Дар

Солнечный свет бил по глазам, Антон щурился, но упорно ловил взглядом каждый движущийся объект, просматривал каждый сантиметр пространства. Он никуда не мог деться, успокаивал себя Антон по мере того, как паника нарастала пока где-то глубоко внутри, я увидел его между остановками, назад он бы не пошел (хотя, кто поймет психа?), а в этом промежутке переходов нет, так что он мог только свернуть куда-нибудь в проулок или зашел в парк. Да. парк, это показалось Антону хорошей идеей, в парке полно мусорных бачков, бутылок и укромных местечек, чтобы оценить добытые «сокровища». Да, похоже, старик отправился именно туда, Антон преодолел уже почти половину расстояния и давно бы уже наткнулся на нищего, но его по-прежнему нигде не было видео. Антону хотелось кричать, плакать и проклинать судьбу, но вместо этого он надеялся, и ел вперед. Пока ему удавалось сдержать бушующий внутри вихрь эмоций. Мимо мелькали здания, узкие проулки между ними, выходящие на новые улицы, город – бесконечный лабиринт, когда ищешь что-то, что движется, подумал Антон, постепенно осознавая, что этот бродяга мог быть уже где угодно, но, все же, отказываясь сдаваться. Сотни улиц, образующих паутину, и всего один хромой старик, но задача найти стала казаться все более сложной. По пути Антон заглядывал в проулки, но конечно же, там никого не было, кроме аккуратных контейнеров с мусором и редких бродячих кошек, это ведь был самый центр. Ну и где мне его искать, в отчаянии подумал Антон, свернул он сюда или сюда, а куда отправился потом? Однако он упорно шел вперед, не желая признавать поражения. Впереди показались ворота Центрального парка, всего на этот проспект их выходило трое. Раз я до сих пор его е встретил, подумал Антон, значит, остается парк. Новый виток надежды сумел подавить темный ком, давящий где-то в груди, еще на некоторое время. Антон свернул и вошел в широкие ворота парка. Первое, что его поразило, это то, как резко обрывался суетливый и слишком светлый мир, лежащий по ту строну этих ворот. Густые кроны деревьев нависли над ним, образуя приятный полумрак, вокруг было тихо и абсолютно ничего не двигалось. Нет. он слышал шум машин, разговоры людей, но все это было как будто в другой реальности, а здесь, за этими воротами начинался новый мир покоя и комфорта. Да, он определенно пошел сюда, подумал Антон, вдыхая воздух, который был гораздо прохладнее и свежее того, что на проспекте, надо быть полным идиотом, чтобы не пойти сюда, имея такую возможность. Перед ним лежала широкая дорога, посыпанная песком, старые деревья гнулись над ней, образуя зеленый тоннель, по обе стороны стояли скамейки, все пустые. Антон двинулся вперед, стараясь не упустить ничего и никого из виду, но пока он был здесь одни, если только его случайный знакомый не устроился где-нибудь в густых зарослях. А парк-то огромный, вдруг осознал Антон, чтобы пройти его весь, мне понадобится полдня, и это как минимум. И ведь старик, даже если он здесь, не будет сидеть на одном месте, дожидаясь, пока его найдут. Мы может ходить друг за другом хоть целый день, понял Антон, и все без толку. Темный ком снова начал подниматься, но Антон решительно приказал себе не паниковать, да, парк громадный, но они ведь не в прятки играют, времени прошло совсем не много, этот старик не мог уйти далеко, шанс есть, и надо им воспользоваться.

