Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
– Но…
– Вот именно. Но.
Он смотрел. Он не понимал. Она – пила кофе. Потом допила и поставила чашку на стол. Капитан следил за её движениями. В ней что-то изменилось. Не что-то. Всё.
– Вот что значит власть, - сказал он. – Пусть даже власть над одной отдельно взятой крупной библиотекой.
Он говорил и чувствовал ложь своих слов.
Она пропустила его слова мимо ушей.
– Ты должен мне помочь, - сказала она. – Мне нужен расширенный доступ с твоего компьютера. Он до сих пор связан с
– Да. Но…
– Хочу получить кое-какую информацию. Ту, что обычно идёт под грифом “секретно”.
– Ноб, ты не можешь.
– Могу. Тем более что это не касается правительственных тайн. Только тайн Альянса.
– Что такое?
– У меня есть мысль, капитан. Я хочу её проверить.
– Лучше сообщить об этом правительству. Если у тебя действительно есть подозрения…
– Капитан.
Тайфо вздрогнул. Голос принадлежал Ноб. Интонация – другой женщине. Он сглотнул и нервно рассмеялся:
– Ты не забыла навыков профессии.
– Конечно, - со странной улыбкой ответила женщина. – Я вообще ничего не забыла. Так ты поможешь?
Он неожиданно для себя кивнул.
С трудом удержавшись от идиотского порыва поклониться и сказать: “да, моя королева”.
Промежуток между картинами.
Песня об огне.
Как тяжек мир. Как давит слепь и мгла.
И всё-таки, пожалуй, мы с тобою
В войне, которая к нам в дом пришла,
Поспорим и с войною, и судьбою.
Нас можно уничтожить – не сломать.
Развоплотить – и снова мы вернёмся.
Вы сможете другим о нас солгать.
Мы этой грязи больше не коснёмся.
И наши руки образуют круг.
И наши взгляды обретут друг друга.
И вспыхнет мир в ладонях наших рук.
И упадёт в воронку в центре круга.
И мы, пожалуй, канем вместе с ним.
И нас сожжёт огонь – огонь бесстрастен.
Но это будет пламя, а не дым.
Не сгнить, а вспыхнуть – это в нашей власти.
Картина двенадцатая.
Война.
Война в мире.
Гранд-адмирал Траун.
Неправда, что чиссы не испытывают эмоций. Они по-другому их чувствуют. По-другому выражают. На человеческое восприятие – никак.
Митт’рау’нуруодо, адмирала Трауна захватила эмоция, силу которой он не испытывал уже очень давно. Твёрдая ярость. Все чувства чиссов твёрдые и холодные. Вогнанные внутрь. И от этого сильнее.
Он сидел в одной из комнат своей адмиральской каюты. Вот уже несколько часов смотрел на экран личной машины, на которой спиралью формул, лентами строчек и объёмными картинками наглядных графиков развёртывался результат, добытый им в неизведанных регионах.
Результат, который выражался в одной фразе.
Он улыбнулся. Беспощадной улыбкой. Война сложное действие. Она только внешне выражается в армадах, бьющихся друг с другом. Армады ведёт
воля. Множество воль. А волю оформляет в действие интеллект. Война – сражение воль. Умов. Комбинаций.Гранд-адмирал Траун был в состоянии породить комбинации сложней многих. Безупречные комбинации, учитывающие не только войну, но и жизнь. В любых проявлениях жизни. Смех над тем, как он изучал искусство тех, с кем предстояло сражаться, давно угас. Искусство, культура – бессознательная проговорка о восприятии жизни. А от восприятия жизни зависит способ проявления в ней. Война тоже способ проявления. И в войне выигрывает сильнейший. Что значит: наиболее умный и безжалостный.
Будучи гранд-адмиралом в государстве ситхов, он научился видеть мир с точки зрения в том числе и ситхов. И ему это понравилось. Это оказалось близко ему. Смесь сложности и силы. И ощущение врага. Его всегда привлекали неоднозначные конструкции. Сложные миры и задачи. Он сработался с Вейдером, сработался с Палпатином именно потому, что эти люди бросили вызов его умственным способностям. Фактом своего существования. И одновременно были родственниками по силе духа.
Он принадлежал к тем существам, которым для полноценности жизни надо не утверждать свою силу за счёт слабости других. Им надо бороться или сосуществовать с равными умом и силой. Или большими, чем он.
Вейдер был первым, кто увидел и ощутил под маской выдержанного и для своего вида чисса натуру упорную и сильную. Существо, которое желало осуществиться в способностях и силе. Что оказалось невозможно в рамках сообщества, в котором тот был рождён. Принципы народа вступили в противоречие с амбициями индивида. Возможно, в какое-то иное время его уникальность оказалась бы востребованной. Но не сейчас.
– Дело не в кризисной ситуации. Кризисная ситуация уже наступила. Была война. И ваш народ был захвачен нами. Однако они вас не призвали. Это доказывает, что для переплавки мозгов нужно что-то большее, чем даже угроза жизни. Нужен внутренний толчок. Внутренняя ломка. Это исходит из глубины и происходит болезненней, чем смерть. Вы не должны удивляться. Ваш народ находится на стадии такой гармонии с миром, - ирония плеснула в словах, - что им легче умереть, чем разрушить её. Вы попали в слишком гармоничное общество, которое чрезвычайно довольно достигнутым равновесием. А когда так бывает, за это равновесие перегрызают глотку. Поверьте мне. Я сам долго жил среди существ, которые достигли гармонии с миром. И ради равновесия убивали.
Это говорил Вейдер. На террасе. В ту самую первую из встреч.
Они проговорили заполночь. Официоз личного посланника императора растворился где-то в конце первого часа. Этот человек его понял. И он понял этого человека. Уникальность и сила оказались присущи им обоим. И они оба пережили невостребованность своих уникальности и силы.
Мир полон посредственностей, согласных скорей пожертвовать куском свободы, чем дать разрушить уютный окостенелый мир, в котором им удобно. Регуляция роста с помощью усечения голов. То есть с помощью традиции и закона. Двухметровые не нужны. Пригнись. Или отпилим голову.
Он говорил о своих замыслах и планах. Вейдер слушал его, делился своими. На той же веранде они походя разработали несколько кампаний, смоделировали несколько способов атак. Поговорили о жизни. О мире. О задумках и планах. Вейдер неожиданно стал рассказывать о форсьюзерстве. Траун – о себе.
Считается, что личность может заниматься чем-то одним. Всё остальное не более чем хобби. Два многопрофильных профессионала нервно смеялись к концу разговора. Действительно смешно. И противно.