Дарханы. Академия Четырех богов

Я сжала губы, заставляя себя успокоиться.

Генерал отступил на шаг, позволяя нам пройти, и Бьёрн направил меня вниз, к городу, но я чувствовала, как взгляд Вальдера всё ещё прожигает мне спину, — давящий, прожигающий, колдовской.

Неосторожно было провоцировать того, кто может повлиять на мою судьбу, но разве я могла бы молчать? Разве могла бы позволить этому человеку думать, что дочь Ясмин ди Корса подчинится и простит обиду?

Они сколько угодно могут пытаться сделать из меня своё послушное орудие. Я верю в свою силу и свой путь и не предам родных из желания угодить тому, кто едва не разрушил их жизни. Не из гордости, а потому что никто — ни генерал, ни император — не вправе решать, что мне чувствовать.

Глава 33. В которой я говорю нежности и падаю в пропасть

Мы долго шли молча с Бьёрном, сначала до храма и великих ступеней, что связывали нижний город Сеттеръянга с уровнем монастыря. Меня всё ещё тихо колотило от эмоций, от этого взгляда, мерцающего в ночи, от тех событий, к которым лично я не имею никакого отношения, но…

Бьёрн шагал рядом, ровно, без спешки, но я чувствовала, что он не просто идёт — он следит за мной, ловит каждый жест, каждую смену дыхания, даже не глядя в мою сторону.

Я украдкой посмотрела на Бьёрна: его профиль был отстранённым, спокойным, как всегда. Знал ли он эту историю?

Раз дружил с моим братом, значит, наверняка слышал! Или Тавиан не рискнул рассказывать напарнику и дархану, через что пришлось пройти нашей семье, прежде чем на плантациях Джосси и вообще на Корсакийском острове воцарился мир под правлением моего отца?

— Если захочешь поговорить… — заметил дархан, держась рядом.

— Не хочу, — отрезала я.

Я всё ещё ощущала холод внутри, но это был не только холод ветра, что пробирался сквозь одежду, а что-то глубже, затаившееся под кожей — след от взгляда Вальдера, от его голоса, от самой его сущности, которая будто оставила отпечаток на мне, точно он коснулся своим вниманием и это уже было достаточно для нервной дрожи.

— Гм… Ладно. Мне и правда нужно кое-что купить в городе.

— То есть ты не просто погулять меня позвал? — хмыкнула я, оглядывая его силуэт.

Город мерцал вдали огоньками, отбрасывая отражения на отполированных камнях ступеней. У нас не было ни фонарей, ни лучин, и мы шли в темноте к мерцающему вдали свету. Надо же, ведь не было никаких границ между монастырем и городом, но мне никогда не приходила в голову мысль, что можно просто… спуститься и оказаться там.

Кажется, граница проходила незримо где-то в моей голове.

Строгий настоятель, чья тень преследовала меня слухами, предупреждениями и мелькающим вдалеке силуэтом, держал в узде страхом. Быть может, страшнее всего было именно то, что я его не знаю — и не могу предугадать, какое последует наказание, если оно последует.

Бьёрн не спешил нарушать тишину, но я уже привыкла к его способу общения — он не бросает слов попусту, он просто давал пространство, чтобы заполнила пустоту своими мыслями.

— А как у вас это принято? Прогулка наедине уже означает серьёзные намерения?

— Более чем, — в моём голосе прозвучала угроза, но, когда я шутливо сузила глаза, он поймал мой взгляд в темноте, и мне показалось, что уголки его губ дрогнули.

Я подхватила подол своей накидки, чтобы не запнуться.

В свете ночи она напоминала почти платье, такое, какое я могла бы надеть на настоящую прогулку — но не здесь, не в монастыре, а там, в окрестностях поместья, среди цветущих кустов и фонтанов, где любила проводить время мама.

Там, где стояли домики для подношений Духам и богам Ао и Теа, вера в которых не исчезла, даже когда на островах установилась власть Ивварской империи.

На Корсакийских островах до сих пор царствовала свобода выбора — даже выбора того, во что верить. Быть может, то было влияние моего отца, а может, и губернатора острова, которого когда-то назначил император, но за веру в наших богов никто больше не готов был убивать. Главное, заплатить короне — и не противостоять Иввару.

— Тогда это не прогулка, а дела, — отозвался Бьёрн.

Я снова взглянула в его серьёзное лицо, ища скрытую улыбку.

— Кто ещё из нас несносный? — припомнила я его слова, поднимая взгляд к тёмному небу и тяжело вздыхая.

— Я предупреждал…

Да-да, что вытрясет из меня душу, как истинный дархан. Но я тоже, если пройду посвящение, стану одной из них. Такой же? Так что… снова коса на камень, сентар де Ларс?

Ступени казались бесконечными, и чем ниже мы спускались, тем сильнее ощущалась перемена в воздухе — будто с каждой пройденной ступенью мир становился менее возвышенным, менее совершенным, но в то же время более живым, насыщенным дыханием сотен людей, их голосами, их желаниями.

Свет свечей, запах воска, мерное шуршание одежды паломников — всё это сплеталось в единое полотно. Мы спускались едва ли не от самых небес — той самой близости к Великому Духу, о которой все здесь твердили — до нижнего города, обители простых людей, часто даже неодаренных, чьи мольбы, если верить сказанному, мог услышать разве что Ойгон, покровитель тела, физического воплощения и огня.

Но я не чувствовала себя выше этих людей, не чувствовала в себе превосходства или особой миссии, и порой казалось, что, даже несмотря на всё обучение магии, которое началось еще лет с десяти дома и продолжается здесь, я куда ближе к простым людям, чем к небожителям.

Потому что, если быть честной, я предпочла бы танцевать, петь и смеяться, гулять по просторам Корсакийских островов с подружками, подшучивая над красавцами, а не стоять часами в изнуряющих упражнениях, не плакать от бессилия, не учиться дышать в медитации, не чувствовать этот страх — что однажды границы моего тела размоются, и я потеряюсь в стихии.

Огонь легко находил во мне отклик, я чувствовала, как он тянется ко мне, как становится частью меня, как мог бы поглотить меня с той же лёгкостью, с какой я позволяю ему течь в пальцах.

Но если бы я могла выбирать — выбрала бы я этот дар?

Наконец лестница закончилась, мы оказались у основания храма Четырёх богов, и Бьёрн провёл меня по самому нижнему уровню, где я не бывала прежде, мимо невысоких колонн, искусно украшенных мраморными изваяниями Четырёх богов.

Здесь простые люди подносили приношения богам, моля их о снисхождении и помощи. Конечно, Ойгону молились чаще и больше — он отвечал за здоровье тела, а это была основа жизни для всех.

Несмотря на поздний час, люди шли и шли к Храму, женщины охотно склоняли головы у мраморного лика Ойгона, девушки и юноши окружали Кими, покровителя сердца, чувств, эмоций. Кое-где я различала смех, а кое-где тихий плач, кто-то из сведущих шептал на даори. Здесь не было служителей — как будто каждому было позволено идти своим путём. Каждый волен решить, готов ли идти дальше — к Истоку, к Великому духу, или стоит остаться на уровне тела или сердца и продолжить молитвы…

— Не потеряйся, — проговорил Бьёрн, снова коротко касаясь моей ладони.