Даю тебе честное слово

– Мне бы хотелось иметь небольшой радиоприемник. Мой старый слишком велик для этого ночного столика.

– Достанем. Еще что-нибудь?

– Как бы это сказать получше – мне, понимаешь ли, неловко, – ведь это только начало. Ладно, к делу, in medias res! [31] Я давно догадался, что ты из-за меня запустил учебу. Я не могу принять такую жертву.

Макс стал настаивать, что в любом случае подумывал бросить учебу, потому что английский и история искусства нагоняют на него смертную тоску. А вожделенную идею когда-либо перейти на медицинский факультет, наверное, придется выбросить из головы.

31

Здесь: «к делу» (лат.).

– Мне всегда хотелось, – признался старик, – чтобы в доме был свой здравомыслящий врач. Мне в жизни попадались одни шарлатаны! Плотник ни к чему, коль в доме есть топор. Ты спасешь меня от этих горе-знахарей. Ты не в курсе, можно ли как-нибудь подкупить центральное управление по распределению мест в вузе? Я бы с охотой предоставил для этого средства.

– Дедушка, это же незаконно!

– Не забирать же мне свои деньги в могилу? Если мы можем сделать что-либо на пользу тебе и мне, то надо попробовать – de nihilo nihil, из ничего ничего не получится. В любом случае я выпишу тебе сейчас чек, чтобы ты смог, когда потребуется, снять приличную сумму. А потом в субботу ты наведешь марафет, повяжешь галстук и поведешь Йенни на танцы с чаем.

Макс не выдержал и расхохотался.

– Ильза больше всего любила медленный вальс. «Танец уносит нас в небо…» [32] – затянул старик своим скрипучим голосом.

Как в старом кино, где молодые дамы еще носили длинные бальные платья.

– Дедушка, у меня к тебе просьба: санитарки говорят, что тебе нужно больше пить. Отныне я тебе буду каждый день ставить рядом с кроватью бутылку воды, которую тебе нужно выпить до дна.

– In vino veritas, in aqua cholera [33] , – ответил старик. – Стаканчик вина к обеду мне был бы больше по нраву.

32

Вальс «Ich tanze mit dir in den Himmel hinein» швейцарского композитора Фридриха Шрёдера (1910–1972) из фильма «Семь оплеух» (Sieben Ohrfeigen).

33

В вине истина, в воде желчь (лат.).

Макс взглянул на покрытые пятнами узловатые руки деда и представил, как тот в молодости обхватывал свою Ильзу за талию и кружил в танце. А дедушка в этот момент церемонно надел большие очки в роговой оправе, извлек из ящика ночного столика шариковую ручку и попросил банковский формуляр. Дрожащей рукой он коряво, но верно вывел имя внука и место. Только дату ему пришлось уточнить.

Макс внимательно изучил чек. Старик внес в графу три тысячи евро, однако без труда туда можно было дописать еще одну циферку, к примеру девятку. Интересно, он всю эту сумму задумал отдать Максу или по старой привычке решил сделать запас из наличных? Из переданных в прошлый раз денег старик подарил по пятьдесят евро Елене и Йенни.

– А что ты намерен делать со своим домом? – спросил Макс, ведь это, как он помнил, была самая большая проблема.

– Может, его сдать внаем?

– Там все заставлено твоими вещами!

– Тогда можно сдать вместе с мебелью. Эх, мой мальчик, я еще не похоронил надежду когда-нибудь снова там пожить. Да и твои родители не вполне довольны тем, как все сейчас сложилось. Видишь, мне с каждым днем все лучше. Или ты полагаешь, что мои мечты не имеют под собой почвы?

Что должен был на это ответить Макс? У него не вышло ничего, кроме извиняющейся улыбки.

По ходу разговора старик приходил во все большее возбуждение, стал тяжело дышать и в конце концов изнемог так, что его снова потянуло прилечь. К наушникам и телевизору он не притронулся.

