. И спрашивает со своим тошнотворно участливым видом:
Как ты, Северус?
Я похож на человека, которому нужна помощь? – огрызаюсь я.
И ухожу. На ступеньках в подземелье, оставшись наконец без назойливого внимания, дочитываю:
«p.s. Мне очень стыдно говорить это, но… то, что ты сделал ночью, было одной из моих самых первых фантазий, связанных с тобой. И если возможно, чтобы еще как-нибудь…
p.p.s. Люблю тебя».
Сжигаю письмо и, закрыв глаза, на миг прислоняюсь затылком к холодной стене. Даже здесь, на этой бесконечной лестнице, я чувствую его запах, вижу его сияющий взгляд, его руки стискивают меня. И все меняется.
Этот мальчишка с такой легкостью разрушает весь мой мир.
Переворачивает все с ног на голову.
И мне плевать.
========== Глава 103. Любовь ==========
Очищать сознание я научился еще тогда, когда осваивал легиллименцию. Никогда не думал только, что придется применять это в таком количестве в сердечных делах. Однако – работает. В который раз за сегодня сосредотачиваюсь на звуках улицы за окном, потом перевожу внимание на тишину спальни, на собственное дыхание и дыхание спящего в моих руках Ромулу.
Ну что ж, хватит изводить себя. Сколько отмеряно, столько и отмеряно. От судьбы не деться никуда, да и договор с ней есть договор, разве что только темную сторону осталось вызвать - прибрать к себе Ромулу в обмен на обещание души и силы стихии, например. Душа моя, наверное, и так уже почти погибла. Или погибнет неминуемо. Но пока в ней что-то еще шевелится… Осторожно касаюсь губами его макушки. Все пустое. Сейчас, в этот момент нет ничего, кроме его дыхания, запаха его волос и моего поцелуя, прошлого нет и будущего нет.
Вдох-выдох. Вдох-выдох-вдох.
Лежать не очень удобно, рука затекла - когда он навалился, я не думал, что это надолго, но теперь жалко его будить. Он сказал, ему две ночи без меня снились кошмары и он плохо спал. Почему-то у меня в голове образ Аргуса с его кошкой, он так же вот ни движения не сделает, когда она у него на коленках. Раньше это вызывало брезгливость (терпеть эту старую облезлую кошку не могу), а теперь смешно. Каждый любит свое.
Нет. Я ведь не имел в виду именно это? Нет?
Вдох-выдох-вдох.
Когда я пришел около двенадцати (к обеду), он так на меня набросился, с порога опять, и терся, и терся, что мы кончили оба еще в коридоре, сползли по стене, и сидели бы, обнимаясь, до бесконечности, если бы не сова, постучавшаяся вдруг в кухонное окно. Ромулу отправился за письмом, а я в ванную, думая о том, что до него так активно в штаны кончал разве что подростком.
Я все утро провозился с закупкой ингредиентов на остаток семестра, и у меня во рту не побывало ни крошки - только пару глотков какао перед выходом. Потому сейчас и надеялся на скорый обед, но Ромулу вышел из кухни такой мрачный, что, понятное дело, стало не до еды. Я притянул его к себе, потом не удержался от поцелуев, а потом мы оказались в спальне сам не знаю как. И я опять его хотел, хотя только что каких-нибудь пять минут назад кончил, и мне даже не понадобилось входить в него, хотя он явно этого добивался. Наскоро стащил одежду, раскинул свои длинные стройные ноги
так провокационно и наглаживал себя, а потом трогал пальцем между ягодицами и поглядывал нагло. Но с иллюзиями ему пришлось расстаться – я всяким глупым мальчишкам не подчиняюсь, что и доказал, выбрав иной способ.Мне, в принципе, сосать всегда нравилось не меньше, чем вставлять, но сегодня я никак не мог насладиться вкусом, хотелось еще и еще. Еще лизать – сверху вниз и снова вверх и отдельно головку, посасывать и втягивать, проводить языком по щелке и путаться пальцами в волосках вокруг яичек.
А он только тихонько постанывал и пальцами то вцеплялся мне в волосы, то впивался в простыню. А потом выдохнул «Северус» и так дернулся, отодвигаясь, что я чуть зубами его, сумасшедшего, не задел. Это он хотел, чтобы я не глотал. А я бы даже позволил ему кончить мне на лицо - думал, по крайней мере, об этом. И когда поймал себя на этой мысли, тогда, когда уже себя самого довел до разрядки, то это меня совершенно не ужаснуло. Я догадывался, что будет еще много такого, что должно бы меня ужасать.
С ним – много.
Проснувшись, он немедленно – ну что за ненасытное чудовище? – опять требует секса.
Хочу тебя в себе, - говорит, и так трется о мой стояк своим горячим животом, что и святой не устоит. Список зелий из учебника Бораго мне в помощь.
Нет и нет, - отвечаю.
– И сейчас ты обольешь свои пальцы заживляющим и засунешь их себе в задницу.
Он ухмыляется:
Почему не ты?
Потому что если я их засуну туда, то обратно не высуну. – Я беру его за подбородок: - Ромулу, хватит вредить себе. Не знаю, отчего ты так хочешь боли, за что наказываешь себя… - знаю, конечно, и оттого вдвойне неприятно, - но я не позволю тебе использовать меня для этой цели.
Он серьезнеет, высвобождает подбородок из моих пальцев и вскидывает его еще выше:
А ты не думаешь, что будет хуже, если я буду использовать кого-то другого?
В словах – такая ярость, такая неприкрытая злость, что на секунду я теряю дар речи. И дар мысли тоже. По-хорошему, дать бы зарвавшемуся щенку пощечину или просто спокойно одеться и уйти, оставив его вместе с его обвинениями и шантажом, но потом что? Был бы на его месте кто-то другой, я бы выдал что-нибудь ядовитое, но это же… Ромулу. Мерлин, как же я перед ним уязвим, теряюсь, как третьекурсник перед девчонкой, которую надо позвать на рождественский бал.
Вот, наверное, из-за этого… Я уверен, что мое лицо ничего не выразило, а он кидается ко мне, обнимает, повисает на шее:
Прости, прости, я мудак, я не должен был вешать это на тебя. Я справлюсь, справлюсь, все пройдет.
И я его отцепляю, а потом снова беру за подбородок и, наверное, первый раз в жизни выдаю:
Мы справимся.
«Мы» - это так только Лили всегда говорила, нос вздергивала и говорила, а я - никогда.
Его лицо расцветает благодарной улыбкой:
Вот это ты настоящий. Я знал, я знал.
Настоящий, я также убил из бахвальства Лили, ты забыл.
А сейчас ты убил бы из бахвальства? – шепчет, обвивая руками.
Вот и поспорь.
Перед тем, как мне собираться, он становится все мрачнее. После обеда он стаскал меня в соседскую квартиру поиграть на рояле, теперь мы в молчании пьем кофе на кухне, и вдруг он посылает свою еще полную чашку - одним движением руки!
– в раковину и садится мне на колени. Я еще не успеваю осознать, что этот мальчишка, у которого плохо с магией, владеет ей, похоже, лучше меня, а он перебивает меня неуклюжим слюнявым поцелуем и шепчет, когда я отстраняюсь, решив, что не дам на этот раз втянуть себя в игру: