Давайте, девочки
Шрифт:
– Если человек, к примеру, – он решил свести мысль к простому сравнению, – не любит купаться и не научился плавать, он может и не знать, что он беднее других, что одной радостью в жизни у него меньше… Раньше я всех неумех хотел научить и плавать, и танцевать в постели, но теперь к этому как-то поостыл…
Помолчав, Рыжюкас погладил Маленькую по головке. К слову, в первый и последний раз за все время знакомства.
– Наверное, я слишком постарел…
– Кто? Ты?! Что-то по тебе этого не видно…
– Во всяком случае, больше никого учить я не собираюсь.
– Но меняведь
– Только чуть-чуть…
Он таки сумел добиться ее оргазма, за эти трое суток «ловко угадав» и выпытав все необходимое признания: никогда не кончала, «ни с одним пацаном», а вот сама с собой,наедине иногдаможет, хотя и страшно – «как умереть».
Все с ним она и проделала как наедине,когда он ее отвлек, успокоил, приласкал, уговорил, а потом, доведя до исступления, помог достичь результата сначала пальцем, потом языком.
Но что – один раз?! Да и было это лишь в первые три дня, в самом начале…
Слишком мало, чтобы запомнилось, чтобы к этому потом ее потянуло.
И только после Сени он вернулся к этой теме. Когда увидел, что и с сенями ей это ни к чему.
– А знаешь, почему тебе от нас ничего не нужно? – спросил он. – Хотя в поезде тебе, похоже, действительно было клево,как ты тогда говорила… И потом, у сестры – тоже…
Она глянула на него, но уже без прежнего любопытства.
– У тебя нет позитивнойпамяти…
– Это что – такая болезнь? – спросила она, но не обеспокоено, а раздраженно.
– Это – дикость. Нельзя, чтобы как кошка: отряхнулась – и пошла дальше, все позабыв.
– А что ты мне прикажешь помнить?.. – Она повела плечами. – Что было, то было, прошло…
Она отчаянно все крушила. А он еще упрямился, все еще диктовал, что-то пытался склеить:
– Нужно вспоминать. Ну хотя бы тот единственный раз, когда у нас все получилось и ты так классно кончила… Так вспомни об этом, ложась спать. Представь подробности, только поконкретнее, сладострастнее, побалуй себя пальчиком, попробуй возбудиться на том, что тебя тогда больше всего завело. В этом и фокус – поконкретнее вспомнить. Завестись и захотеть, наконец, повторения…
– Только не с тобой, – сказала она сухо.
– Пусть не со мной, но сейчас ведь речь о тебе. И тут даже не важно с кем… Хотя, как мы уже проходили, ни с кем нельзя быть бесчувственным бревном.
– Никак не пойму, ты любишь меня или другого человека? – Она показала ему свою прилежность. Она усвоила и этот урок. – Если меня, то почему ты все еще хочешь меня переделать?
– Я не переделать, я тебя сохранить хочу, как фотокарточку. Но ее сначала надо проявить.
Но это еще не совсем та запретная тема,которой он избегал касаться.
Ее он затронул уже под самый финал, когда все совсем рушилось. «Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец».
– Ну хоть какие-то «мелочи» у нас могли бы быть, – мрачно сказал он. – Пусть хотя бы легкий
массаж…И налетел на стену.
– А если я не могу?! Понимаешь, я не могуничего с собой поделать! И не хочу. Ты сам говорил, все проходит, и это прошло. Я не стану себя насиловать…
– Даже если меня это обижает до смерти? И крушит у нас все?
Маленькая зашипела, как прокисший кумыс. Она и всегда закипала при всякой попытке на нее нажать. Никаких обязательствона на себя не принимала. И моментально становилась жестокой. Но сейчас превзошла себя.
– Не дави на меня, – сказала она злобно. – Я не стану тебя облизывать… даже из жалости.
Он побледнел.
– А за бабки? Ты же могла бы делать это хотя бы за деньги. Или за шмотки, которые ты так любишь.
– С кем угодно, – сказала она. – Хотя ты так и не успел меня этому научить…
Он пошел бы заваривать кофе, чтобы отключиться и спросить себя, чего он все-таки хочет. Но не успел. Ей показалось мало, и она уже успела придумать, чем его окончательно достать. И выдала ему то, о чем он ее уж совсем не спрашивал.
– Не забывай, что у нас давно уже ничего нет… Я с тобой завязала еще в Калиниграде. Я знала, что никогда бы не смогла тебе простить того гнусного разговора про ребенка, которого надо делать,понимая, что делаешь человека…
– Я же этого не сказал…
– Нет, ты сказал. И все было кончено. Я уже тогда с тобой завязала.
– А дома, у сестры? – спросил он, как идиот. – Мы же протрахались еще целых три дня!
– Мне было забавно. Смотреть, как ты меня учишь, хотя ничего не сечешь.
– Ах вот как! И я узнаю об этом через два месяца? Я сегодняузнаю, что со мной ты завязала два месяца назад?!!
– А какая мне разница, когда ты узнаешь?
Разницы действительно никакой. Он пожал плечами:
– Это же подло.
Это не было подло. Во всяком случае с ним.
Он же сам проповедовал Систему,где все сходилось. Он жил, насаждая вокруг себя свободу. И пока он ее проповедовал, пока он учил их всех, как в ней жить, все складывалось.
То, что он совсем не Христос, ему стало ясно, как только он впервые решил обучить свою Последнюю Любовницу для себя, тут же попав в зависимость. Его, казалось, безупречная Системапошатнулась, его корабль дал течь и только чудом тогда не затонул.
Но вот пришла Маленькая, и вообще все полетело к чертям собачьим.
Свободной любви нет.
Рухнула его Система координат,как башня из спичек, которые он еще в щенячестве выкладывал – в знак каждой своей «победы», придумав такую игру.
И Маленькая тут ни при чем. Просто чтобы не расстраиваться, надо не настраиваться.
Они с ней оказались в тумане, который он опять для себя сочинил.
Они летели в параллельных мирах, как два самолета на разной высоте. Если смотреть снизу, кажется, что они сближаются. Но они разлетаются навсегда, их пути не пересеклись. То есть пересеклись, но лишь в одной придуманной им проекции.