Давайте, девочки

Пунктов набралось пять.

1. Организм безнадежно разрушен обширными метастазами.

2. Облучение или химиотерапия, подавляющие злокачественные опухоли, уже не имеют смысла – слишком их много. Только экстренная операция…

3. Хирургам, возможно, удастся удалить опухоль и пораженные метастазами ткани, не затрагивая жизненно важные органы…

4. Дальше? Только гормональная подпитка, которая поможет организму продержаться…

5. При ожидаемом прогрессировании болезни – «симптоматическое лечение» (снимающие боль наркотики).

И все это – в лучшем случае.Если операция пройдет успешно. Но еще вопрос, кто ее возьмется делать.

В Вильнюсе не возьмется никто, таких специалистов здесь попросту нет, так как болезнь зашла слишком далеко. На Западе это будет стоить дорого. «Сколько?» – «От восьмидесяти до ста двадцати тысяч». Но и там будут отговаривать: риск не слишком оправдан. Потому что, даже в случае успеха, рискованная операция обеспечит лишь отсрочку финала, максимум на год-полтора, ну а при самом благоприятном исходе изнурительная болезнь протянется года два…

Короче, жить будем плохо, но зато недолго. Как сказал, правда по другому поводу и обращаясь не к Рыжюкасу, а к народу (тоже, впрочем, не вполне здоровому) всем известный «шутник» – глава белорусского государства.

6

Рыжюкасу показалось, что это – как бы слишком…

Похоже, что в этой партии с жизнью у него получился крупный перебор.

Лет пять назад, в двухэтажном номере Дома творчества, он подскочил спросонья к телефону, поскользнулся, сбегая вниз, в темноте на винтовой лестнице (восемь ступенек) и кубарем полетел. Лестница была крутая, его мотало и швыряло, ударяя о перила мослами, а он никак не мог за что-нибудь ухватиться.

Было больно, но это – ладно. Больно было восемь раз кряду, как если бы он восемь раз падал и ударялся. Он потом пересчитал – и ступеньки, и синяки. Это было так обидно, что внизу Рыжюкас чуть не заплакал, как ребенок, – не столько от боли, как от досады.

Сносить удары он был, конечно, натренирован. Но досадно, когда их много, когда непонятно за что, да со всех сторон, да еще и подряд.

7

Именно так его несколько лет назад били ножом, наверное, проучая за слишком лихое начало бизнеса в Вильнюсе, хотя, может, и ревнивые придуркиот политики «заказали» – за то, что они его из Минска вышвырнули, а у него все так успешно складывалось без них. Ведь напали на него сразу после того, как информация («Писатели покидают Беларусь») о его жизни в Вильнюсе просочилась в Интернет. И тут же в нескольких белорусских газетах написали, как замечательно ему живется при литовском капитализме, хотя никому никаких интервью о своем благополучии и своих бизнес-успехах он не давал.

…Три здоровых амбала направились к нему, когда он в темном углу двора выходил из машины, держа в руке мобильник и собираясь звонить. По их мрачному виду он сразу сообразил – нет, не кто к нему движется, а зачем.

Он рванулся вперед, как всегда поступал в таких случаях, беря на себя инициативу и бросаясь навстречу опасности. Они опешили, что позволило ему прорваться в сторону ворот, чтобы выскочить на улицу, где люди, где фонари. Но он споткнулся, угодив ногой в яму, которую утром у него на глазах ремонтники засыпали, но к вечеру снова раскопали, чего он не мог знать. Он упал и сжался, закрыв голову руками…

Его пырнули ножом три раза, потом еще два, потом еще раз, и еще. Удары были почему-то тупые, словно били какой-то гирей. Он их считал, испытывая не страх, а раздражение. Он считал и думал, что это многовато. И с растущим негодованием ждал, когда это кончится. А потом – не от страха, не от боли, которую даже не чувствовал, а от дикой злости вдруг заорал так, что они шарахнулись от него, как от разъяренного медведя, вставшего на дыбы.

Снова рухнув, он еще долго лежал на куче песка и глины, уткнувшись лицом в грязь, и чувствовал, что истекает кровью, отчего становилось тепло и беззаботно. В руке так и оставался мобильник, что его и спасло. Слабого импульса уходящего сознания все же хватило, чтобы позвонить…

7

Назавтра к нему, уже заштопанному в «Скорой помощи», уже доставленному домой на машине, присланной Витькой-Доктором, всклокоченно примчались взбудораженные литовские друзья.

Не школьные фрэнды, от которых сейчас было бы мало проку. А те, с кем жизнь свела писателя Рыжюкасауже в последние совковые годы, и благодаря которым (новой власти они пришлись ко двору, заняв солидные должности и заметное место в политике) он и получил литовский паспорт. Они были встревожены, даже напуганы не на шутку. Рыжюкас-то хоть и дома, но за границей.Это же международныйскандал!

Он лежал, слабо улыбаясь, и просил друзей не беспокоиться. На нем, как на собаке, все заживет.

– Ты хоть понимаешь, что теперь тебе конец?– спросил один из них, имея в виду не физическое состояние Рыжюкаса, а его амбициозность.

Понимать такое он еще не был готов: не привык, да и не хотелось. Но он догадывался, что именно имеется в виду. Валяясь в грязи и истекая кровью, он впервые за всю жизнь оказался в ситуации, когда человек абсолютно бессилен… Конец не конец – это мы еще поглядим, но оправиться от морального поражения будет, пожалуй, труднее, чем от ран.

8

Рыжюкас сумел убедить друзей не раздувать кадило. И не принимать никаких экстренных, тем более государственныхмер по расследованию обстоятельств и причин бандитского нападения на «известного писателя и общественного деятеля, находящегося в политической эмиграции».

Он уговорил их тихо изъять из полиции сообщение о его ранении, присланное туда в установленном порядке из «Скорой помощи». Это позволило избежать неминуемого скандала в прессе (в газетах о Рыжюкасе писали часто, перемывая каждый его шаг): легко представить, как за этот случай ухватились бы газетчики и здесь, и дома, в Беларуси.

Он не хотел доставлять врагам удовольствия. Он и политикам всегда советовал не радовать публику своими поражениями. Битым сочувствуют, им даже сострадают, но их не слишком уважают, и уж тем более на них не ставят.

К счастью, у его друзей хватило и готовности его понять, и власти, чтобы замять происшествие, так что о случившемся не узнал почти никто, кроме, разумеется, его Последней Любовницы, притихшей и напуганной, хотя все это ей было до ужаса интересно.

Конечно, Последней Жене тоже пришлось сообщить. Правда все, что касалось Рыжюкаса, ей к тому времени уже «совсем перестало быть интересным». Она с ним давно мысленно попрощалась, увидев, что ему-то интересноуже не с ней.

По телефону только и проговорила:

– Тебя могли угробить. Но ты живуч и выкарабкаешься. А для меня ты больше не существуешь… Так надо, потому что я давно осталась одна. И поняла, что должна рассчитывать только на себя.

9