Дар слова

– Да-да, - Боря закивал.
– Вот что значит прощать. Прощать - значит потакать. А потакать мы не имеем права, Анжелочка. Придется тебе поработать над своими ошибками и исправиться. По первому разу приговариваю тебя к штрафу - сто пятьдесят баксов. Потому как, согласись, обошлась ты с нами по-свински. За такие дела знаешь что делают? За такие дела артисток наказывают очень нехорошо, наказывают и выгоняют на улицу. Благодари Татьяну Марковну - это она уговорила подойти к тебе с гуманизмом. Но только по первому разу. Повторится ответишь машиной. Это я тебе гарантирую. Поняла?

Анжелка кивнула.

– Не слышу!

– Поняла, Борис Викторович, - прошептала Анжелка.

– Вот и хорошо. Иди домой, отдыхай. Телефон твой домашний - тот самый, двести девяносто-сорок два-тридцать - по досадному недоразумению снят и будет продан еще сегодня. Сама понимаешь - на телефоны в центре спрос прямо-таки ажиотажный. Разумеется, тебе его восстановят, но номерок, - Боря развел ручками, - номерок уплыл. Тут уж ничего не попишешь. Но ты не грусти, Анжелочка - с дружком своим ты всегда сможешь поговорить отсюда, от нас, в непринужденной рабочей обстановке. Как слышишь?

– Вы не имеете права...
– прошептала Анжелка.

– Это мы тебя пожалели, детка, - с нажимом объяснил Боренька.
– Это мы с тобой еще по-хорошему, без рукосуйства. А телефончик я тебе сам организую. Когда тебе на работу - завтра с утра? Вот зайдешь ко мне завтра - мы его тут же и восстановим. В пять минут. И номерок подберем какой-нибудь симпатичный, запоминающийся. Вместе и подберем. Договорились?

– Договорились!
– дрожа от ярости, пообещала Анжелка.

– Шагай!
– разрешил Боря.

Она не глядя проскочила мимо Татьяны, слетела вниз и только в машине, захлопнув дверцу, разревелась по-настоящему - заревела, надавала себе пощечин, упала на руль, рассыпав волосы - затем, царапая коготками пластик, открыла бардачок, нашарила мобильник и вызвонила Веру Степановну.

– Мама, мамочка, помоги!
– Она взвыла и заскулила, с трудом смогла объяснить, где находится, и опять взвыла:

– Выручай, мамочка-а-а!!!

Потом оставалось только сидеть и ждать. Слезы высохли, а по лобовому стеклу, наоборот, застучали капли дождя. Потом неожиданно забарабанило справа - Анжелка увидела сплюснутую усатенькую мордочку Ксюши, открыла дверцу и включила движок, чтобы прогреть салон. Ксюша протянула ей сигареты.

– Курни, подруга, - на душе полегчает...

Анжелка вздохнула, взяла сигарету и стала попыхивать не взатяжку.

– Пролетела?

– На сто пятьдесят баксов. И телефон сняли. Сказали, что восстановят под другим номером.

– И что - не вытурили?

– Боря сказал: можешь общаться со своим дружком в непринужденной рабочей обстановке...

– От, с-суки! От, ж-жопы!..
– закипела и зашипела Ксюша.
– Нет, но что творится с этой страной, что за народ пошел уе...щный, а?! Ему хоть в глаза нассы, а он все равно своих у.е. не упустит... Ну, козел! Они же тебя прямо за душу как за грудки гребут - доись, пока доишься, пока любишь, пока звонит нам твой разлюбезный Сереженька!.. Это же рабство, Анжелка, самое настоящее крепостное право!

Анжелка кивнула.

– И вообще, если я правильно поняла Борю - я должна с ним перетрахаться, чтобы он восстановил телефон.

– С Борей?!
– Даже Ксюшу скривило.
– И ты на это пойдешь?

Анжелка усмехнулась.

– Вряд ли.

Дождик нервным ознобом пробежался по крыше, по лобовому стеклу. Анжелка включила дворники, потом выключила.

– С каким удовольствием я бы их всех поставила раком, - с горчинкой призналась Ксюша.
– Поставила бы раком...

– И что?

– И скалкой по жопам! Чтоб знали, как измываться над нами...

– А то они не знают, - Анжелка хмыкнула.
– Очень даже прекрасно знают.