Прежде всего, надо пойти по направлению к другим воротам, решил Антон, как раз где-то в этой площади он наверное и есть, роется в мусорниках или просто отдыхает на лавочке. Идея показалась ему хорошей, и он свернул на одну из дорожек, новая надежда прибавила сил. Антон внимательно смотрел по сторонам, стараясь ничего не упустить, но парк был абсолютно пустым, парк крайней мере, эта его часть. Удивительно, думал он, где все люди, почему здесь ни души? где бабушки с внуками, или молодые мамаши, или просто свободные люди? Он как будто попал в другой мир, сказочный и совершенно необитаемый. Необитаемый людьми, поправил себя Антон, вокруг него в густой листве пели и резвились птицы, совершенно заглушая шум города, наверняка здесь были и белки, и может еще какие-нибудь кролики или другие мелкие животные. Как будто из кустов в любой момент может выйти единорог, подумал Антон, даже не замечая легкой улыбки на своем лице, просто сказочная атмосфера. Прямо пред ним кроны деревьев образовали просвет, и солнечный луч золотым копьем выстреливал прямо в землю. Антон невольно остановился и залюбовался, вдыхая полной грудью прохладный свежий воздух. Почему я раньше не приходил сюда утром, подумал он, да и вообще, бывал тут всего несколько раз в году? Ответить себе он не успел. Откуда-то из кустов выскочила белка и устремилась через дорожку, на несколько секунд она застыла в золотом столбе солнечного света, как будто тоже восхищаясь этой красотой, а потом исчезла в зеленых зарослях. Широко раскрыв глаза, Антон застыл на месте, на несколько секунд он даже забыл про нищего, про монету, про все на свете, то, что он увидел, было прекрасно, и как всё прекрасное, недолговечно.

– О… – восхищенно выдохнул Антон, улыбаясь и продолжая смотреть на золотой луч.

Перед глазами все еще стояла картинка: крошечная белка, застывшая в луче солнечного света, как артист на сцене в свете прожектора. Это был волшебный момент и принадлежал он только ему, больше здесь никого не было. Какая-то легкая и приятная грусть сдавила сердце, ему вдруг стало так хорошо и так одиноко одновременно. Надежда на лучшее, постоянные разочарования, восхищение красотой, страх перед людьми и жажда любви, желание жить и одновременно усталость от жизни, все это навалилось на Антона, смешалось в какую-то мозаику в его душе, и он понял, что тяжелый ком прибавил в размерах и теперь просто разрывает грудь. Антон понимал, что должен его выпустить, но боялся. Слишком долго он не позволял себе выплескивать чувства, слишком долго все держал в себе, не открывая душу, и теперь она переполнилась. И это пугало.

Именно страх заставил его снова отвлечься, подавить темный ком, загнать его обратно в глубокие подземелья души. У него было дело, жизненно важное дело, так что пора встряхнуться, сказал он себе и не терять больше итак ушедшее время. Антон встряхнулся и пошел вперед, проходя через луч, он тоже на несколько секунд замер и, зажмурив глаза, подставил солнцу бледное лицо. Он как будто оказался в золотом потоке, откуда-то из глубины памяти всплыла сказка Андерсена про русалочку, она обратилась в пену, отказавшись убить не ответившего взаимностью принца, умирая, она летела в потоке солнечных лучей в бесконечность. Я бы тоже не убил, подумал Антон, забрать чью-то жизнь, чтобы вернуть свою – это не шанс, по крайней мере, не для меня. И снова эта странная приятная грусть как будто перышком прошлась по сердцу. Но пока у меня есть шанс спасти мою жизнь, подумал Антон, и надо его не потерять. Так же не встретив ни души, он дошел до вторых ворот, он двигался вдоль забора, сначала решив прочесать ближайшую к проспекту территорию, а потом расширить круг поисков. Возле вторых ворот располагался большой фонтан, и опять вокруг не было ни одного человека, как будто весь этот огромный парк принадлежал только Антону и птицам. Он подошел ближе, невидимые капли, висевшие в воздухе возле фонтана, приятно охлаждали лицо и руки. Куда же он мог пойти, думал Антон, он понимал, что прошел уже приличное расстояние, идти к первым воротам было просто бессмысленно, они находились еще дальше, чем он увидел нищего. Значит, либо он где-то здесь, либо свернул в проулок и сейчас уже затерялся в паутине улиц. Антон предпочел верить в первое. Не теряя больше ни минуты, он устремился в глубь парка, даже сквозь волнение и страх восхищаясь красотой и спокойствием, царящими вокруг. Дорожки сплетались вместе и расходились в разные стороны, фонтаны, киоски с мороженным, пруды – все было абсолютно пустым, ни одного человека. А где же работники парка, задался вопросом Антон, почему киоски с мороженным и сладкой ватой закрыты. И тут он вспомнил, что по будням они работают только на Аллее Каруселей, там всегда есть малыши с мамочками или няньками, там никогда не бывает так тихо и безлюдно. Может он пошел туда, предположил Антон, но зачем? Нет, там, где есть люди, есть и полиция, они быстро прогонят его, нет, туда-то ему точно соваться незачем. Значит он здесь, отказывался сдаваться Антон, просто продолжай поиски. И он продолжил, забираясь все глубже в парк, он обошел десятки дорожек, заглядывал в кусты и за кабинки био туалетов, и по мере того, как приходило понимание проигрыша, усталость наваливалась все сильнее. Еще одна дорожка, думал Антон, я найду его, я же приложил столько сил, я не могу уйти ни с чем, но очередная тропинка снова оказывалась пустой, и за очередным поворотом его никто не встречал, кроме птиц и бабочек, порхающих над клумбами. Отчаяние вернулось, и на этот раз ему нечего было противопоставить. Он снова проиграл, ему снова не повезло. Тяжело передвигая ноги, Антон брел по очередной дорожке, посыпанной песком в поисках лавочки, ему казалось, что ноги скоро сами подогнуться и он сядет прямо на этот песок, так что лучше было найти более удобное место и как можно быстрее. Он медленно шел, глядя себе под ноги и изредка поднимая голову, чтобы найти, где присесть. А с другой стороны парка наверняка есть люди, подумал Антон, в таком большом городе полно тех, кто сейчас не работает и проводит время здесь, просто со стороны проспекта некому заходить, там люди спешат в офисы, а жилых домов совсем нет. Сейчас он очень радовался тому, что оказался с пустой стороны, он не хотел никого видеть, именно сейчас ему нужен был покой и уединение. Он не заметил, как тропинка вывела его из-под зеленого тоннеля деревьев, вокруг стало вдруг очень светло, как-то даже слишком. Антон поднял глаза и тут же их зажмурил – солнечные блики стреляли в разные стороны, отражаясь от зеркальной поверхности пруда. Антон оказался на дорожке, огибающей пруд, солнце пекло уже совсем не по-утреннему, напоминая о времени, но сейчас он об этом не думал, пред ним лежала красота, как будто он оказался в одной из загадочных и прекрасных картин, что продавались на улицах курортных городков. Небольшой пруд овальной формы был чистым, но вода имела какой-то зеленоватый оттенок, как в сказках, правда кувшинки на поверхности не плавали. Ветра не было, поэтому поверхность его была совершенно неподвижной, как застывшее стекло или какой-то странный драгоценный камень. На противоположной от Антона стороне деревья спускались почти к самой воде, ивы нависали над водной гладью, протягивая ей свои тонкие ветки. Вокруг пруда были лавочки, и снова на них не было ни души, все это великолепие принадлежало только Антону. Приложив руку козырьком ко лбу, он начал рассматривать новое место, даже не осознавая, что все еще ищет глазами того старика, но вокруг было красиво и пусто, как будто он провалился во временную дыру и попал в параллельный мир. здесь никого не было, если этот нищий вообще был на самом деле, если Антон видел его, а не кого-то другого, то он остался в своем мире или наоборот, шагнул в какое-то другое измерение. Ну не могут же люди так исчезать. А может это вообще была галлюцинация, подумал Антон, может мой больной мозг уже дошел до той стадии, когда реальность сливается с вымыслом. Он вдруг понял, что страшно устал, отчаяние и тот темный ком, что он носил в душе снова подкатили к горлу, но на этот раз у него не осталось ни сил на сопротивление, ни желания. Одно радовало: его мозг все еще работал, и рациональное мышление по-прежнему никуда не делось, хоть и прижалось под воздействием последних событий. И оно говорило, что никакая это не галлюцинация, он видел то, что он видел, этот старик действительно вышагивал по проспекту, это был он, просто и в этот раз Антону не повезло, как обычно. Они разминулись, он потерял время, и старик ушел, а уйти в большом городе можно куда угодно, да хоть в первый же проулок, а там – ищи иголку в стоге сена. Теперь он понимал, что ни в какой парк этот старик не пошел, просто ему бы так хотелось. Слабость и апатия навалились на Антона, солнце вдруг опять стало нестерпимо ярким, а жизнь – беспросветно темной. Ссутулив плечи, он побрел к противоположной стороне, чтобы скрыться от этого обжигающего солнца. Он устал, так устал от всего, судьба опять проделала свой любимый трюк – поманила его конфеткой и сделала вид, что бросила ее в кусты, а Антон, как глупенькая собачонка, ринулся за ней. Смешно, особенно для любителей отрывать крылья мухам и стрелять в птиц. И если правда, что у каждого своя судьба, то его судьба часто предоставлялась ему в виде жестокого и капризного ребенка, которому навязали котенка или щенка и над которым этот ребенок теперь издевается как хочет.

