Дай мне руку

Он невесело усмехнулся и пожал плечами:

— Зато родился я. И у бабушки Кан был выбор, взять на себя позор и признать меня наследником, сохранив род, дом и отношения с единственной дочерью, которая к тому моменту стала очень богата, или отказаться меня признавать и потерять всё, в этом случае у неё было две дороги — монастырь или смерть. Она выбрала позор и богатство, как я позже узнал, она планировала меня убить, как только обзаведется другим наследником. Но другой наследник никак не хотел рождаться, — министр злорадно улыбнулся, допил чай и поставил чашку на стол. — Моего дядю, на тот момент — старшего мужчину Кан, прокляла бесплодием женщина, которая его любила.

Вера пораженно замерла, министр развел руками и криво усмехнулся:

— Дикие были времена, противозачаточных амулетов не было. Она была рабыней-полукровкой, он с ней спал, а когда узнал, что она забеременела, приказал избавиться от ребёнка. Тогда скандал по поводу беременности моей матери был в самом разгаре и дядя скорее умер бы, чем покрыл себя подобным позором. Но женщина его любила и ребёнка хотела, она пообещала дяде, что сохранит всё в тайне, но он не позволил и силой напоил её зельем, травящим плод. — Он отвернулся и гораздо тише сказал: — Оно вызывает сильную боль и кровотечение, чтобы это скрыть, он отослал её из дворца в храм. Она промучилась там несколько дней и умерла, так иногда случается. Это официальная версия. На самом деле, она выжила и даже каким-то чудом сохранила ребёнка. Пожила немного в храме и, заручившись поддержкой моей матери, которая её чисто по-женски поняла, переехала жить в дом Кан Цыньянской Империи, где служила на кухне, родила ребёнка и умерла через несколько дней после родов, там… плохие условия. Ребёнок остался безымянным рабом дома Кан, и спустя девять лет, имя дал ему я.

Он улыбнулся, Вера пораженно приоткрыла рот, он кивнул:

— Двейн, что значит «тень», или «то, что сокрыто в тени» — секрет, тайна. Он мой двоюродный брат. Я узнал об этом от матери, когда привез его в Карн. Она увидела его и сказала, что он похож на её брата в молодости, и рассказала мне историю о том, как может повернуться судьба. И даже показала письмо, где мать Двейна написала, что если его отец не хочет видеть своего ребенка, то пусть не увидит своих детей никогда. У него нет больше детей, он сменил четырёх жен, которые в следующих браках нормально рожали, а за него перестали отдавать девушек, потому что стало понятно, что проблема в нём.

Он отставил чашку и тут же опять взял, попытался улыбнуться.

— Вот так я остался единственным наследником. Мой отец осыпал семью золотом и подарками, мать стала самой дорогой в Карне и самой презираемой в Империи распутницей, я стал живым доказательством позора семьи, дядя стал непросыхающим пьяницей. Некоторое время спустя мать охладела к отцу и вышла замуж за наследника правителя, который точно так же потратил последнее на дворец и готов был потерпеть позор ради денег и возможности иметь наследника. На данный момент она родила ему четырёх дочерей и полностью посвятила себя семье.

— А отец? — тихо спросила Вера.

— Он умер, девять лет назад.

— Простите, — прошептала Вера, отводя глаза, он махнул рукой:

— Я уже привык и смирился. — Помолчал, с теплом сказал: — Он был единственным человеком в мире, которому было плевать на моё происхождение, на то, какие у меня глаза, на каком языке я говорю. У него до меня было три дочери и он очень хотел сына. Тратил на меня море времени и горы золота, у меня было всё, что бы я ни захотел, всё самое лучшее и мгновенно, максимум завтра. Он всегда стремился достать для меня всё лучшее в мире — лучших учителей, лучшее оружие, лучшие материалы. Я вообще никогда не слышал от него слова «нет», мне было можно всё.