В куртке запищал телефон, она послушала и сказала:

– Все правильно. За бульваром первый переулок направо, вторая подворотня налево. Все. Жду.

– Это чего?
– удивилась Ксюша.

– Мобильник, - Анжелка повертела в руках телефон, повертела и упрятала во внутренний карман куртки.

– Ничего себе... А звонил кто?

– Скорая помощь.

– Дружки? Бандиты, что ли?

– А то кто ж?
– вскинулась Анжелка.
– Натуральные долгопрудненские мордовороты, самые авторитетные художники-постановщики раком. А что делать, Ксюня? Ты же сама сказала - рабство, крепостное право...

– Сказала, сказала - мало ли что можно сказать? Сказать одно, а морды бить - это совсем другой профиль... Ой, ну все, я побежала, - Ксюша спохватилась, задергала все ручки подряд, но Анжелка, опередив, включила блокиратор дверей и с неожиданной силой сказала:

– Все, теперь сиди и не рыпайся. Они уже здесь. Выпущу, когда все кончится.

– Выпусти меня, Анжелка!
– взмолилась Ксюша.
– На меня же потом все шишки повалятся!

– Не повалятся, - успела пообещать Анжелка, и тут во двор друг за другом вкатили два огромных, два сверкающих лаком, хромом, тонированными стеклами и прочими прибамбасами джипа - "ого...", пробормотала Ксюша - и посыпались из джипов молодцы поперек себя шире, все в одинаковых мешковатых костюмах, похожие то ли на интернатских, то ли на инкубаторских: одним миром мазаны, одной рукой стрижены, одеты, прикоцаны - числом не более дюжины, однако ж заполонили весь двор.

– Ого...
– выдохнула обалдевшая Ксюша.

– Так что - ставить Бореньку раком?
– спросила напоследок Анжелка, чувствуя в себе дуболомную материнскую силу.

– Нет-нет!..
– прошептала Ксюша, зачарованная обилием мужской плоти; Анжелка усмехнулась и вышла из машины навстречу разминающим телеса бройлерам.

– Старшего сюда, - произнесла она негромко, внятно и как-то очень бесстрастно.

– Ого, - в третий раз вырвалось у Ксюши - почти беззвучно.

Пока подымались по лестнице, Анжелка успела проинструктировать старшего: рук не распускать, мамочек-телефонисток не трогать, вести себя предельно вежливо, но внушительно. Старший, похоже, разобрал только последнее, хотя, наверное, Анжелка и сама лопухнулась с предельной вежливостью - какой там у дуболомов диапазон вежливости, от бейсбольной биты до оплеухи, что ли?
– в общем, понеслось. Охранника Севу, открывшего дверь, швырнули лицом к стене, распластали цыпленком-табака и гаркнули на ухо: "Ты чей, мудило?!" - дуболомы рассыпались по конторе, опрокидывая столы, обрывая провода-проводочки, заглушая визг мамочек истошными командами типа "сидеть! лежать! стоять! никому не двигаться!" - все это, разумеется, хором, матом, наперебой, в десять безразмерных глоток одновременно. Мамочек в результате загнали в угол, профессионально перекрыв подходы к окнам, несчастного Борю выволокли из кабинетика в коридор, затем в бухгалтерию, где уже трепетали, вжатые в угол, бухгалтерша, секретарша, Татьяна и ее сменщица Вика. Анжелка, опешив от молниеносности погрома, плелась в хвосте событий и вошла в бухгалтерию как раз в момент, когда один из бройлеров собирался смахнуть со стола компьютер - она чудом успела остановить, велела старшему прекратить погром, а сама, проходя мимо Татьяны и растрепанного Бореньки, на ходу бросила:

– Договорились?

Вырвав из принтера последнюю распечатку, Анжелка попыталась найти телефон Сережки. От цифр зарябило в глазах. Она взглянула на Татьяну:

– Сережкин телефон... Живо!

Татьяна, серея лицом, подошла, стала искать, нашла.

– Вот, - она указала пальцем.
– И вот.

Анжелка аккуратно переписала номера на листок.

– Борис Викторович, - сказала она, дописывая, - потрудитесь восстановить мой телефон. Пяти минут хватит?

– Метнулся!
– взревел старший, да так, что женщины в углу содрогнулись; Боря упал на телефон, забил-забарабанил по рычажкам и в ужасе взглянул на Анжелку: