Давно хотела тебе сказать (сборник)

– Поглядеть на тебя, невеселые ты думаешь мысли, – говорила ей Виола, и не раз. – А веселые мысли помогают сохранить молодость.

– Правда? – отвечала Дороти. – Что ж, когда-то и я была молодой.

После того как вырубили деревья, из окна открылся вид до самого пересечения Майо-стрит и Харпер-стрит. Дороти увидела Блэра Кинга, который как раз заворачивал за угол – возвращался домой с работы. Он работал на радио, и студия находилась в паре кварталов. Как и большинство сотрудников радио, он был не из местных, а через несколько лет, надо думать, двинется дальше. Они с женой сняли дом напротив Дороти, но жены сейчас там не было. Вот уже несколько недель, как ее положили в больницу.

Блэр Кинг приостановился взглянуть на номерной знак машины Жанет – из другой провинции.

– Внучкина, она к нам в гости приехала!

Зачем она это крикнула? Они с Виолой не очень хорошо знали Кингов; визитами никогда не обменивались. Он был неизменно приветлив – видимо, по профессиональной привычке; она держалась отстраненно. Участком своим они занимались мало. Она, пока не заболела, работала в городской библиотеке. Дороти с Виолой чаще видели ее там, чем возле ее дома. Она носила юбку студенческого покроя и свитер, волосы до плеч скрепляла заколкой (этакая студентка пятнадцатилетней давности: в отличие от Жанет, она не шла в ногу со временем), а говорила низким, чрезвычайно воспитанным голосом, в котором многие из местных усматривали скрытое высокомерие. А кроме того, в лице ее ранее не виданным Дороти образом сочетались самоуверенность и непривлекательность.

– Импозантные мужчины часто выбирают таких девиц, – говаривала Виола. – Зачем им чужая привлекательность, когда у них своей хоть отбавляй?

Блэр Кинг по-соседски подошел к веранде, но подниматься не стал. Только поставил ногу на нижнюю ступеньку и оперся рукой о колено. Он и правда был хорош собой, хотя привлекательность его постепенно деревенела, изнашивалась. Улыбка, как и голос, казалась нарочитой, механической. Сказывалось несчастье, случившееся с женой.

– Я каждый раз, как прихожу или ухожу, восхищаюсь ее машиной.

– Она ее в прошлом году купила в Европе и перевезла сюда морем. Как ваша жена?

Дороти с легкостью задала этот вопрос, хотя знала что и как: Нэнси Кинг умирала от рака. Умирать в тридцать восемь лет – это, вне всякого сомнения, трагедия, однако, сказать по совести, Дороти уже некоторое время как перестала понимать смысл слова «трагедия». А спросила, просто чтобы поддержать разговор.

– В данный момент довольно сносно.

– А в больнице жарко? – Она не обрывала беседу, потому что в голову ей пришла одна мысль.

– В новом крыле стоят кондиционеры.

– Я пригласила Блэра Кинга, нашего соседа, – сказала Дороти. – Пригласила зайти к нам на огонек.

– Ты приглашаешь гостей? – изумилась Виола. – До чего дошло! Так, глядишь, и небо рухнет на землю.

– Только не знаю, чем его угощать, – добавила Виола позднее. – Наверное, он ждет, что мы предложим ему выпить. Люди с радио не ходят в гости просто на чашку чаю.

– Люди с радио? – переспросила Жанет. – То-то я подумала, какое у него имя замысловатое. Медийное.

– Где там у нас шерри? – спросила Дороти. Сама она не пила: она не соврала, когда призналась, что курение – единственный ее недостаток, Виола же пристрастилась к шерри во дни, когда занималась приемом-развлечением гостей-банкиров, и как правило держала дома бутылочку.

– Да разве можно предлагать ему шерри? – воззвала Виола к Жанет. – Знаешь, как называют шерри? «Старушечий напиток»!

– Я съезжу в винный магазин, – увещевающе произнесла Жанет, – куплю бутылку джина, тоник, может, добуду несколько лаймов – и все это вместе прекрасно пойдет жарким вечером. Джин с тоником любому придется по вкусу.

Виола по-прежнему была недовольна.

– Но его еще нужно будет чем-то накормить.

– Сэндвичи с огурцом, – постановила Дороти.

– Дивно. Прямо как у Оскара Уайльда [26] , – загадочно проговорила Жанет. – Я и огурцов привезу.

