Дарвин

Самка может получать дофаминергическую награду от разных вещей, хороших и плохих: заботы о детеныше, алкоголя, обжорства. Но потомство успешнее вырастит та, что самое сильное наслаждение испытывает от физического и эмоционального контакта с ребенком; именно таких матерей поощрял естественный отбор (добавив к дофамину другие «конфетки» — окситоцин и вазопрессин, которых не получишь от еды, а только от возни с детенышем). У самцов потребность в дофамине еще выше, чем у самок; обычно они получают его от других занятий, но некоторые пробуют женский способ и делаются счастливыми; возможно, этим объясняется поведение самцов шимпанзе, усыновляющих сирот. Им это просто приятно.

Современные ученые согласны с Дарвином: все виды любви развились на основе материнской. У детенышей наших предков детство было долгое, матери необходима помощь, а мужчине, особенно если он не очень сильный, удобнее завести пару на всю жизнь, чем постоянно драться из-за подруг. Но семья крепче, если ее членам «в кайф» быть рядом: мужчина и женщина научились получать дофаминергическую награду и от ребенка, и друг от друга. (Есть гипотеза, что женщины мельче и внешне больше похожи на детей, чем мужчины, потому что именно такие, напоминающие детенышей, самочки легче могли вызвать нежность у партнера. Женщине же подобная подпорка для любви к самцу не требовалась, она и так уже умела получать удовольствие от нежности к другому существу.) Любовь была полезна и поэтому стала приятна.

Неправда, любовь жертвенна? Мы заботимся о любимой не ради себя, а ради нее? Хотелось бы так думать, но всякий знает, как эгоистична бывает любовь: скорее задушу подругу, чем отдам сопернику; сынок, не женись на этой дряни, сиди век у моей юбки, сделай меня счастливой, а я всем буду рассказывать, что принесла свою жизнь тебе в жертву… Нас тянет погладить любимое существо, чтобы ему сделать приятное? Нет, себе: мы жаждем получить дофаминергическую награду от прикосновения, даже если знаем, что объект чувства с отвращением отбросит наши руки…

Дарвин отмечал, что зачастую человек ведет себя нравственно и в тех случаях, когда личная привязанность не побуждает его. Побуждает совесть. У бактерий трудно найти ее истоки. Но «всякое животное, одаренное ясно выраженными общественными инстинктами, включая привязанность между родителями и детьми, должно обязательно приобрести нравственное чувство или совесть, как только его умственные способности достигнут такого же или почти такого же высокого развития, как у человека». Что же такое нравственное чувство?

«Нравственным является существо, которое способно сравнивать свои прошлые и будущие действия или побуждения и осуждать или одобрять их». Как оно решает, что достойно одобрения? «Человек находится под сильным влиянием одобрения и порицания сотоварищей, выраженных в их движениях или словах, и общественные инстинкты, которые, вероятно, были приобретены человеком в весьма примитивном состоянии, быть может, его обезьянообразными родоначальниками, остаются до сих пор побудительной причиной его благородных поступков… Общественное мнение должно было сделаться в значительной степени руководителем поступков и определять действия каждого из членов для общего блага». Психологи это подтверждают. Люди ведут себя «хорошо», если думают, что за ними наблюдают. Достаточно поместить в комнате, где заперт испытуемый, изображение человеческих глаз, чтобы он воздерживался от действий, обычно осуждаемых обществом. Но неужели никто не делает добра и не воздерживается от зла «по велению души»? Обязательно нужны боги или общественное мнение, чтобы принудить нас?

А. Марков: «Некоторые люди регулярно совершают добрые поступки, по-видимому, абсолютно бескорыстно и искренне, без всяких эгоистических побуждений. У таких людей даже на бессознательном уровне, скорее всего, нет эгоистических мотиваций. Человек может быть добрым "до глубины души" в полном нейробиологическом смысле этого слова». Когда живешь в обществе, приходится общаться с другими его членами и поступаться какими-то своими интересами. Поступать так проще, когда это приятно; отбор мог поощрить тех, кому было приятно. Награду дарят те же «добрые вещества»: дофамин, окситоцин, вазопрессин.

