Дашенька

– Возьми себе конфет и не плачь больше, хорошо?
– произнесла она.
– Мы хотим тебе помочь. Мы попытаемся поговорить с твоей мамой, быть может, она одумается. Начнет заботиться о тебе больше.

– Я не хочу... чтобы заботилась, - тихо проговорила Даша, опустив голову.
– Я вообще с ней жить не хочу.

Женщины вновь переглянулись.

– Одна ты жить пока не можешь, - попыталась объяснить Марина Львовна.
– Но мы будем продолжать следить за ней после нашей беседы. Ты нам скажешь, стала ли ситуация лучше. В противном случае... нам действительно придется обратиться за помощью в органы опеки и попечительства. Они вернее проконтролируют обстановку, в которой ты живешь. Они имеют право прийти к вам домой и оценить ваш быт. И тогда вынесут какой-нибудь вердикт.

– Но мы надеемся, что до радикальных мер не дойдет, - вставила Анна Васильевна.
– Ты не представляешь, насколько тяжело ребенку в детдоме. Так что родитель, какой бы ни был, все равно лучше.

Даша исподлобья зыркнула на нее, внутренне протестуя, но проглотила реплику.

– ...Выходит, они хотят лишить ее родительских прав?
– задумчиво потер я подбородок, заодно подсознательно отметив, что пора побриться.
– На крайний случай?

– Ага!
– радостно кивнула Даша.
– Вот бы от нее избавиться!

Я остановился на ней взглядом, но промолчал.

– А что?
– начала рассуждать Даша.
– Говорить с ней без толку! Эта Анна Васильевна глупая! Пусть лучше прав лишают!

– Ничего в этом нет хорошего, - покачал я головой.
– Тогда тебя забрали бы в детский дом, а там тоже не сахар.

– Меня? Забрали бы? А Надька что, здесь бы осталась?

– Ну конечно.

– Бли-и-ин! Плохо! А можно так сделать, чтоб ее выгнали?

Я вздрогнул от ее слов.

– Нет. Нельзя. Это ведь ее квартира?

– да, - кивнула девочка.
– Бабушки и дедушки. Когда они умерли, Надька осталась единственной наследницей. Повезло, раздолье пьянице! А потом родила меня. Но ведь я тоже могу владеть этой квартирой? Я наследница! Я по телевизору про такое смотрела. Про суд показывали.

Я с досадой покосился на агрегат, стоявший на тумбочке. Похоже, пора взять под контроль, что она смотрит в мое отсутствие. Она часто оставалась одна, если я уходил на работу ил на свидание с Олесей.

Однако, не то что контролировать, но даже наблюдать за последующим процессом облагорожения Дашиных семейных обстоятельств у меня не вышло.

Олеся поскользнулась на гололеде и получила неслабое растяжение. Определили в стационар, и я то и дело мотался к ней в Склиф с гостинцами и развлекательной программой. Нет, не с клоунами, конечно, но журнал со сканвордами и хорошее настроение прихватывал с собой непременно.

Спустя неделю ее выписали, вот только перед ней встал вопрос, куда податься выздоравливать. Жила она с родителями и бабушкой в однокомнатной квартире. Единственная жилая комната была на редкость просторна по квадратуре, и благодаря занавескам-ширмочкам она разделялась на три зоны - для родителей, для девяностолетней бабушки, которая даже не вставала, и для Олеси. Но одно дело просто ночевать в таких условиях, а каково придется больному с постельным режимом! Это не ночи, это сутки по коечному соседстве с бабушкой, которая ходит под себя!

И я предложил ей выздоравливать у меня. Девушка с радостью согласилась. Да и зазорного ничего в этом не было - мы встречались уже третий месяц, стесняться ей меня не было смысла, как и опасаться стеснить меня. Правда, жить вместе я еще и не думал ей предлагать, хотя еще прежде откровенно жаловалась, что ей некуда идти. И вот, можно сказать, выпросила приглашение.

Я как раз сгоношил яичницу с сосисками и принес тарелки в комнату, где на диване полулежала Олеся.

– Давай перекусим, и я разберу твои вещи, а ты отдохнешь, - сказал я, сидя на краешке возле нее и уплетая нехитрый обед.

– Ох и нагрузила я тебя своими проблемами!
– улыбнулась она, отставила свою тарелку на табуретку, подалась вперед и обвила мою шею руками.
– Между прочим, оказалось, что сидеть у тебя на шее очень здорово, и ножками болтать удобно, - проворковала она и поцеловала в губы.

Я тоже отставил свою тарелку и обнял Олесю, одновременно пытаясь целоваться и прожевать еду. Черт с ним, с обедом! У меня секса больше недели не было, пока моя девушка находилась в больнице. А ведь я молодой еще мужик!

Я навалился на нее, и она ласково завозмущалась, шлепая меня ладонями по плечам:

– Осторожней!.. Сережка. Ну, что ты, как медведь голодный!..
– засмеялась она у моих губ мелодичным смехом и тихо простонала, когда я принялся покрывать поцелуями ее обнаженную шею.
– Ммм... Тише, нога... не задень...

– Я аккуратно...
– прошептал я, ища ее губы и пытаясь найти для нас положение поудобнее...

И едва не свалился с дивана, когда Олеся завизжала с неподдельным ужасом, отпрянув от меня.

– Че орешь?!

Она не ответила, глядя куда-то позади меня. Я обернулся.

– Дашка!

Она стояла у входа в комнату и молча глазела.

Я чертыхнулся. Впервые за долгие месяцы я пожалел, что дал ей ключ.

Но тут же вспомнил, что - а ведь правда!
– выбросил девчонку из головы на несколько дней. Увидел ее бледное личико и... тут же у меня в груди похолодело от волнения: что случилось? Я подскочил к ней:

– Дашка, что? Как у тебя? Мать ходила в школу?
– стал забрасывать ее вопросами, теряясь в догадках о причине ее бледности: домашние баталии или то, что она застала сейчас...
– хорошо, хоть в самом начале!

Она вдруг горько кивнула, словно отмерла, посмотрела на Олесю долгим взглядом и с усилием заплакала - вроде бы и горько, но как-то нарочито.

– Э! Э! ребенок! Ну, успокаивайся, - я начал неуклюже утешать ее.
– Давай, рассказывай.

Даша принялась утирать кулаком слезы и сопли, поглядывая искоса на Олесю, которая комкала пальцами край пледа, прижав руки к груди. Понятно, не хочет при посторонних изливать душу.

– Так, проходи, - я усадил девчонку на край дивана.- Оставайся. Сейчас поешь, успокоишься. Расскажешь, когда созреешь.
– Распорядился я, проигнорировав протестующе выпученные Олеськины глаза.

Я окинул Дашу взглядом:

– Опять отощала. Ты что, не заходила сюда все эти дни? Я же говорил, чтоб прибегала и ела, что хочешь, - полон холодильник!

– Тебя все время не было...

– Ох, горе ты луковое!
– всплеснул я руками точь-в-точь, как делала моя мама в детстве.
– Это-то тут при чем?

– Ну... неудобно... и одна как-то...

– Дашка, Дашка, - покачал я головой.
– Ну что мне с тобой делать? Я занят был. Ты что, всегда, когда я занят, будешь мне голодовку объявлять?