Дарвин

Шалашникам нравятся круглые красные предметы, археологи свидетельствуют, что это же нравилось примитивным народам; для украшений шалашники выбирают раковины, камни и цветы, как и «дикари». Почему одни вещи при взгляде на них вызывают удовольствие, а другие нет? Возможно, привлекает все, что выделяется. Есть версия: красиво все страшное. В. Красилов: «Специальный брачный ритуал, включающий демонстративное поведение, украшение территории, подношения… превращает чувство страха в протоэстетическое, являющееся преддверием половой любви». Связь между чувством страшного и прекрасного определенно есть, поэтому в древних мифах и детских сказках так много ужасов. Но трудно увидеть в беседках шалашников что-то устрашающее. Дарвин считал, что привлекают симметрия, ритм, яркие цвета. (Современные ученые с этим согласны и разработали ряд теорий относительно того, почему такие вещи привлекательны.)

Мужчины, читающие «Происхождение человека», не только возмущались — нас выбирают, как какую-нибудь шляпку! — но и ужасались. «Де Геер видел, как самец в момент предварительных ласк был схвачен предметом своего внимания, опутан ее паутиной и затем пожран, зрелище, как добавляет он, исполнившее его ужасом и негодованием». В XX веке на Дарвина обиделись и дамы. «Мужчина храбрее, воинственнее и энергичнее женщины и обладает более изобретательным умом». Умственное превосходство, как и больший рост и сила, сформировалось, «когда человек оставался в диком состоянии, вследствие того, что самые смелые и сильные мужчины имели наибольший успех в общей борьбе за жизнь и в соперничестве из-за женщин». Мужчинам приходилось изощряться в искусстве, и они стали творцами. «Если полы отличаются друг от друга красотой или способностью петь, или же производить то, что я назвал инструментальной музыкой, то почти неизменно самец превосходит в этом самку».

Но превосходство оборачивается плохой стороной. «Мужчина выступает как соперник других мужчин; он находит удовольствие в соревновании, которое ведет к честолюбию, а последнее легко переходит в эгоизм. Эти свойства оказываются его природным и неблагоприятным наследственным достоянием». «Мужчина физически и умственно сильнее женщины, и в диком состоянии он держит ее в более унизительном рабстве, чем самцы какого-либо другого животного. Поэтому нет ничего удивительного, что он забрал в свои руки право выбора». Мужчина поставил половой отбор с ног на голову, он единственный самец, который берет самку силой; он нарушил законы природы и, быть может, замедлил эволюцию нашего вида…

Феминистки все равно недовольны: Дарвин презирал женщин. Но он обсуждал ученые вопросы с десятками женщин: публицистом Луизой Блекуэлл, математиком Мэри Бул, ботаником Каролиной Доудел-Порт, энтомологом Маргарет Моррис, заводчиком шелкопрядов Мэри Уитби, феминисткой Лидией Бекер, с Фрэнсис Кобб; единственным человеком в мире, который мог по своему усмотрению править его книги, была его дочь Генриетта. Но это не отменяет факта, что мужчины и женщины по умственным способностям и характеру различаются. И все различия Дарвин назвал верно.

Причина различий — гены. У мужчин есть половая Игрек-хромосома, которой нет у женщин, с особенными генами. Один из них обеспечивает выработку тестостерона, который влияет в том числе на мозг, стимулируя рост левого полушария и замедляя рост правого; левое полушарие рационально, правое эмоционально, поэтому у мужчин лучше развито пространственное мышление и они легче разбираются в связях между предметами, а женщины — в отношениях между людьми. Вероятно, Игрек-хромосома также является причиной большего разброса по умственным способностям: Дарвин верно заметил, что среди мужчин больше талантов, но он не знал, что умственно отсталых среди них тоже больше. И поскольку дофаминовых рецепторов у мужчин больше, они более склонны к поиску ощущений, включая, увы, наркотики и алкоголь [29] .

29

Эксперименты с самцами мух дрозофил показали: если самец не может получить самку, он пьет больше спиртного, чем обычно (дрозофилы вообще любят выпить).

Закончив с половым отбором, Дарвин вернулся к естественному. Действует ли он у цивилизованных людей? Весьма слабо, и это не так хорошо, как кажется. «Нации более или менее цивилизованные, как, например, испанские поселенцы, способны впадать в бездеятельность и отступать в развитии назад, если условия существования становятся слишком легкими»; «беспечные, безнравственные и часто порочные члены общества размножаются быстрее, чем осмотрительные и добродетельные члены его». Мы лечим больных и слабоумных, они передают свои качества по наследству, «это обстоятельство крайне неблагоприятно для человеческой расы». Но это не прихоть, от которой нужно или можно отказаться, а естественное следствие нашей эволюции: «Помощь, которую мы склонны оказывать слабым, представляется главным образом привходящим результатом инстинкта участия, приобретенного первоначально как составная часть общественных инстинктов и сделавшегося впоследствии более нежным и широким».

Сейчас известно, что человек продолжает меняться: утоньшается скелет, за последние 200 лет средний рост европейцев увеличился на 20 сантиметров, в XX веке мы начали толстеть… Возможно, это следствие не естественного отбора, а его отсутствия: трудно придумать, для освоения какой ниши может быть полезно ожирение. Медики отмечают также увеличение числа сердечно-сосудистых заболеваний. Значит ли это, что мы «ухудшаемся»? Неизвестно. Но очевидно, что «улучшаться» нам есть куда. Мечников: «Такие извращения природных инстинктов, как самоубийство, детоубийство и т. п., так называемые "неестественные" действия, составляют одну из характерных особенностей человека. Не указывает ли это на то, что эти действия входят в состав нашей природы? Можно утверждать, что вид Homo sapiens принадлежит к числу видов, еще не вполне установившихся и неполно приспособленных к условиям существования».

Когда читатель уже более или менее смирился с такими родичами, как смышленая обезьяна и благородная собака, Дарвин ошарашивает его выводом, что «млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся, земноводные и рыбы — все произошли от одного первоначального типа… Так как класс рыб представляет низшую степень организации и появился раньше других, то мы можем заключить, что все члены позвоночного царства произошли от какого-либо рыбообразного животного». Но нам незачем стыдиться наших прародителей. «Самый скромный организм все же несравненно выше неорганической пыли под нашими ногами, и неизвращенный ум не может изучать какое бы то ни было живое существо, даже самое низкое, не будучи охвачен удивлением перед его чудесным строением и свойствами».

До середины XX века родство всего живого на Земле подтверждалось лишь косвенными доказательствами. Прямые появились, когда ученые «прочли» молекулу ДНК, изучив ее химический состав и расшифровав ее генетический код: то и другое оказалось одинаковым у всех живых существ. Потом пошли расшифровка геномов и установление степеней родства между видами. Выстроена почти полная генеалогия человека (когда образованные люди говорят, что не найдены «переходные звенья» между нами и нашими прародителями, это свидетельствует о том, что они просто не нашли времени заглянуть в справочную литературу). И все же нам не нравятся наши предки и мы стыдимся наших кузенов… Дарвин: «Что касается меня, то я бы скорее желал быть потомком храброй маленькой обезьянки, которая не побоялась броситься на врага, чтобы спасти жизнь сторожа, или старого павиана, который, спустившись с горы, вынес с триумфом своего молодого товарища из стаи удивленных собак, чем потомком дикаря, который наслаждается мучениями неприятелей, приносит кровавые жертвы, убивает без угрызений совести своих детей, обращается со своими женами как с рабынями, не знает стыда и предается грубейшим суевериям».

Почему многим из нас приятнее чувствовать себя родней «дикаря, который приносит кровавые жертвы», чем маленькой преданной обезьянки? В. Красилов: «Дарвин мог бы выбрать для нас более достойного предка. Ведут же североамериканские индейцы свой род от волка или бизона. Обезьяну же привыкли считать карикатурой на человека». В 1873 году преподобный О. Браунсон, рецензируя «Происхождение человека» в «Ежеквартальном обозрении», писал, что «собака, конечно, далеко впереди обезьяны по моральным качествам» и человек не мог произойти от обезьяны, ибо она «глупа и невоспитанна». При жизни Дарвина никто в Англии не видел живую гориллу, но в сентябре 1858 года в Британский музей доставили труп самца. Оуэн сделал о нем доклад в Зоологическом обществе, упомянув добытые путешественниками сведения о жизни горилл: «самец заботится о семье, а самка о молодежи». Но в газетах покойного описывали как «ужасающего монстра, находящего жестокое наслаждение в убийствах». В 1861 году американец П. дю Шалю писал об охоте на горилл: когда он для потехи убивал «чудовищную и свирепую обезьяну», та испустила «отвратительный предсмертный вопль» (а мы, надо полагать, испускаем восхитительный предсмертный вопль, когда нас убивают). О хищных животных тоже говорили как о «жестоких», «отвратительных». Но в XX веке люди стали больше умиляться животным, чем бояться их. Мы кормим белок, балуем собак, восхищаемся умом обезьян. А числить их кузенами все равно не хотим…

Самый известный «обезьяний процесс» состоялся в США. В 1921 году У. Брайан потребовал запретить преподавание научной биологии в школе, соответствующие законы приняли три штата, в том числе Теннесси в 1925-м; был установлен штраф за преподавание «дарвинизма». Учитель Д. Скопе согласился стать ответчиком в суде, по итогам процесса верховный суд штата признал наложение штрафа на Скопса неправомерным; закон о запрете фактически не применялся и в 1967 году был отменен. В 1981-м Луизиана и Арканзас приняли законы о равноправном преподавании научной и религиозной биологии, но их отменил суд. В XXI веке в Сербии министр просвещения Л. Чолич указом исключила из школьной программы по биологии тему о происхождении человека; указ был отменен высшей инстанцией. Аналогичные истории были и в других странах. В Штатах до сих пор биология приживается хуже, чем в Европе (за исключением Турции). В начале XXI века лишь 14 процентов взрослых американцев согласны с научным обоснованием происхождения видов; во Франции и Швеции — 80 процентов. При этом в США есть политическая корреляция: республиканцы «против» эволюции, демократы «за»; это началось в середине XX века, когда республиканской партии понадобилось привлечь население южных штатов. Р. Рейган объявил: «В моей семье шимпанзе не было», оба Буша говорили, что никакой эволюции нет, а Земля сотворена за семь дней. Стоит ли удивляться, что 50 процентов американцев не знают, что такое гены? Любопытно другое: их биологическая наука шла, идет и, видимо, будет идти «впереди планеты всей». Государство ей не мешает, а обыватели, отвергая ее, пользуются ее плодами.