Дары Кандары.Сборник

подбил итоги трактирщик, – Джинни, детка, тушёной баранины и ещё порцию рома!

Злой как чёрт, озадаченный Джуд сел за дальний угловой стол. Все вокруг понимают, что он в полной

жопе. Но, чтоб черти трясли капитана Мюррея, вместе с трёпаной «Дамиеттой» и вонючими альбатросами,

что случилось?

Пышногрудая Джинни проворно выставила на стол тарелку с дымящимся мясом, кусок серого хлеба,

кувшин и кружку. Служанка не улыбалась и даже вид золотой монеты, словно случайно вынутой из

кошелька, не привлёк её взор. Джуд вздохнул и принялся за еду. Вонь дохлятины портила аппетит, но

сладкий и крепкий ром сглаживал неудобство, словно масло смиряет буйство волны. О поверье не убивать

чаек Джуд слышал ещё от деда Хамдрама и рыбацкие байки не мешали ему воровать из гнёзд и высасывать

чаячьи яйца. Взрослых птиц тоже случалось подбивать палкой, на вкус они были так мерзки, что Джуд

предпочитал голодать или таскать рыбу из чужих лодок. Говорят, у матросов другие законы… за три

«настоящих» рейса он наслушался и про пламя святого Эльма и про старика Голландца и про девок с

собачьими головами и про мисс Бурю, которую моряки пугали, сняв штаны всей командой… а вот про

альбатросов запамятовал…

…Вард плавал с севера на юг,

Любил щипать за щёчки юнг,

Он вешал турок вдоль стропил,

И такелаж в порту пропил,

Как только грянет пушек гром,

Сэр капитан глотает ром.

До самых северных морей

Задиры Варда нет храбрей…

Нестройный матросский хор затянул долгую песню про подвиги капитана Варда – самого дерзкого,

бесстрашного и развратного парня на всех английских судах. Говорили, этот чудак два года провёл в плену

у алжирских пиратов, после чего начал резать всех мусульман, которых встречал в морях, и обзавёлся

сомнительными привычками… Словно чёрт дёрнул Джуда за язык – пьяным голосом Хамдрам переиначил

завершающую строфу куплета:

…И капитан ваш знаменит

Не только тем, что содомит!

Чернокудрый, смазливый матрос вскочил, словно его укололи в спину. Хищной кошкой метнулся он

к наглецу, на ходу доставая нож:

– Встать, вонючка! Встать и отвечай за свои слова!

Джуд подумал и помотал головой. К их столу уже бежал трактирщик, но смазливый успел раньше –

он хотел полоснуть по глазам и ошибся – нож только слегка задел щёку Джуду. Боли не было. Несколько

капель крови шлёпнулись в тарелку из-под баранины – и всё. Трактирщик уже оттащил драчуна и что-то

ему втолковывал, отчаянно жестикулируя. Трезвеющий Джуд тронул пальцем щёку – она была сухой и

горячей, рана затягивалась. О как! Подумав ещё с минуту Джуд встал и вышел во двор. Положив левую

руку на каменную приступку, он взял нож и шарахнул по пальцам. Кусок ногтя с подушечкой среднего

пальца отрубило почти что напрочь. Боли не было. Словно псих, Джуд ещё раз чиркнул ножом – ломтик

плоти упал на землю, а рана начала аккуратно затягиваться. Нового ногтя не выросло, зато рубец через

полчаса выглядел старым шрамом.

До глубокой ночи Джуд сидел во дворе. К вечеру заморосило, буршлат отсырел от дождя, грудь

невыносимо чесалась, словно черви пробрались под рубашку. Посетители кабака, девицы и даже собаки

обходили сидящего стороной. Трактирщик молчал – он получил свои башли, а где болтается гость, его не

касалось. Куда идти за советом и помощью Джуд не знал и даже представить себе не мог. Он был родом из

Ливерпуля, дед Хамдрам давно умер от пьянства, Хамдрам-отец утонул в Мерси, едва успев заделать

мамаше двоих детишек, Мэри Хамдрам была замужем трижды, от каждого брака в домишке появлялись

новые малыши и все они хотели хлеба с селёдкой. Старший брат, рыжий Бони, уплыл на дальние острова

поохотиться за чёрным деревом, два года как от него не было весточек. Самого Джуда мамаша с десяти лет

сдала дядьке Филу – кожевеннику и святоше. У них с тёткой сыновей не было, Джуда воспитывали как

родного, в четыре руки – постом, розгой и трудом, каждодневной вознёй с вонючими кожами. До

шестнадцати он терпел, но когда окончательно стало ясно, что дядя хочет окрутить его со своей Бет,

двадцатипятилетней дурёхой, а затем и передать дело наследничку – Джуд сбежал. Дождался, когда Бони

приедет потрясти перед матушкой золотом, и упросил-таки братца взять с собой. Год плавал юнгой на

«Мэри-Сью», потом перебрался на «Дамиетту» уже матросом… И дружков кроме старого Билли особо не

завелось.

Бездействие утомляло пуще работы – за годы службы Джуд отвык отдыхать. Он поднялся и вышел в

ночь – да, бристольские улицы не похожи на коридоры монастыря, но будь что будет. Ноги сами водили его

по закоулкам, мимо луж и сточных канав, драк и шумных матросских танцев. Добропорядочные горожане

давно уснули, затворив ставнями узкие окна. Только воры, шлюхи и запоздалые пьяницы нарезали круги от

трактира к трактиру. В иное время Джуд охотно б повеселился, но сейчас он искал тишины. И вот, из-за

тёмного поворота проявилась громада церкви. Острые мрачные шпили, каменная ограда, открытая дверь –

заходи, добрый человек, если приспичило помолиться. Озираясь по сторонам, Джуд вошёл в длинный зал –

церковь была пуста. Каждый шаг отдавался гулом, каждый вдох был слышен. Джуд попробовал произнести

«Отче наш» – и свалился, сотрясаемый кашлем – верёвка снова стянула горло.

Пожилой, смуглолицый священник помог ему подняться. Джуд хотел было удивиться «откуда он

взялся» но не успел. В неторопливых жестах, в мягкой улыбке и проницательных тёмных глазах божьего

человека было столько тепла и заботы, что девятнадцатилетний матрос Хамдрам разревелся, словно