Де Рибас

– Александра Македонского должен был бы представлять подполковник Михаил Кутузов. Он так похоже изображал Румянцева, что тот смертельно обиделся и отослал подполковника в Крым.

В полдень следующего дня прискакал генерал-майор Иван Гудович, отличившийся при Журже. Он тяжело слез с коня, захромал, мрачно выпил, поднесенную Долгоруковым чарку и, перефразируя латынь, заявил собравшимся офицерам:

– Пью – эрго сум! Пью, следовательно, существую. Румянцев хворал, но генералы съезжались к нему обсудить очередность отвода войск за Дунай. Вечером Рибаса отыскал солдат из канцелярии и вручил ему два письма. Одно от отца из Неаполя. Виктор Сулин переслал это письмо из Петербурга в армию. Дон Михаил удивлялся, что сын ничего не написал о свадьбе, интересовался подробностями и обстоятельствами семейной жизни Джузеппе. Дома все спокойно, братья растут, старший Эммануил учится в артиллерийской школе. Второе письмо от Насти пестрело сожалениями о его отъезде в армию, намеками об открывшихся возможностях блестящей карьеры при дворе и описанием июньского праздника Святой Троицы, когда ее величество угощало офицеров-измайловцев в честь их храмового дня. Не без кокетства Настя сообщала, что «самый великий из свободных людей и самый свободный из великих» Дени Дидро прислал ей сердечный привет из Гааги.

Намеки о блестящей карьере при дворе не были загадкой: уж год, как Петербург шептался, судачил и перемывал косточки новому фавориту самодержицы – Григорию Потемкину, который, кстати, тоже служил в армии Румянцева волонтером, после чего, откровенно попросился в адъютанты к Екатерине, очаровал умом, обольстил статью и был приближен настолько, что попросту поселился при дворце. А новый фаворит – это означало и множество новых лиц при дворе, которым виды на карьеру открывались, как врата земного рая.

Рибас остро сожалел, что нет рядом Витторио, с которым он посоветовался бы обо всем. Но возвращаться в Петербург, чтобы стать капитаном при кадетах, волонтер не хотел.

Часто посещая штабных фельдмаршала Румянцева, он сошелся с двумя подполковниками – Петром Зава-довским и Александром Безбородко, и как-то за картами, когда пили вино между талиями, Безбородко сказал:

– Вот незадача: австрийская армия перешла свои границы и занимает придунайские княжества.

– Это слухи? – спросил Рибас.

– Нет. Был курьер от генерала Борка. Австрийцы хотят покровительствовать Молдавии.

– А попросту отхватить даровые земли, – сказал Завадовский.

– Главное: как они это делают! – рассмеялся двадцативосьмилетний Александр. – Совершают дневные марши, а к вечеру впереди войск выставляют пограничные столбы с австрийским гербом!

– Они хотят вовлечь нас в военные действия, – сказал Рибас.

– Румянцев решил ответить мудро: по трактату Валахия и Молдавия возвращаются Порте Оттоманской, так что пусть турки и разбираются с австрийцами. Завтра курьер уезжает к Борку.

Узнав это, Рибас извинился, оставил игру и поспешил к Каменскому, прибывшему в Кучук-Кайнарджи. Цирюльник брил его в тени шелковицы, когда волонтер обратился к нему с просьбой:

– Генерал, семейные обстоятельства требуют от меня скорого отъезда в Италию.

– А как же петербургские кадеты? Останутся без такого молодца?

– Осенью я вернусь в Петербург.

Каменский нахмурился.

– Так что же, прикажешь, чтобы я тебе дал подорожную в Неаполь?

– Нет. Мой неаполитанский паспорт при мне. Сейчас отправляется курьер к Борку. Прошу позволения сопровождать его, а уж австрийцы, надеюсь, не задержат на границе неаполитанского подданного.

В конце августа Рибас заночевал в гостинице «Золотой феникс» в Вене. Не имея рекомендательных писем ко двору, он решил не являться и к русскому посланнику. Последний непременно сообщил бы о его визите в Петербург, а волновать Бецкого и невесту волонтер не хотел.

За сто золотых он продал своего скакуна, пересел в почтовую карету и направился в сторону Адриатики. Из Венеции морем добрался до Равенны, где слег в гостинице с жестокой лихорадкой, а когда дело пошло на поправку, обнаружил, что бессовестно ограблен во время болезни. Расследование ни к чему не привело. Хозяин гостиницы отнес Рибасов перстень ювелиру, и волонтер нанял экипаж до Ливорно. Но на развилке дорог в пригороде Пизы велел кучеру свернуть в холмы, к палаццо Алехо Орлова.

У знакомых ворот стояли двое часовых. Не выходя из экипажа, Рибас спросил по-русски:

– У себя ли граф?

– У себя они, – обрадованно ответил солдат. – Сейчас доложу, барин.

Кучер снял нехитрую поклажу волонтера и положил ее у ворот. Рибас вошел во двор, но второй часовой окликнул его:

– Барин! Нельзя туда.

Из палаццо вышел высокий без парика черноволосый офицер и, любезно улыбнувшись, представился:

– Генеральс-адъютант его превосходительства Иван Христинек. С кем имею честь?

Рибас объяснил. Любезность адъютанта сбежала с лица вместе с налетевшим октябрьским ветерком.

– Его превосходительство вряд ли сможет принять вас.

– Болен?

– Уезжает.

– Я в чрезвычайно затруднительном положении, – сказал волонтер. – Поэтому прошу доложить обо мне.

– Боюсь, что я не смогу этого сделать.

«Чего испугался этот генеральс? – недоумевал Рибас. – Не думаю, чтобы Орлову досаждали люди приехавшие с театра военных действий. Может быть, у Алехо дама?»

Не обращая внимания на адъютанта, волонтер прошелся вдоль стены дома. Возле конюшен солдаты выгружали с подводы корзины с маслинами. У бокового входа в палаццо женщина в чепце-беретто принимала корзины, придирчиво осматривала, жестами показывала: какую вносить в дом, какую оставить. Когда она выпрямилась и взглянула на Рибаса – он, наконец, узнал ее. Это была Сильвана. Она ничуть не удивилась подошедшему волонтеру. Удивлялся и досадовал поджидавший ухода Рибаса адъютант:

– «Тосканский лавр» переехал в это палаццо? – спросил Рибас женщину.

Сильвана поклонилась, щеки ее вспыхнули румянцем.

– Я здесь экономкой.

– А твой брат?

– По-прежнему в Ливорно.

– Я остановлюсь у него.

Сильвана ничуть не изменилась. Смуглое продолговатое лицо с чеканно правильными чертами по-прежнему излучало приветливость и материнскую женственность. Рибас не узнал Сильвану только потому, что совершенно не ожидал увидеть ее здесь. Подошел адъютант Христинек и надменно произнес:

– Если вам еще что-то нужно, задавайте вопросы мне.

Рибас засмеялся:

– Воздух Италии поистине удивителен. С тобой или чересчур любезны, или усердно напрашиваются на ссору. Советую вам немедленно выбрать что-нибудь одно, генеральс.

Христинек выпучил глаза и не знал, что отвечать.

Орлов в синей накидке с золотистым воротником вышел из палаццо. Из дальнего угла двора к нему вынеслась красно-лаковая карета с вызолоченными вензелями. Кучер с трудом осадил резвую тройку английских скакунов. Рибас остановился в пяти шагах от Орлова, тот узнал его, ничего не сказал, даже не кивнул на поклон волонтера. Адъютант открыл дверцу. Орлов, шагнув на ступеньку, повернул голову в сторону волонтера и коротко приказал: