Дашенька

– Так что в школу я больше не пойду...
– глухо подвела итог Даша, которая сидела на краю дивана, поджав колени к подбородку.

– Нет, нет, Даш, брось! Сама же сказала, что это твой единственный шанс!
– я метнулся к ней и присел подле дивана на корточки.
– Выброси эти глупости из головы, пожалуйста!

– Позор на всю школу... Меня и так там не любят, а теперь и вовсе дерьмом обольют...

– Подожди, сейчас каникулы, - начал я, решив пока опустить замечания по ее выражениям.
– За две недели ребята все забудут, вот увидишь!.. Да и не повернется ни у кого язык пенять тебе такими вещами... Даже дети это понимают.

– Нет, - покачала она головой.
– Игорь Савоськин именно из-за этого меня и задирает. Из-за матери и и-за бедности...

– Это одноклассник, что ли?

Даша кивнула.

Я нервно взъерошил волосы и растер ладонями лицо.

– Да... дети подчас бывают очень жестоки, - выдохнул я.
– Что же мне с тобой делать, а? Без школы никуда!

Даша тягостно молчала и не смотрела на меня.

– Слушай, давай не будем делать поспешных выводов, - наконец решил я.
– Дождемся окончания каникул, подумаешь, пообвыкнешь, остынешь, там видно будет... Я не хочу на тебя давить, но ты должна понять, что школа - твой билет из этой жизни с вечно пьяной матерью. Работать так и так придется. Но выбрать тебе придется как можно скорее: будешь ты в тепле в магазине работать или в любую погоду дворы мести и мусор подбирать.

Даша, наконец, взглянула на меня.

– И знаешь что?
– улыбнулся вдруг я.
– Если все же ты решишь остаться в школе, а этот... Игорь Самойлов...

– Савоськин.

– Тем более! Начнет дразниться - придет твой дядя Сережа и поставит наглеца на место! Понятно? Так ему и скажешь. Пусть только вякнет!

Даша заулыбалась и зарделась:

– Правда?

– А то!

Даш вдруг бросилась ко мне и обхватила тоненькими ручонками за шею. Пришлось и мне ее обнять, но обнимать оказалось нечего. Тщедушное изможденное тельце даже не чувствовалось в руках. Мне стало дурно и я отстранил ее от себя.

– Так, а-ну признавайся, ела за эти дни что-нибудь?

– Да, - кивнула малышка.
– Хлеб был дома и каша пшеничная. Я сама варила - и себе, и Надьке.

– Да ты и готовить умеешь?
– решил я поднять ее самооценку и демонстративно восхитился.

– Только варить что-нибудь, - ответила она серьезно и совсем по-взрослому.
– Надьке ничего доверить нельзя. Готовит она ужасно, грязно, продукты не моет, и солить забывает еду. Я никогда ее помои не ем, лучше голодать, - презрительно скривилась она, и опять совсем по-взрослому.

Я незаметно усмехнулся. Она явно почувствовала свое превосходство, но на ее детском чистом и бесхитростном личике даже презрение смотрелось безобидно.

– Ну, мастер кулинарии, надеюсь, ты не побрезгуешь покупными пельменями?

– Пельмени!
– радостно вскочила Даша с дивана и побежала на кухню.
– А хочешь, я сама их сварю?
– донеслось из пищеблока.

– Было бы отлично, а то у меня это не очень хорошо получается!..
– крикнул я в ответ.

Даш повеселела, но ненадолго. В течение дня она умудрялась то светиться от радостной уверенности, что среднее образование позволит-таки обойти подводные камни социально-профессиональной иерархии, то вдруг затихала грустная и задумчивая, явно сомневаясь, что сможет преодолеть нападки сверстников. Тогда я повторял ей, что она может смело пугать обидчиков "дядей", который с удовольствием надает им подзатыльников.

Но все мои усилия пропали даром.

Нет, Даша все же пошла в школу... но вернулась в слезах и огорошила меня рассказом о сегодняшнем допросе, который учинила ей Анна Васильевна еще перед первым уроком, рьяно выяснявшая, как часто пьет ее мать, как ухаживает за ребенком, и как они, вообще, живут. Не ожидавшая такого поворота девочка пришла в смятение, а на прямо поставленные вопросы ответить не смогла, поскольку язык не поворачивался повествовать о реальном положении вещей. Пришлось расплакаться - на этот раз не по причине, а с целью - унять ненужное любопытство учительницы. Но беда не приходит одна, тем более в Дашиной специфической бытности. На переменах к ней начал приставать Игорь со своей шайкой, а на уроках в нее стреляли жеванными бумажками через трубочку от ручки. Только девочки смотрели сочувственно, но не решались произнести ни слова в ее защиту. В ужасно угнетенном состоянии, словно побитая, она дожила до звонка с последнего урока, а на первом этаже столкнулась нос к носу с Мариной Львовной, которая, видимо, посчитала своей непреложной обязанностью и долгом поворошить грязным сапогом душу еще разочек.

Даша, до предела измученная этим днем, совершенно неожиданно выкрикнула:

– Ну что вы все пристали ко мне? Что вам надо? И пьет, и бьет, и готовит ужасно!

И бросилась прочь бегом. И прибежала прямиком ко мне, перепуганная и глубоко задетая их вмешательством и собственной грубостью в адрес директора, - в общем, окончательно смешалась.

Остаток дня я приводил е в чувства, усиленно отыскивая несуществующие положительные стороны в этой ситуации, откармливал шоколадным печеньем и отпаивал сладким чаем, - стресс надо заедать.

А внутренне я тем временем трясся от злости на глупых баб, ворошащих чужое грязное белье - быть может, и лучшими намерениями, - но реально лишь доставляя боль невинному ребенку, когда, казалось бы, жизнь немного устоялась, мака буянит, как обычно, но, по крайней мере, девочке было куда пойти.

И что прикажете делать? Этим-то двоим я подзатыльников не надаю!

Вечером Даша ушла к себе домой как в воду опущенная, и я лишь молился, чтобы ей хватило сил вытерпеть все нападки и бесцеремонные комментарии.

На следующий день она снова после школы пришла прямо ко мне, но уже, вроде бы повеселее. Утром у нее еще сохранялись глаза запуганного маленького зверька, но теперь в них, похоже, теплилась надежда. Оказалось, что... Хотя нет, лучше по порядку.

На большой перемене, когда вся школа звенела безудержным детским многоголосьем, от которого Даша, как всегда, пряталась за своей партой, к ней подошла Анна Васильевна, осторожно заглянула в лицо девочки и обнаружила на нем те самые "перепуганно-зверюшные" глаза.

– Дарья, тебя ждет директор, Марина Львовна.

Со дна Дашиных глаз вмиг взметнулся всеобъемлющий ужас. Не прошло и двух секунд, как девочка непроизвольно расплакалась.

Анна Васильевна от неожиданности едва удержалась от того, чтобы не отступить на шаг назад.

"Сейчас будут ругать", - была первая мысль Даши.
– "За то, что нагрубила вчера! А, может, накажут, или выгонят из школы!"

Растерянная и искренне обескураженная учительница принялась говорить стандартные слова утешения, не понимая, что так взволновало этого ребенка из неблагополучной семьи.

"Наверное, у бедняжки просто нервы уже ни к черту", - подумала она и поспешила заверить, что директор хочет прост о поговорить, причем на исключительно безобидные темы. Даша, мало этому веря, поплелась вслед за Анной Васильевной на первый этаж, провожаемая любопытно-презрительными взглядами однокашников. Даже успела заметить злорадство на лице Игоря Савоськина.

При виде зареванной ученицы, Марина Львовна взволнованно переглянулась с Анной Васильевной, затем осторожно задала несколько вопросов и попросила, чтобы Даша передала своей маме, что ее вызывают в школу, поскольку дозвониться ей директор уже второй день не могла. Даша тихо промямлила, что телефон им давным-давно "отрезали" за неуплату. Марина Львовна протянула ей листок-записку для матери и поставила на стол ту самую вазочку с конфетами.