Она заново заплела косу, напевая, – неужели ее так обрадовала возможность на полчаса выбраться из дому? – а потом побежала к машине, мурлыча: «Джин и то-оник, лайм и о-огурец…»

– В магазин, да не обувшись, – изумилась Виола.

26

См.: О. Уайльд. Как важно быть серьезным. Акт I.

В середине дня Жанет лежала на солнышке на заднем дворе. Виоле ее было не видно – чему оставалось только радоваться. «И вот это в нынешние времена называется бикини? – разворчалась бы Виола. – Я бы сказала, что она просто обвязалась парой ленточек».

Но Виолина спальня находилась в передней части дома, а спальня Дороти – в задней. Обе они после полудня непременно ложились отдохнуть, деля тем самым день пополам. В учительские свои дни Дороти воспринимала такой полуденный отдых как летнюю роскошь. В последние годы работа стала ее утомлять, а отдохнуть целое лето уже не удавалось, поскольку бесконечно мудрый Департамент образования постановил, что три недели ей положено проводить в душной съемной комнатушке в Торонто, посещая курсы, которые позволят применять в учебном процессе новые методические приемы. (Разумеется, ничего такого она не применяла, а с успехом продолжала учить так, как учила всегда.) А когда она возвращалась, ее уже ждала Жанет. Впрочем, Жанет не сбивала привычный ритм ее жизни, поэтому в середине каждого дня она поднималась наверх и вытягивалась на кровати. Время от времени она воображала, как внизу, в гостиной, Жанет читает книгу или лежит на террасе в качелях, время от времени со стуком отталкиваясь ногой от деревянной половицы, чтобы качнуть качели; Дороти гадала, довольна ли девочка жизнью, достаточно ли она, Дороти, для нее делает – может, отвести ее в новый бассейн или записать в секцию тенниса? А потом она вспоминала, что Жанет уже слишком большая, чтобы ее куда-то отводить, а если она захочет заняться теннисом, сама об этом скажет. В те времена б'oльшую часть времени Жанет читала. Дороти и сама читала запоем, когда была молодой, да и теперь продолжала читать. Они чувствовали себя совершенно естественно, когда сидели вдвоем за завтраком или обедом, каждая уткнувшись в свою книгу. Теперь же Жанет, похоже, почти забросила чтение. Возможно, устала за долгие годы учебы.

Дороти в ее возрасте отличалась меньшим любопытством. На уроках ее мало что интересовало, кроме того, усвоили ли ее ученики правила арифметики и орфографии, факты из истории или физики и географии, которые она обязана была вложить им в головы. В Жанет она видела застенчивую серьезную девочку, возрастом чуть постарше ее учеников. В отношении такой девочки так и тянуло употребить слово «прилежная», именно это старомодное слово. Тогда она была убеждена – причем не было нужды ни уточнять, ни обдумывать это, – что Жанет в некоем важном смысле является продолжением ее самой. Теперь это было далеко не столь явственно; связь то ли прервалась, то ли сделалась незримой. Дороти еще некоторое время смотрела из окна спальни на худощавое загорелое внучкино тело, которое казалось ей иероглифом, начертанным на траве.

– А на М-1… – в отчаянии возгласил Блэр Кинг, сидя на боковой веранде, попивая джин. Отчаяние его было адресовано Жанет. Дороти внимательно, хотя и не без труда следила за разговором.

– Да, М-1! Я там провела худшие минуты моей жизни, когда ехала в Лондон в тумане, а они в тумане гонят шестьдесят миль в час, приходится подстраиваться – сплошная пелена, видимость десять футов. Мы вдвоем только что взяли автодом напрокат, я к нему еще и приноровиться-то не успела, а потом мы попали на очередной круг и долго не могли с него выбраться. Никакими силами было не разглядеть, куда сворачивать, вот мы и ездили кругами до бесконечности, как в какой-то абсурдистской любительской пьеске.

Неужели Блэр Кинг понимает, о чем она? Похоже, он понимал. Смотрел ей в лицо, одобрительно что-то бормотал. Дороти впервые слышала об автодоме, о путешествии вдвоем, да, собственно, и об М-1. Бабушке и Виоле Жанет мало рассказывала про Европу – кроме того, что там полно туристов, в греческих домах зимой страшная сырость, а замороженная рыба, привезенная из Афин, стоит дешевле, чем та, которую вылавливают прямо в деревне. Потом она принялась описывать, чем они питались, но Виолу вскоре стало мутить.