Давайте помечтаем о бессмертье

БЕТХОВЕН

Когда уже глухой Бетховен

Спустился в свой осенний сад,

Он знал, что облака сипят,

А воздух звоном был подкован.

Но этот шум вообразимый

Его не интересовал.

Он жаждал звуков!

В лета, в зимы

Он эти шумы рисовал.

Но осень… О! Вот этот ранний

Свинцово-оловянный тон,

И медный тон, и деревянный,

Как меж фаготами тромбон.

Приметил тополя длинноту,

Забор, где в паузах колье.

Он в каждой краске видел ноту,

Он чуял, чувствовал ее.

Пылали клены-контрабасы…

Поверх пюпитров и голов

Он видел жаркие контрасты

Березовых колоколов.

Дубы запели, как древляне.

А сухостой? А мухомор?

И он унес в груди, в дыханье

Балладу «До-диез-минор».

ТАЙНА БЕТХОВЕНА

Нам говорят профессора: «В чем тайна

Бетховена? Откуда этот свет?

Что внес он после Моцарта и Гайдна

В искусстве симфонизма? —

И в ответ

Показывают пикколо, тромбон

И контрфагот. — Он эти инструменты

Отважно ввел в оркестр.

Этим он

И деревянный звук, и голос медный

В три форте поднял. Что за глубина!

Из океана волны эти льются!»

Вы ошибаетесь: Бетховена волна -

Из глубины Французской революции.

ПАГАНИНИ

Троглодиты стреляли из лука,

Хоронясь в дремучей траве.

А один среди вешнего луга

Вздумал

бренчать

на тетиве.

И на разных высотах струна

Отзывалась пока наугад,

И гуляла по ней стрела

Вверх и вниз, вперед и назад.

Так в культуре звучит и поныне

Древний лук, свиставший негромко.

И стреляет, ну хоть Паганини,

В людские сердца без промаха.

О МУЗЫКЕ, НО НЕ ТОЛЬКО

1

Когда объятый туманами Шуман

писал потрясающий свой «Карнавал»,

ему

по ходу темы

пришлось описывать маски.

Маска Шопена!

Шуман,

Растягивая пальцы на клавиатуре,

подобно змеиной пасти,

играет звездный ноктюрн,

в котором легко угадать

руку великого поляка.

Вот Паганини под маской!

Шуман за фортепьяно

дает ощущение скрипки

в изысканной

виртуозности

гениального

итальянца.

Но и в Шопене

и в Паганини

Шуман остался Шуманом.

Могучий массив основного звучанья

в глубинном подтексте

преодолевал

чудесное подражанье

поляку и итальянцу.

Но если иной тамбурмажор,

по клавишам барабаня,

берется

подражать

ноктюрнам и кампанеллам,

эти цитаты вмиг

нахлынивают океаном

и забивают бубен

несчастного джаз-бандиста.

Беркут, слетая с неба,

ввысь уносит барана,

но жадная ворона

запутывается

в его шерсти.

2

Когда великий Шуман

подсказывал свои ритмы

Чайковскому и Гуно,

Гуно

остался французом,

русским остался Чайковский.

Но горе лилипуту,

попавшему в паутину

звенящих золотом струн:

усваивая чужое,

становится он безродным,

безродным становится,

безликим.

ОДНАЖДЫ У ТЕЛЕВИЗОРА

В самый разгар симфонии — вдруг