Дед умер молодым

— Хорош. Прежде всего идеальный работник. Сам любит работу и других умеет заставить. И — умен. Во все стороны умен. Глазок хозяйский есть: сразу видит цену дела.

Другой раз он сказал:

— Если найдется человек тридцать таких, как этот, они создадут партию покрепче немецкой.

— Одни? Без рабочих?

— Зачем? Рабочие с ними пойдут...

Он говорил:

Хоть я и не народник, но очень верую в силу вождей.

И каламбурил:

— Без вожжей гоголевская тройка разнесет экипаж вместе со всеми ненужными и нужными седоками.

Красин в свою очередь говорил о Савве тоже хвалебно:

— Европеец,— говорил он,— Рожица монгольская, а — европеец!

Усмехаясь, он прибавил:

— Европеец по-русски, так сказать. Я готов думать, что это — новый тип, и тип с хорошим будущим.

...Когда при помощи Саввы в Петербурге организовалась «Новая жизнь», а в Москве «Борьба», Красин восхищался:

— Интереснейший человек Савва! Таких вот хорошо иметь не только друзьями, но и врагами. Такой враг — хороший учитель.

Но, расхваливая Морозова, Леонид, в сущности, себя хвалил, разумеется, не сознавая этого. Его влияние на Савву для меня несомненно, я видел, как Савва, подчиняясь обаянию личности Л. Б., растет, становится все бодрее, живей и все более беззаботно рискует своим положением...» ¹

Таково свидетельство великого писателя.

Но уместно добавить: дружеские отношения фабриканта и революционера были с первых же дней их знакомства надежно замаскированы внешней официальностью. В Политехническом обществе в Москве, куда Красин приезжал из Баку с докладом о своей электростанции, Морозов задавал ему вопросы в числе прочих слушателей, старательно вникая во все технические подробности и в экономическую сторону дела, нового тогда в России. Только убедившись в широте познаний и деловой хватке молодого инженера, мануфактур-советник пригласил его на службу, предложил приехать в Орехово-Зуево.

Директор-распорядитель Никольской мануфактуры не интересовался личной жизнью «главного электрического инженера». Савва Тимофеевич не спрашивал Леонида Борисовича: зачем, собственно, он так часто ездит в Москву? На Большом Трехсвятительском в правлении фирмы Красин не показывался. «Знакомства домами» с морозовской семьей не поддерживал. Зинаида Григорьевна не приглашала его в гости: не считала она служащих фирмы «людьми своего круга». И сам Красин не стремился в этот избранный круг. Да и хозяин дома Савва Тимофеевич к такой чести был, мягко выражаясь, равнодушен.

Он редко появлялся в огромном зале на первом этаже особняка; бывало это обычно ближе к полуночи. Рассеянно отвечал хозяин на поклоны гостей, едва прикасался губами к жениной руке, садился где-нибудь в уголке. Чуть усмехаясь, недолго наблюдал всеобщее веселье. И вскоре отправлялся к себе наверх. Там в полутемном кабинете с разноцветными витражами на готических окнах хозяин дома принимал своих' друзей: и московских, и питерских, и приезжавших откуда-то издалека. Откуда именно, Зинаида Григорьевна не интересовалась, хотя люди эти иногда ей нравились.

Вот хотя бы стройный светлоглазый блондин с курчавой бородкой, которого муж называл Иваном Сергеевичем. Элегантно одет, прекрасно владеет немецким, сразу и не подумаешь, что по профессии он всего-навсего ветеринар. Видно, Савва Тимофеевич оценил его знания по этой части, если возил на целую неделю в Покровское «на предмет ревизии конюшен». Да и по Москве катались они вместе, объезжая нового орловского рысака.

Выяснилось, что ветеринар Иван Сергеевич знаком и с другими богатыми семьями. Это и естественно: многие москвичи любят лошадей. Иван Викулович Морозов, например, директор второй в Орехове — «викуловской» — мануфактуры, один из совладельцев знаменитого Крепыша — победителя всех дерби — состязаний рысаков — и в Москве, и в Петербурге.

Однако Зинаида Григорьевна все же удивилась, когда, заглянув как-то под вечер в мужнин кабинет, увидела там Ивана Сергеевича вместе с другим отпрыском «династии Викулычей» — безусым Колей Шмитом⁷. Знала она, что после смерти Колиного отца — Павла Александровича, московского мебельного фабриканта, дела фирмы идут неважно (хоть по-прежнему значится она «поставщиком двора его императорского величества»), настолько неважно, что Коля с матерью и сестрами переехал из родительского особняка близ Горбатого моста на Новинский бульвар, сняв частную квартиру. Какие уж там лошади для парадных выездов, если и фабрику-то по завещанию покойного старика Шмита собираются продавать. Впрочем, что гадать. Любопытство несовместимо с правилами хорошего тона.

Зинаида Григорьевна поздоровалась с ветеринаром приветливым кивком, потрепала Колю Шмита по щеке, едва тронутой пухом.

— А ты мужаешь, дорогой мой внучек...

— Стараюсь, молодая бабушка, стараюсь,— смущенно улыбнулся Коля.

— Не удивляйтесь, Иван Сергеевич,— обратился Морозов к ветеринару,— в нашей мануфактурной династии несколько перепутаны поколения. Вера Викуловна — мать Николая Павловича Шмита — урожденная Морозова, мне доводится двоюродной племянницей, хоть годами мы почти ровесники. Стало быть, Коля нам с Зинаидой Григорьевной — двоюродный внук... Или, может быть, внучатый племянник, а? — Савва Тимофеевич улыбнулся.

— Так точно,— кивнул Шмит,— одним словом, десятая вода на киселе...

Иван Сергеевич улыбался молча, почтительно, как хорошо воспитанный человек. Зинаида Григорьевна сказала:

— Ну, вы тут рисуйте родословное дерево, а я поехала. Сегодня, Савва, у Варвары Алексеевны благотворительный концерт.

— Поезжай, Зинуша, счастливого пути. Кланяйся Василию Михайловичу.

— Поклонюсь... Кстати, Савва, статью для него ты скоро напишешь?

— Пишу, пишу,— пыхнул папиросой Морозов.

Когда за женой закрылась дверь кабинета, он вздохнул:

— Ох уж эти мне «Русские ведомости»...

Да, пожалуй, «Русскими ведомостями» Соболевский создал новый тип ежедневной газеты в России. Это дело его жизни. А сколько сделал Василий Михайлович в смысле ознакомления широких слоев читающей публики с программой и тактикой Германской социалистической партии! Но в современной русской жизни действенных сил он не видит и сомневается в том, что они откуда-нибудь придут.

Николай Шмит, слегка прищурившись, глянул на Морозова в упор:

— Насколько я знаю, Савва Тимофеевич, вам ближе по духу другие издания?

— Да, милый Коля, я предпочитаю издания более решительные. «Русские ведомости» — это для верующих скептиков. Но я целиком разделяю убеждение Василия Михайловича в необходимости борьбы за уважение личности каждого, защиты человеческого достоинства.

Коля, покраснев, перевел взгляд на Ивана Сергеевича: не сболтнули ли чего лишнего при постороннем?

Морозов расхохотался:

— «Своя своих не познаша», как сказано в писании...— И, выдержав паузу, добавил: — Конспиратор ты, Коленька, пока никудышный... Фамилию Ивана Сергеевича тебе знать пока незачем. Но говорить при нем можешь открыто. Выкладывай свои заботы.