У меня был шанс, думал Антон, хотя на самом деле шанса не было, это мне так казалось, что он был. Или я упустил его, опять сделал все не так, свернул направо, когда удача ждала на левой стороне? а ведь я был так близко, все это могло бы кончиться. Или не могло? И он просто зверски опоздал на работу, а все напрасно, он снова с пустыми руками, у разбитого корыта. И это мой путь, думал Антон, огибая пруд, ему казалось, что ком в горле вот-вот разорвет его, таким большим он вдруг стал, и с него не свернуть. Дойдя до теневой стороны, он выбрал лавочку под ветвями ивы, мог бы выбрать любую, все равно он был здесь один – спасибо за маленькие милости жизни – но он хотел спрятаться, скрыться от мира, хотел найти укромное местечко. Он чувствовал себя разбитым и почти раздавленным, а в таком состоянии всегда хочется забиться в норку и просто ждать, зализывая раны, когда пройдет боль и силы вернуться. Хотя бы чуть-чуть.

Антон сел на лавочку, прохладный влажный воздух нежно погладил его по лицу. Солнце сияло, птицы пели в густых кронах, а вокруг не было ни души. Красота и покой вокруг и кошмар его собственной жизни столкнулись в нем, как два урагана. И темный тяжелый ком, который он носил в душе много лет, вобрал в себя всю силу этого столкновения. Это был взрыв. Антон понял, что больше не принадлежит себе, по крайней мере, на какое-то время. Его лицо из бледного стало просто белым, из груди вырвался первый хриплый стон.

А потом он уронил голову и рыдал так, как никогда в жизни.

***

Он слушал истеричные крики шефа только первые пять минут, потом мысли его улетели в прошедшее утро. Антон стоял на дорогом ковре – да, ему тоже было бы смешно – разглядывал узоры и старался делать виноватое лицо. Думал-то он совсем о другом. Он был на удивление спокоен, в другое время он бы просто извелся и готов был бы провалиться сквозь землю или продать душу, чтобы загладить вину, а сейчас просто стоял и думал совсем даже не о том, что явился на работу к обеду. Какое-то странное спокойствие, похожее на ватное облако накрыло его с головой, а под ним было опустошение, он как будто исчерпал себя и стал оболочкой, не заполненной ничем.

– До каких пор это будет продолжаться?! – верещал его начальник, раскрасневшись от злости и такой непростительной дерзости: это ж надо, явиться на работу ко второй половине рабочего дня. – Ты кем себя возомнил, я спрашиваю?!

