Давно хотела тебе сказать (сборник)

Он не делает попыток пересесть за мой столик, но нет-нет да на меня поглядывает. Когда я встаю и выхожу из вагона-ресторана, то чувствую, как он провожает меня взглядом. Интересно, пойдет ли он за мной. А если да? У меня нет для него времени, сейчас мне не до того. Обычно я была готова откликнуться едва ли не любому мужчине. И подростком – и позже, став молодой супругой. Всякий, кто заметил меня в толпе; учитель в классе, задержавший на мне глаза; незнакомец на вечеринке – все они могли преображаться в моих фантазиях наедине с собой в любовника, какого я искала всю жизнь – пылкого, умного, грубого, доброго, – и потом разыгрывать на пару со мной незамысловатые горячечно-счастливые эпизоды: есть ли кто, кому не знакомы такие фантазии? Позднее, после нескольких лет замужества, мои мечты сделались основательней. На вечеринках, в бюстгальтере пуш-ап, в черном платье на тонюсеньких лямочках, с взъерошенной итальянской стрижкой, я высматривала мужчину, который бы в меня влюбился и увлек за собой в страстный роман. Такое более или менее бывало. Видите, мой случай не так прост и очевиден, как можно подумать, судя по моему нынешнему горю и острому ощущению предательства. Все сложнее. Мужчины оставляли на мне следы, а я даже и не заботилась скрывать их от Хью: есть уголки моего тела, куда он никогда не заглядывал. Мне лгали, но я тоже лгала. Мужчины неистово восхищались моими сосками, шрамом от аппендицита, родинками на спине, но, как им свойственно, порой говорили: «Не думай, что наши отношения что-то значат. Не держи это в голове» и даже «Я очень люблю свою жену». Постепенно я поставила на всем этом крест и стала тайком посещать психотерапевта, который внушал мне, что, заводя интрижки на стороне, я пытаюсь привлечь к себе внимание Хью. Он высказал мнение, что лучше добиваться этого иначе: лаской, творческим подходом, разнообразием сексуальных приемов. Я не могла с ним спорить – и не могла разделить его оптимизм. Мне казалось, он плохо разобрался в характере Хью, предположив, что иногда я получаю отказ только из-за неумения как следует попросить. Для меня же отказ есть отказ, он абсолютен и непреложен. Я не в силах была представить тактику, способную тут что-то изменить. Но кое в чем психотерапевт оказался довольно проницательным. Он пришел к выводу, что мое истинное желание – продолжать жить с мужем. Тут он прав: ни о какой альтернативе я и думать не могла, сама эта мысль была мне невыносима.

Поезд делает остановку в Филде, вблизи границы Британской Колумбии. Я спускаюсь и брожу под жарким ветром вдоль путей.

– Приятно выйти ненадолго из поезда, правда?

Я с трудом его узнаю. Невысокого роста, какими, думаю, были нередко и те самые киношные красавцы. Его одежда и вправду горчичного цвета. Вернее, пиджак и брюки; расстегнутая рубашка – красная, туфли бордовые. Голос выдает человека, по роду занятий привыкшего постоянно общаться с публикой.

– Надеюсь, вы не против, если я спрошу: вы – Лев?

– Нет.

– Я спросил потому, что сам я – Овен. Овен обычно легко распознает Льва. Между этими знаками существует избирательное сродство.

– Увы.

– Мне показалось по вашему виду, что с вами было бы интересно поговорить.

Я возвращаюсь в вагон, запираюсь в купе и читаю журнал вплоть до рекламных объявлений о спиртных напитках и мужской обуви. Однако меня что-то грызет. Возможно, помимо сказанного, он ничего другого в виду не имел. Со мной и вправду интересно поговорить. Я ведь готова слушать все, что угодно. Наверное, умение слушать других во мне развили статьи в журналах, которые я читала подростком: тогда меня завораживал любой заголовок со словом «популярность». Я и сама не рада, что так устроена. Но стоит мне оказаться лицом к лицу с человеком, который в чем-то фанатично убежден или у которого, как у большинства, есть какой-то пунктик, или же мне на голову попросту выливают нескончаемый поток путаных воспоминаний, меня охватывает такая растерянность, что я сижу и слушаю, словно парализованная. «Тебе надо было встать и уйти, – запоздало советовал мне Хью, – лично я так бы и поступил».

– Я спросил, не Лев ли вы, для затравки, лишь бы что-то сказать. А спросить вас хотел совсем о другом, только не знал, с какого конца зайти. Едва я вас увидел, как сразу понял, что мы уже встречались.

– Да нет, не думаю. Не думаю, что мы встречались.

– Я верю, что мы проживаем не одну жизнь.

Разнообразный жизненный опыт, условно говоря – несколько жизней в одной. Он об этом? Быть может, собирается оправдать свою супружескую неверность, если он, конечно, женат.

– Я твердо в это верю. Я и раньше уже рождался и умирал. Это правда.

