Дар памяти

Спасибо, - тихо говорю я.

Прежде чем вылететь в дверной проем, он вскидывает голову и выпрямляет спину, принимая тот бешеный вид, который пугает не только студентов, но и все другие привидения в замке. И оборачиваясь, говорит: «Они держались за руки, профессор».

«Держались за руки». Оставшись один, я падаю в кресло. Чашка с недопитым какао по моей рассеянности остается в воздухе, я даже не замечаю, что вызвал стихийную магию и трачу ее на поддержание никому не нужного левитационного заклятья.

Не просто держались за руки - они делали это где-то, где их могли видеть призраки. Не в кабинете. Для Альбуса это крайняя, немыслимая степень привязанности – демонстрировать отношения при посторонних. Держались за руки. Со мной такого никогда… Мерлин Великий, какая пропасть между мной и этим!..

Несколько минут я тупо обвожу глазами свою гостиную. Четыре книжных шкафа (в одном из них на самом видном месте книги про чистокровные семейства и прочая дребедень, прямо-таки вопящая о моей лояльности собственному факультету) вдоль стен, двухместный диван темно-зеленой кожи (когда-нибудь, если буду свободен, не оставлю себе ни одной вещи этого оттенка), маленький столик и два зеленых же кресла. На каминной полке стоят часы и колдография озера Лох-Шил: Альбус прятал меня как-то в этой местности в перерывах между разбирательствами, когда аврорат нашел очередные «неопровержимые» доказательства моей виновности. Посередине гостиной - большой стол с инкрустированной крышкой, со стопками книг и журналов. В конце ноября мы занимались любовью прямо здесь, и Альбус сидел на этом антикварном великолепии (журналы я все-таки сбросил на пол) голой задницей, а я вжимался в него всем телом перед тем, как опуститься на колени и взять в рот его сочащийся влагой великолепный член.

Конечно, наедине он иногда брал меня за руку. В кабинете, после того, как затыкал портреты, или в гостиной, прежде чем увести в спальню и усадить на огромную кровать с шелковыми простынями гриффиндорской расцветки – алый гимн безвкусице под балдахином с толстыми золотыми кистями. Впрочем, как-то я подслушал беседу своих студенток, вычитавших в «Ведьмополитене», что красный – стимулирует половую функцию.

В первый раз Альбус взял меня за руку в тот самый день, когда все, наконец, между нами произошло. Днем он будто случайно оказался впереди меня в пустом коридоре во время «окна» между парами, на секунду притормозил и спросил в самое ухо:

Северус, у тебя нет отработок сегодня?

Тон был нейтрален, но меня мгновенно охватил жар. Я знал, о чем он поведет разговор. Пока что Альбус дарил мне лишь оральные ласки, но я чувствовал, что момент, когда мы перешагнем границу, близок.

До восьми, директор, - сказал я, опустив глаза и едва дыша. Мои щеки полыхнули, и я поблагодарил Мерлина, что в тот момент по всей школе шли уроки.

В таком случае, после восьми я приглашаю тебя на свидание в мои комнаты, - шепнул Альбус, на секунду перехватил мое запястье, взметнул своими одеяниями, ускорил шаг и исчез за поворотом. От его откровенности у меня встало мгновенно, и мне стоило больших трудов не бежать, а всего лишь идти до своего кабинета. Бросив на дверь заглушающее и запирающее, я вытащил ноющий член из брюк, сделал одно движение вверх-вниз и кончил. Надо было всерьез задуматься о том, чтобы что-то делать с запоздалым гормональным взрывом, но, увы, все зелья, приглушающие потенцию, притупляли также внимание и концентрацию. Я надеялся лишь на то, что со временем, когда сексуальная практика станет регулярной, ощущения перестанут быть такими острыми.

В тот вечер я был злее обычного, и криворукие хаффлпаффцы, получившие отработку за взрыв котла, жались друг к другу от страха, всего лишь нарезая ингредиенты для перечного зелья. Я старался не думать о том, что мне предстояло через пару часов, но мысли метались, как загнанные фестралы. Все мое тело как безумное требовало того, чтобы Альбус прикасался к нему. А разум - словно раздвоился. Одна его часть ликовала от мысли о том, что это будет он, самый могущественный волшебник Вселенной, настаивала, какая это честь для меня. Другая – большая часть - приводила самые отвратительные картины подчинения одного волшебника другому, весь мой опыт в роли Пожирателя. Я напоминал себе, что это – то, что не восстанавливается, даже если я потом попрошу запустить в меня Обливиэйтом. И что, кому бы я ни отдавал себя, потеря может быть значительнее приобретения. Даже если это Альбус, о ласковом взгляде которого (без всякого сексуального подтекста) я мечтал все те годы, пока учился в школе.