Антон на несколько секунд вернулся в реальность и тут же унесся опять куда-то в вихрь собственных мыслей. Он знал своего шефа, пока его вопросы были чисто риторическими, единственное, что полагалось делать – стоять с видом провинившегося школьника и соглашаться с «папочкой», потом, когда он выпустит пар, вот тогда и придет пора извинение и обещаний в духе «я так больше не буду». И этот момент надо не пропустить, подумал Антон, но как-то равнодушно. Он вернулся к созерцанию узоров на ковре и гневно взлетающий голос шефа снова стал просто шумовым фоном. Я могу стоять так часами, подумал Антон, а он может часами орать, чувствуя себя барином среди крепостных. Ну, учитывая политику их банка и общее положение в стране, практически так оно и было. Антон почувствовал, как грустная улыбка касается его губ, и вынужден был прикусить щеку, чтобы подавить ее. Он мог бы сделать вид, что покашливает, но руки он держал за спиной, намеренно пряча их от глаз шефа – свежие ярко-красные ссадины, покрывающие обе руки, вызвали бы только кучу новых вопросов, на которые Антон не хотел отвечать. А может еще и подозрения и тень на репутацию, и без того уже изрядно подпорченную за последние недели. Вот так, подумал Аннон, делая глубокий и почти незаметный со стороны вдох, в тихом омуте черти водятся, так теперь наверняка будут говорить про меня, 4 года безупречной работы, 2 года сидел здесь тише воды ниже травы, и вот началось. Пойдут сплетни, обычно все сразу думают о наркотиках, роковых женщинах и религиозных сектах. Хотя тут они будут отчасти правы, то, что происходит со мной, явно имеет какое-то отношение к высшим силам. Думая об этом, Антон вдруг понял, что ему как-то почти все равно, только улыбка снова проситься на лицо, никто из этих глупых людей и понятия не имеет, через что ему пришлось, приходится и еще придется пройти, все они живут, дышат и тратят драгоценную энергию на сплетни и ссоры. И с чего это они решили, что имеют право судить его? Перед глазами возникла четкая картинка: его коллеги с бараньими головами, некоторые в очках, все в костюмах, с папками и умным выражением на мордах, и все они очень серьезно и вдумчиво говорят «беее». На этот раз ему пришлось сильнее прикусить щеку, и все равно уголки рта предательски поползли вверх. Чтобы окончательно не загубить свою репутацию, Антон сделал единственное, что мог – впился ногтями левой руки в ссадину на правой. На мгновение гримаса боли пробежала по лицу, как тень, но это помогло, лицо снова стало ничего не выражающей маской. Теперь отвлечься от навязчивых образов стало легче – уже успокоившаяся ссадина на правой руке, сама крупная, снова начла ныть, но Антон был даже рад, эта боль напоминала ему о том странном спокойствии, которое он обрел. Он вспомнил, каким ярким было солнце, как вода в пруду стреляла ослепительными бликами, вспомнил, как сел на лавочку в прохладной уютной тени на берегу и…

Что-то вырвалось из него, из самой глубины души, и это была злость. Антон не помнил, чтобы когда-то так злился, рыдания душили его, перед глазами все плыло, но, черт возьми, как же он был зол! Всю жизнь он старался, он барахтался, как букашка, угодившая в миску с водой, но вода не молоко, а букашки слишком слабы, так что надежды не было, он тонул. Перед глазами всплывали одна за другой картины: школьные годы и насмешки детей, не то чтобы его травили, нет, он просто всегда был на обочине, и уже за это был благодарен, о большем он и думать не смел. Застенчивость, мешающая говорить и двигаться так же легко и непринужденно, как его сверстники, одиночество и жажда общения, любви. Страх перед будущим, страх перед миром, таким огромным и сложным, миром, где правят бойкие люди, не ведающие страхов или угрызений совести, люди, у которых все получается, а если нет, над ними никто не смеется, их не судят, потому что они тут же преуспевают в чем-то другом. Тщетные надежды на то, что он вырастет и тоже станет таким, он вырос, но он по-прежнему рыжий долговязый парень, робкий и неспособный пробивать себе дрогу, расталкивая конкурентов локтями. Болезнь и смерть отца, стеклянные взгляды девушек, для них он всегда был невидимкой, они смотрели сквозь него, разочарование в друзьях, болезнь матери, поиски работы и совершенно беспросветная жизнь. А теперь, когда он более-менее обрел почву под ногами, судьба не успокоилась и нанесла ему новый удар. Вся его жизнь виделась ему чередой постоянных неудач, страхов и препятствий, а ведь он не сделал ничего плохого, так почему? Почему? За что ему все это, вся эта полная страданий жизнь, да еще и такой «подарочек» под конец? Почему он не может быть таким как все, сильным, напористым, везучим и здоровым. Даже это у него отняли, даже просто возможность тихо пожить свою неприметную жизнь.