Дофамин вырабатывается не только в момент, когда мы совершаем действия, но и тогда, когда мы предвкушаем или вспоминаем их. Поэтому он используется нашим мозгом для оценки действий и мотивации: вспомнили, как было приятно, когда поступили так-то, и впредь будем делать так, уже не задумываясь почему. Дарвин и об этом говорил: «Человек может предвидеть и оглядываться назад и сравнивать различные свои чувства, желания и воспоминания. И вот… он обнаруживает, что наивысшее удовлетворение он получает, если следует определенным импульсам, а именно — социальным инстинктам. Если он будет действовать на благо других, он будет получать одобрение со стороны своих ближних и приобретать любовь тех, с кем он живет… Постепенно для него станет невыносимым охотнее повиноваться чувственным страстям, нежели своим высшим импульсам, которые, когда они становятся привычными, почти могут быть названы инстинктивными… По временам его разум может подсказывать ему, что он должен действовать вразрез с мнением других людей, чье одобрение он в таком случае не заслужит, но он все же будет испытывать полное удовлетворение от сознания, что он следовал своему глубочайшему убеждению или совести».

* * *

Если быть добрым приятно и полезно, откуда в нас злоба, да такая, какой не знает большинство животных? Войны на уничтожение в животном мире — явление редкое. Оно характерно для ряда общественных насекомых, а среди позвоночных отмечено лишь у нескольких видов, да и то не до конца ясно, можно ли называть это войнами. Всему виной «добрые вещества»: большая злоба как оборотная сторона большой любви? Когда мужчинам вводили окситоцин, у них повышалась агрессивность только защитного типа, а не атакующего: едва «враг» переставал угрожать, как к нему пропадал интерес. Какую бы жестокость мы ни сделали, всегда найдем оправдание: защищали какие-нибудь «принципы». Некоторые люди в этой «отмазке» не нуждаются — социопаты, у них мозг работает по-особенному, но обычный человек, чтобы убить, убеждает себя и других, что кого-то защищал. Возможно, расстарались и другие «добрые вещества», даровавшие нам «упоение в бою». Это грустно. Было бы лучше, если бы оказалось, как предположил А. И. Фет, что когда-то у наших предков произошла конкретная генная мутация, повысившая агрессивность. В таком случае принял таблетку — выключил ген — перестал быть злым. Но в этой области нам еще много предстоит узнать.

По Дарвину, хотя «всякое животное, одаренное общественными инстинктами», должно приобрести нравственное чувство, теоретически на Земле могла бы развиться цивилизация с иным нравственным чувством, чем наше. «Если бы… мы были воспитаны в совершенно тех же условиях, как домашние пчелы, то… наши незамужние женщины подобно пчелам-работницам считали бы священным долгом убивать своих братьев, матери стремились бы убивать своих плодовитых дочерей, и никто не подумал бы протестовать против этого. Тем не менее пчела (или другое общественное животное) имела бы в приведенном случае, как мне кажется, какое-то чувство добра и зла». Эту мысль с ужасом отвергли современники Дарвина и не развили последователи, так как она чисто гипотетическая. Нет рядом с нами разумной цивилизации, с чьими представлениями о добре и зле мы могли бы сравнивать свои. Но она — была.

300—400 тысяч лет назад из Восточной Африки, прародины человека, в Европу переселилась группа разумных приматов, сформировавшая цивилизацию неандертальцев. Они нам не предки, а кузены: наши линии разошлись от общего предка, Homo antecessor, полмиллиона лет назад. Изучены их стоянки, установлено, что они жили семьями, заботились о стариках и инвалидах, имели, видимо, какое-то представление о загробной жизни, так как устраивали захоронения. Они, вероятно, могли говорить — ген FOXP2, ответственный за речь, у них такой же, как у современного человека, — хотя, по мнению Митена, предпочитали петь. Ели растительную пищу, обрабатывая ее огнем, и животную, включая себе подобных, — обглоданные кости на стоянках об этом свидетельствуют.

Мы, Homo sapiens sapiens, пришли из Африки через Азию в Европу около сорока пяти тысяч лет назад. Вскоре после этого неандертальцы исчезли. Раньше думали, что их могло перед нашим появлением погубить извержение вулкана. Теперь известно, что несколько тысяч лет сапиенсы жили с неандертальцами бок о бок. Итог: мы есть, а их нет. Они от какой-то причины «просто вымерли», а мы «просто выжили»? Но они слишком похожи на нас, чтобы допустить это: фактор, убивший их, убил бы и нас. Увы, мы уничтожили параллельную цивилизацию, хотя, будем надеяться, и не нарочно. Вряд ли мы просто съели их, как ели животных и как неандертальцы нас ели: пищу не истребляют. Осознанная война на уничтожение?