К восьми часам сомнения проели мне мозг настолько, что, закрывая кабинет за студентами, я обозвал себя трусом только для того, чтобы заставить себя пойти наверх. Более того, если я не пойду, возможно, меня сочтет трусом Альбус. Перед тем, как зачерпнуть летучего пороха, я долго стоял перед камином, закрыв глаза и словно ощупывая одновременно и телом и разумом ту точку невозврата, которая поменяет меня. В конце концов, я пришел к выводу, что для того, чтобы двигаться дальше, необходимо что-то оставлять в прошлом. Какой смысл стоять на месте? Худшее в моей жизни уже свершилось – тот момент, когда я понял, что Лорд задумал убить Лили. Даже не тот, в который я узнал о ее смерти. Потому что, когда она умерла, закончилась более чем годовая агония ежедневных метаний между отчаянием и надеждой.

Альбус, надо отдать ему должное, понял мое состояние с первых секунд, как только я вступил в его гостиную. После путешествия по каминной сети меня слегка подташнивало. Окинув меня оценивающим взглядом, Альбус покачал головой, потом взял за руку и подвел к изысканно сервированному столу, накрытому на две персоны. Видимо, он также пропустил ужин, как и я. Я молчал, позволив Альбусу ухаживать за мной, и безропотно взял бокал вина.

За нас, - улыбаясь, сказал Альбус. У него всегда была слабость к ритуалам.

Я чокнулся с ним, выдавив: «За нас». Глоток в меру сладкого вина оставил на языке терпкое послевкусие. Я отставил бокал и стал просто смотреть на Альбуса. Нервничал ли он, или эта ситуация была для него настолько привычной, что за его непроницаемостью скрывалась всего лишь скука?

Северус, я ничего не заставляю тебя делать, - заметил Дамблдор, вернув мне внимательный взгляд. – Ты можешь уйти отсюда в любую минуту.

И после никогда не вернуться, не так ли?

Он помолчал, а затем сказал осторожно:

– Полагаю, это те вещи, к которым никогда по-настоящему не будешь готовым, если только не любишь всем сердцем.

Любовь была слишком скользкой темой для меня. Я прекрасно помнил, как моя мать «любила» отца, покорно подставляя голову и спину под удары его кулаков. Или – как Нарси извивалась у моих ног в истерике, объясняя, что без отворотного средства она сойдет с ума, потому что единственная мысль, которой она живет – бросить все, включая маленького сына, и аппарировать с Долоховым в Париж. С Долоховым, которому она, между нами, ни на кнат не сдалась, кроме как на пару ночей.

Альбус пристально посмотрел на меня. Что я мог ему сказать? Что он хотел от меня услышать? Говоря о любви, он, конечно, имел в виду нечто возвышенное, не дай Мерлин еще заговорит о самопожертвовании Лили…

Но он только повторил:

Ты можешь уйти, Северус. Я не буду считать тебя трусом и не изменю своего мнения о тебе.

И каково же оно, ваше мнение, которое вы не измените?

Ты его знаешь, - произнес он тихо.

Вы как-то сказали, что я вам противен, - заметил я осторожно.

Я сожалею о своих словах, - сказал он резко. – Ты слышал, что я думаю о тебе теперь.

«Мой храбрый, мой сильный и умный мальчик», - вспомнилось мне. Мог ли он так думать на самом деле? Было ли это сказано всего лишь, чтобы успокоить меня в той ситуации?.. От воспоминаний о поцелуях Альбуса, о его голом теле, прижимавшемся ко мне, кровь прилила к паху. Вся моя суть рванулась навстречу тому, кто был для меня больше кого-либо другого на свете. Усилием воли я удержал себя на стуле.

Секс, как и любовь, – это то, что можно использовать как во благо, так и в погибель, - произнес Дамблдор задумчиво, словно и не для меня говорил, а для себя. – Дурные люди во все времена использовали его для подчинения. Даже во времена самых первых волшебных школ в Древней Греции*, когда однополая любовь считалась естественной, а каждый мальчик-волшебник проходил инициацию со взрослым волшебником-учителем, многие из учеников затем, по выходе во взрослую жизнь, оказывались в униженном положении. Но, несмотря на все предрассудки, секс – это также то, что позволяет магу познать свою истинную природу, Северус. Чем свободнее твое тело, тем свободнее твоя магия. Чем больше ты стыдишься себя и своих желаний, тем хуже твоей магии внутри тебя. Мне нет нужды приводить тебе в пример тех, кто, подавляя свои желания, пытается освободить магию другими путями. Но эти пути ведут лишь к тому, что умерщвляет душу.