Стиснув зубы и захлебываясь от сотрясающих его рыданий, Антон снова и снова ударял рукой по шершавой, покрытой инициалами сотен сидевших на ней парочек поверхности лавочки, занозы впивались в ладони, но он не чувствовал боли, не замечал ничего, кроме этого ослепляющего гнева. Ему казалось, он уже никогда не успокоиться, а просто взорвется или сотворит что-то ужасное. Поэтому он откинул голову и закричал, продолжая молотить руками о деревянные края лавочки. Это был не громкий крик, скорее хрип или стон тяжелораненого зверя, но это помогло. Медленно, как будто по каплям, гнев начал покидать его.

Но на смену ему пришло отчаяние. Всё было плохо и выхода он не видел. Что ему теперь делать? кто или что может спасти его от этой монеты и от зла, которое она несла? Единственный, кто мог бы пролить свет на эти вопросы только что шагал по тротуару и вдруг исчез, опять это проклятое невезение. В этом тоже была какая-то мистика, так начало казаться Антону, ну куда мог деться хромой человек, ведь Антон потерял не так уж много времени, этот старик должен был быть где-то здесь, по всем законам должен. Но его не было, и это был другой закон в действии – закон подлости. Не видя выхода из этого черного лабиринта, Антон закрыл лицо руками – ссадины на которых уже налились кровью, но пока он их не ощущал – и снова плакал, но уже не так отчаянно. Потрясающе, думал он, рыдаю как девчонка в парке на лавочке, прогуливаю работу, и все зря. Теперь меня уволят, наверняка, я и так последние пару недель только и делаю что ошибаюсь и не справляюсь. И что тогда? На что жить? Хотя, может, жить уже и не придется. А если отбросить мистику, и он действительно просто серьезно болен? Компания отделается от него еще до того, как он успеет обследоваться, а медицина сейчас такая дорогая, что болезни серьезнее простуды могут себе позволить только миллионеры. Что тогда? Да уж, достойный финал его невезучей жизни. Жалость к себе захлестнула Антона, обычно он старался подавлять это постыдное чувство, но иногда оно, как наркотик при сильной боли, было просто необходимо. В малых дозах. Можно было не рассчитать и подсесть на это горько-сладкое зелье, а Антон, всю жизнь избегавший любых зависимостей, хотел и в этом сохранить чистоту. Он чувствовал себя маленьким человечком, угодившим в жернова судьбы, но все еще живым. Он был совсем один, и исчезни он прямо сейчас, никто не станет скучать и печалиться. Ну да, его соседки может быть поахают, Рита, может быть даже пустит слезу, но они забудут его и будут жить дальше, как будто и не знали рыжего парня из соседней квартиры. У него никого не было, он был не нужен этому миру, всю его жизнь мир отвергал его, как инородное тело, а он упорно цеплялся за жизнь, и вот до чего дошел. Может это – последний аргумент, подумал Антон, может так судьба решила поставить, наконец, точку? Но чем я так мешаю, подумал он, чувствуя, как болит что-то невидимое внутри, что-то, что называют душой, чем я так не угодил? Разве я не имею права на жизнь? Или это право имеет только тот, кто вырывает его из глотки у другого? Это были грустные мысли, мрачные и темные, но ведь и тучи над его головой сгустились как никогда.