Вот видишь? – обращаюсь я к Хью, мысленно начиная слагать для него историю об этом человеке. – Их ко мне как магнитом тянет.

– Вы слышали что-нибудь о розенкрейцерах?

– Это те, кто в своих рекламных объявлениях обещает научить «мастерству жизни»?

Ирония, кажется, пропадает впустую, но непочтительность мой собеседник улавливает. Тон его посуровел, в нем слышится наводящая скуку укоризна неофита.

– Шесть лет тому назад я сам наткнулся на одно такое объявление. Дела у меня шли хуже некуда. Брак распался. Пил сверх меры. Но это бы еще полбеды. Понимаете? Главная беда была не в этом. Я ничего не мог, только сидел на месте и размышлял: зачем я все еще здесь. Религия… ее я отбросил. Я уже сам не знал, есть такая вещь, как душа, или же ее нет. А если нет, то какого черта?.. Понимаете, о чем я?

Ну и отправил им письмо, получил в ответ кое-какую литературу и стал посещать их собрания. Когда пошел в первый раз, то боялся угодить на сборище помешанных. Не знал, чего ждать, понимаете? И как же был поражен, увидев, чт'o там за люди. Влиятельные. Богатые. С дипломами. Сплошь культурные, образованные, представители высшего общества. Нимало не чокнутые. Все, что они исповедуют, доказано научно.

Я не спорю.

– Сто сорок четыре года. Таков временной промежуток от начала одной жизни до начала следующей. Значит, если вы или я умираем, скажем, в семьдесят, то, получается, до нового рождения нашей души остается семьдесят четыре года.

– А вы помните?

– В смысле – о предыдущей жизни в следующей? Ну, вы сами прекрасно знаете: обычный человек ничего не помнит. Но как только ваше сознание раскрывается и вы отдаете себе в этом отчет, тогда воспоминания и всплывают. Сам я только об одной своей прошлой жизни знаю наверняка – в Испании и в Мексике. Я был конкистадором. Слышали о конкистадорах?

– Да.

– Интересная вещь: я всегда знал, что умею ездить верхом. Хотя ни разу в жизни не пробовал – откуда? Городской ребенок, денег дома вечно не хватало. Сроду не сидел в седле. И тем не менее знал, что могу. А потом, пару лет назад, на конференции розенкрейцеров в отеле «Ванкувер», ко мне подошел один человек, постарше меня, из Калифорнии, и говорит: Вы были там. Вы один из них. Так и сказал, слово в слово. Я не понял, о чем речь. А он: В Испании. Мы были вместе. Он сказал: я один из тех, кто отправился в Мексику, он же – из тех, кто остался. Он узнал меня. И знаете, что самое странное? Еще когда он только наклонился ко мне, еще до того, как заговорил, мне померещилось, что на голове у него шляпа. Которой не было. Такая – с пером, ну вы понимаете. И мне почудилось, что волосы у него не седые и не коротко пострижены, а темные и длинные. И все это привиделось мне до того, как он со мной заговорил! Разве не удивительно?

Еще бы. Удивительно. Но я и раньше слышала разные удивительные признания. Например, кто-то рассказывал, что постоянно видит астральные тела – и не где-нибудь, а прямо у себя в спальне, под потолком; другой ежедневно сверяется с гороскопом; а кто-то в угоду нумерологии переменил имя и место жительства – чтобы численные значения букв, составляющих имя или адрес, ему благоприятствовали. Вот какими теориями руководствуются люди в наши дни. И я понимаю почему.

– Готов спорить на что угодно – вы тоже там были.

– В Испании?

– В Испании. Я сразу догадался, как только вас увидел. Вы были испанской сеньорой. Вероятно, тоже остались в Старом Свете. Этим и объясняется то, что я вижу. Когда я смотрю на вас – нет-нет, я ни в коем случае не хочу вас обидеть: вы очень привлекательная женщина, – вы мне представляетесь моложе вашего нынешнего возраста. Наверное, потому, что, когда я уехал из Испании, вам было всего двадцать лет – или чуть больше. И с тех пор я никогда вас не видел. Вы не сердитесь на меня за то, что я вам все это говорю?

– Нет. Напротив, очень приятно, если тебя так воспринимают.

– Знаете, я всегда чувствовал, что в жизни присутствует нечто большее. Я не материалист – я имею в виду, по своей природе. Потому не особенно и преуспел. Кстати, я агент по торговле недвижимостью. Вероятно, не слишком-то напрягаюсь, а без этого никак, если хочешь преуспеть. Неважно. У меня нет никого, кроме себя самого.

У меня тоже. У меня нет никого, кроме себя самой. И я не знаю, как мне быть. Как мне быть с этим человеком – разве что вставить его в рассказ для Хью: этакая диковинка, анекдотичный случай. Хью хочется видеть жизнь под таким углом, он дорожит бесстрастием. Обнаженных чувств он избегает, как и обнаженной плоти.