– После шестидесяти я больше не танцевал, – пробормотал он и вскоре погрузился в крепкий сон.

Макс спустился в подвал, где отец оборудовал профессиональную мастерскую. Там стоял маленький радиоприемник, которым никто не пользовался. Харальд теперь редко что-нибудь мастерил, не было времени. Помещение мастерской было связано с мрачными воспоминаниями. Ребенком Макс постоянно в нем околачивался и здесь же отважился на первые кустарные опыты. За что бы он ни брался, все заканчивалось скандалом, потому что он никогда не сметал после себя опилки, не клал на место инструменты, забивал гвозди в лестничные перила или обматывал стулья метрами скотча. Зато Мицци могла позволить себе делать все, что заблагорассудится. Она была по натуре не менее взбалмошной, но более утонченной и искусной в проделках. К тому же Мицци была старше.

Как-то раз Макс устроил с сестрой соревнование по собиранию лего. Понятно, что она его превзошла по всем статьям, построив настоящий сказочный замок. Макс смог соорудить только бензозаправочную станцию. Отца пригласили профессионально оценить работу и вручить приз. Он был в восторге от замка Мицци, назвал ее маленьким архитектором, а его несколько топорную бензоколонку не удостоил и пары слов.

Тогдашнее разочарование было настолько сильным, что, снимая с крючка удлинитель, Макс живо пережил все опять. Он сунул приемник под мышку и пошел наверх к деду.

Вечером семья собралась за столом вокруг жаренных на гриле петушков, салата из полевого салата и картофеля фри. Но как только они приготовились отужинать, из окон верхнего этажа зычно прогремел женский голос.

– Мне казалось, он теперь слушает в наушниках, – сказала Петра. – Макс, ты не мог бы…

– Лучше я сам, – перебил ее Харальд и швырнул салфетку на пол.

Войдя в комнату больного, он с первого взгляда понял, что гремел не телевизор, а радио – его радио, которое Макс, очевидно, принес снизу. Рассвирепевший Харальд решительно убавил звук. Старик запротестовал:

– Немедленно сделай как было! Ильза мне читает «Всякий сброд»!

Но Харальд не поддался и отнес приемник в подвал.

Вернувшись за стол, Харальд демонстративно отодвинул от себя тарелку и резко произнес:

– Мне не хочется есть. Отец окончательно рехнулся, ему кажется, что Ильза читает для него вслух сказки братьев Гримм! Завтра я спрошу у доктора Офенбаха, что требуется, чтобы лишить человека дееспособности. И это касается не только отца, но и спятившего сына.

Петра с Максом растерянно переглянулись.

Макс попробовал успокоить отца:

– Папа, не волнуйся так, тебе не надо возбуждать никаких дел. Завтра его рассудок прояснится, и мы справимся без опекунства. Кроме того, сегодня я ездил в Доссенхайм и случайно нашел его завещание.

– Ах, и что же там написано? – полюбопытствовала Петра.

– Он хочет, чтобы его похоронили рядом с бабушкой, – ответил Макс и снова погрузился в молчание, чтобы немного помучить родителей.

Выдержав солидную паузу, он наконец продолжил и сообщил, что старик, согласно принятому порядку наследования, объявил наследниками своих детей и что никаких специальных оговорок в завещании нет.

– Я могу в следующий раз захватить с собой его последнюю волю, – предложил Макс. – Завещание оформлено чисто и аккуратно, написано от руки, с числом и подписью.

– Хорошо, – примирительным тоном заключил Харальд, – но ради бога, пусть радио останется на своем месте. А завещание ты передашь мне, я его хорошенько припрячу.

Если старик составит новый документ о лишении их наследства, то его – хочется надеяться, без проблем – можно будет просто потерять.

Незадолго до последнего разговора Макс услышал, как тихо открылась парадная дверь. Это наконец появилась Йенни. Сегодня она почему-то не ответила на его звонок. Он вышел из-за стола, как всегда не захватив на кухню ни одной грязной тарелки.