Он задумался, улыбнулся:

— Я в детстве был любопытный и всё хотел попробовать, что ни увижу, мне мигом хочется так уметь. У меня была кузница, была мастерская с инструментами для чего угодно, даже огород был, я увидел, как крестьяне копаются в земле, и мне тоже захотелось, он разрешил. Хотя для аристократа это позор, к земле прикасаться. Я даже вышивал, а мужчинам нельзя, это исключительно женское занятие. Отец сказал, хочешь — учись, и нанял для меня лучшую в Империи мастерицу вышивки. Она так меня боялась, что у неё всё из рук валилось. Поначалу. Через недельку она уже бойко рассказывала мне, откуда у меня руки растут, — он грустно улыбнулся, посмотрел на свои руки, задумался и замолчал.

Вера боялась пошевелиться, внутри гудел водопад из разрозненных чувств и эмоций, которые все вместе вызывали только одно желание — обнять его покрепче. Он помолчал, потом глубоко вдохнул и повел плечами, оперся о стол:

— Короче, по делу. Официально женаты мои родители никогда не были, и даже в завещание отца я внесён без слова "сын", а наравне с его друзьями и коллегами. Отец баловал меня деньгами и вниманием, но для общества это всё равно не более, чем причуда богача. Бастардов нигде не любят, а бастарда, выбившегося в люди наравне с родовитыми отпрысками, не любят вдвойне, потому что посмел влезть с посконной мордой в суконный ряд. Для людей, с которыми вы будете общаться на балу, само моё существование и уж тем более, присутствие на балу — плевок в их чувствительную душу. Для вас было бы лучше, если бы меня там вообще не было, но этого я позволить не могу, даже королевский дворец небезопасен, а доверить вас мне некому. Так что просто запомните, полукровки и, тем более, бастарды, кем бы они ни были и сколько бы у них ни было денег, по социальному статусу ниже аристократов, поэтому аристократы обращаются к ним на «ты». И вы должны…

— Нет.

— Вера, не усложняйте себе жизнь, — он вздохнул, устало потёр лицо, — это мелочь, которая вам сильно поможет…

— Нет.

Он зарычал и запустил пальцы в волосы, исподлобья посмотрел на Веронику и выдохнул:

— В жизни не слышал ничего более категоричного, чем ваше «нет». И более безысходного, чем «очень жаль». Ваша очередь, кстати. А то я всё болтаю и болтаю, некому заткнуть.

Она смущенно улыбнулась и выдохнула:

— Я даже не знаю… у меня теперь ощущение, что я вам крупно должна, как минимум — историю своей жизни.

— Расскажите мне историю о том, почему вы решили полечить и наградить именем помойного кота, и будем квиты, — иронично фыркнул он, она пожала плечами:

— Короткая будет история. Он мне понравился и мне захотелось сделать для него что-то хорошее. Всё.

— А при чём там «вещи для людей»?

— Я сделала это для себя, — кивнула Вера, смутилась и напоказ саркастично закатила глаза, — потому что есть такая глупая категория людей, которым для счастья нужно быть кому-то полезными. А я — самая бесполезная в мире Призванная, и компенсирую это как могу.

Он прыснул и тихо рассмеялся, покачал головой:

— Я понял. Ладно.

— Глупо? — поджала губы Вера.

— Ага, — он мягко улыбнулся и сполз по стулу ниже, откинулся головой на стену и надолго задумался. Вера смотрела на него, рассеянно изучая руки, медленно вращающие чашку, лицо с неуловимыми тенями мыслей… Ей показалось, что ему легче, как будто о том, что он рассказал, было тяжело молчать, а теперь эта тяжесть пропала.

«Какая всё-таки между нашими культурами пропасть…»

Она медленно глубоко вдохнула, он вопросительно посмотрел на неё и она поспешила изобразить беззаботность:

— Ещё чая?

— Давайте, — министр прикрыл рукой зевок, потёр глаза, Вера заметила:

— Засыпаете?

— Нет, — он сел ровно, решительно кивнул: — Я бодр, как бобр! В смысле… как кто? — министр задумался, Вероника рассмеялась, он опять потёр глаза, — ну как это говорится?

— Понятия не имею, как у вас это говорится, — подняла руки Вера, — у нас это называется «сонная тетеря».