Дар полночного святого

– Времена такие были. Сейчас бы Валя на весь мир гремел.
– Верочка включила проигрыватель "Эстония". Боже, в этом доме сохранился такой хлам... Но голос Вальки прорвался издалека, из времен твистов, Нового Арбата, шумных театральных премьер, капустников в ВТО - из времен их молодости... Он был свеж и силен - сама всепобеждающая, вечная любовь.

– А у меня живот вот такой был...
– Округлила руки Верочка.
– Все говорили - мальчик.
– Она с мольбой посмотрела на Ингу.
– Ты никому не скажешь? Никому?
– Верочка широко улыбнулась.
– Анечка - Валина дочь!

Инга опустила глаза... Как же сумела пронести через всю жизнь эта женщина свое бескорыстное, гордое чувство... Брошенная, нищая, она жила радостью от того, что свела её судьба с необыкновенным человеком и подарила чудесную, лучшую на свете дочь.

– Хорошая девочка получилась. Он был бы рад, - неуверенно сказала Инга и выпалила.
– Выпьем за наши грехи!
– Разве сейчас к месту признаваться в том, что затащил Валька в постель прима-балерину в те дни, когда Верочка была только на третьем месяце.

– А я ни о чем не жалею... И что не сказала ему - не жалею. Он бы все равно растить дочь не смог - бесшабашный был, широкий - все успеть норовил... Гений...

– Да, бабник и алкаш, прости меня Господи!
– Инга перекрестилась и обняла Веру.
– Я не со злости, это почти комплимент. Да ты что-то, мать, совсем седая, а моложе меня. Правда, седина в светлых волосах мало заметна.

– А у тебя - ни единого седого волоска. И фигура - как у девочки. Вот что значит порода и спокойная жизнь.

– Да крашеная я! Л'Ореаль-Париж, собственными божественными ручками. Тебе светло-русый надо. Я в следующий раз принесу...
– А что до породы... Хмм... Дед мой был уездным лекарем, бабка - мещанкой. Это она в НЭП при втором муже, экономисте, разбогатела... Ах, история длинная. И ни к чему тут.
– Инга серьезно посмотрела на Верочку.
– Речь идет о моей жизни. О блистательной, благополучной, удачливой Инге Кудяковой-Лаури...
– Она подперла рукой щеку совсем по-бабьи, и перестала быть похожей на Бетси Тверскую.
– ... Было во мне что-то этакое, конечно, было. Воля к победе, желание блистать, быть первой... И жизнь любила - праздник, лесть, мишуру... Ох, как мне этого не хватает... И романов моих безалаберных тоже. Хорошо хоть, есть что вспомнить.
– Глаза Инги блеснули трепетным огнем. Она потянулась хребтом, как породистая лошадь.

– Так и не жалей, что погуляла.

– Не жалею! Наверно, каждый рождается для своей доли... Вот я уже далеко не молодуха, а все та же. Та же. Не мужик мне нужен, а преклонение... Преклонение... Суета, слава... Чтобы вокруг все вращалось вертелось. От одного моего мизинца, одного взгляда... Не жалею... Нет, Верка, ни о чем не жалею!

– Давай за это - за жизнь!
– Наполнила рюмки Верочка.
– Хорошая была, жаловаться грех. А может и впереди ещё что-нибудь светлое состоится.
– За нас и за девчонок наших. Ведь у Алины все в порядке? Я рада. Честное слово, рада. И за Аньку тоже.

Инга подозрительно заглянула в потеплевшие глаза Веры:

– Ты что-то про дочь узнала? От кого?

– Чепуху какую-то. Будто Анна с друзьями где-то на юге отдыхает и очень там счастлива. Ай, что темнить - сама она мне звонила! Только ты пойми - это страшная тайна... Да и не ясно ничего. Но голос хороший.

Инга засмеялась, красиво, рассыпчато:

– Не ясно, говоришь? Да, мое в нашей жизни было тайн. Сейчас кое-что прояснится, подружка... Ты Аньку в августе родила, я Лину - в ноябре. Ты решила ребенка без отца выносить, а меня в это время Валька на руках носил, закружил, охмурил... Вот и считай...

– Нет... Не может быть...
– Закрыла ладонью рот Верочка.
– Да как же это?

– Запросто. Сама знаешь. Раз-два... И живот во-о-т такой!
– Инга повторила жест Верочки.

– Выходит, девочки наши сестры?

– Точно.

– И Валя не знал?

– Ничегошеньки. И Альберт не знает. Я только на прошлой неделе Алине рассказала. Не утерпела.

– Ой... Обрадовалась?

– Очень. Хочу, говорит, сестричку видеть, но не могу, поскольку она теперь за границей проживать будет в полном материальном благополучии.

– И мне так Аня намекала... Но велела молчать. Сама знаешь, - мафия. Говорит, как устроюсь, тебя к себе заберу...
– Верочка разрыдалась.
– Пусть хоть надежда свидеться будет.

Инга прижала её к своему плечу, чувствуя, как намокает от теплых слез её шелковая, сен-лорановская блузка. Она посмотрела поверх собранного на затылке неизменного верочкиного пучка, поверх серванта с рюмочками, олимпийским мишкой, Микки-Маусом... На фотографию семилетних девчушек в костюмах Снегурочки. Как же они раньше-то не сообразили - обняться и поплакать вот так.

– Слушай меня, Вера. Я один раз, может, правду скажу, а повторять не стану... Если уж по-честному, по большому счету, заслужила ты все это - ну, что бывает только в мыльных операх и хэппи-энд называется... А зря все же, что в классике, да и в жизни, непременно все умирают...
– Добавила Инга тихо, слушая, как поздно, непоправимо поздно, рыдает над умирающей Травиаттой её возлюбленный. Что за удивительный дар был у этого синеглазого кобеля!

27

Аня узнала эту комнату - она проходила здесь, когда искала выход из особняка. Мигает глазок отопительного прибора, в маленькие окна под потолком едва проникает со двора свет фонаря. И ничего не видно... Несколько толстых спортивных матов в углу.

Ощупав рукой холодный дерматин, Аня села - сильно ныла щиколотка, в голове туман - спасительный туман. Лучше не рваться к ясности. Она пошарила в темноте руками, пытаясь найти какую-нибудь рогожу, чтобы укутать плечи. Почувствовала ткань, потянула...

– Осторожней! Только уснул...
– В сторону метнулось чье-то лежащее на мате тело.
– Боюсь щекотки!

– Простите, я не заметила.

– Анна?!
– Он поймал её руку.
– Вот это да!

– Тони! Ты жив?

– Чудом. Кровищи знаешь сколько было? Этот гад меня по ребру шваркнул... Но все о'кей - доктор высокопрофессионально царапину обработал и заклеил.

– А у меня распухла щиколотка. Подвернула ногу, когда с твоего окна к старику спрыгнула.

– Покажи, я знаток.

– Здесь такая темень...
– Аня со стоном вытянула ногу.

– Они отключили в подвале электричество, чтобы пленники не сориентировались и не взорвали дом. Но я прекрасно вижу в темноте. Руками.
– Пальцы Тони пробежали по её ноге, ощупывая лодыжку.
– Это что?
– Он потянул подол её атласного платья.

– Рви.

Ткань затрещала. Руки Тони действовали быстро и умело - он бинтовал как заправский медик.