Дедушка-именинник

— Тогда я могу по государственной служб…- пробовалъ возразить студентъ.

— Ну, молчи. Самое лучшее теб было-бы материнымъ дровянымъ дворомъ управлять да банями, а конечно, коли ты теперь студентъ, то это дло къ теб, какъ къ коров сдло. На, бери четыре рубля на гулянку. Хоть мн тебя за подарокъ и не отдаривать, но все-таки бери.

— Мерси… — иронически произнесъ студентъ, видя, что мать ему подмигиваетъ, чтобы онъ взялъ деньги, и принялъ четыре рубля.

А въ кабинетъ ужъ входилъ младшій сынъ старика — Анисимъ, мужчина лтъ сорока съ бородкой Генриха IV, сзади слдовала жена его, маленькая юркая блондинка, беременная, съ подвязанной щекой и вела за руку мальчика лтъ восьми и двочку лтъ шести.

Эти были тоже съ поздравленіемъ на розовомъ листик бумаги. Цлованія, чтеніе стиховъ. Раздача рублевиковъ на гостинца.

Кабинетъ уже такъ наполнился родственниками, что ссть было некуда. Маленькіе ребятишки садились по двое на стулъ. Сидвшіе раньше на стульяхъ сталкивали ихъ. Кто-то заплакалъ. Произошла драка. Матери начали разнимать.

Звонокъ, и вошелъ старшій сынъ Алексй, уже совсмъ лысый человкъ, съ сильной сдиной въ усахъ и бакенбардахъ. Смахивалъ онъ на отставного военнаго. Сзади шла его жена, краснощекая, здоровая женщина, но тоже съ сдиной въ волосахъ. Шествіе заключали ихъ дти: взрослый сынъ франтикъ съ испуганными навыкатъ глазами, дочь лтъ двадцати, дочь лтъ четырнадцати. Началось поздравленіе, поцлуи, здоровались съ родственниками. Раздалось чмоканье, продолжавшееся въ разныхъ углахъ минуты три. Двушки принесли подарки: одна вышивку для подушки съ изображеніемъ зеленой птицы на черномъ фон, клюющей красныя ягоды, а другая — шелковый кошелекъ. При подач кошелька мать проговорила:

— Нынче все золото пошло, такъ вотъ, ддушк подъ золото… Кошелекъ большой. Сюда можно хоть на тысячу рублей положить.

Ддушка разсмялся.

— А я дома-то больше двухсотъ рублей и не держу. Все на текущемъ… Какъ понадобится что на уплату побольше — сейчасъ Трифонъ и бжитъ въ банкъ. Да и расплачиваюсь-то чеками, — сказалъ онъ, суя двушкамъ по три рубля въ руку. — Ну, а теб? Надо вдь и теб дать на гулянку, хоть ты и безъ подарка, — отнесся старикъ къ взрослому внуку съ испуганными глазами.

— У меня, ддушка, есть подарокъ, не знаю только, понравится-ли вамъ, — отвчалъ внукъ, суя руку въ карманъ визитки. — Я вамъ выпиловочную рамку своей работы для портрета… Я знаю, ддушка, что вы не снимаетесь и портретовъ не любите, а маменька пристала: «сдлай, выпили».

— Давай, давай. Всякое даяніе благо. Тутъ не подарокъ важенъ, а уваженіе, память.

Внукъ вынулъ рамку изъ бумаги и подалъ, прибавивъ:

— Я, ддушка, если хотите, самъ и сниму съ васъ сегодня портретикъ. Я съ фотографіей пріхалъ. Я живо, по особому способу.

— Сними сними… — согласился снисходительно ддушка.

А дочь старика, Варвара Ивановна, въ это время перешептывалась съ сыномъ студентомъ и говорила:

— Подхалимъ. Женихъ вдь. Женится. Что нибудь вымаклачить хочетъ.

— Ну, возьми себ пятерку… Вотъ маленькій золотой кругляшекъ, — говорилъ ддъ и ползъ въ столъ за деньгами, посмотрлъ по сторонамъ и, видя, что въ кабинет ужъ многимъ ссть нельзя, крикнулъ:- Ну, вы, мелкая шантропа, идите въ другія комнаты и гуляйте тамъ, а здсь взрослые останутся! Да закуску и гостинцы тамъ до поры до времени не ворошить, не трогать! Вдь все для васъ приготовлено. Потомъ съдите.

Дв матери начали тотчасъ-же выгонять маленькихъ ребятишекъ изъ кабинета.

IV

Раздался еще звонокъ.

— Ну, вотъ и Наташа. Послдняя дочка Тогда вс. Тогда можно и за завтракъ приниматься, — сказалъ старикъ Валовановъ. — Мужчинъ-то ужъ, поди, къ водк тянетъ.

— Я водки не пью, папенька, — проговорилъ сынъ Андрей.

— Что такъ? За что-жъ ты на нее обозлился?

— Чувствую, что вредъ приноситъ, въ ноги ударяетъ. Опять-же и вереда пошли по тлу. Докторъ сказалъ, что лучше бросить. Мадерки рюмочку я иногда выпью, а водку бросилъ.

— Подхалимъ, — тихо произнесла Варвара Ивановна брату Алексю и кивнула на Андрея.

Тотъ улыбнулся и отвчалъ:

— Наврное, что-нибудь попросить хочетъ.

У дверей, однако, звонила не дочь Наташа. Въ кабинетъ вошелъ архитекторъ Егоръ Егорычъ Штрикъ, сухопарый нмецъ, съ маленькими сдыми бакенбардиками колбаской на скулахъ.

— Добрый день, Иванъ Анисимычъ, — сказалъ онъ, кланяясь старику Валованову и пожимая его руку. — Позвольте имть честь поздравить васъ съ именинами. А васъ всхъ, господа, съ именинникомъ.

Общія рукопожатія. Штрикъ ходилъ по всмъ угламъ и привтствовалъ сыновей и внуковъ Валованова. У дамъ онъ прикладывался къ ручкамъ. Т чмокали его въ голое темя.

— Боже мой, какое потомство! Какое потомство огромное! — говорилъ онъ. — И, кажется, ни одного архитектора, чтобы смнить меня по управленію домами Ивана Анисимыча.

— Растетъ одинъ архитекторъ, Егоръ Егорычъ, — отвчалъ Андрей Валовановъ. — Пусть только окончитъ реальную гимназію — сейчасъ его въ институтъ гражданскихъ инженеровъ.

— А гд онъ? Гд? Покажите! — воскликнулъ Штрикъ.

— Въ гимназіи. Ддушка не любитъ, кто по буднямъ манкируетъ уроками, и потому сынишка мой придетъ его поздравить посл двухъ часовъ, когда покончитъ съ классами.

Варвара Ивановна опять шепнула брату Алексю:

— Слышишь? Такъ въ душу и залзаетъ. Наврное, что-нибудь просить будетъ.

— Да вдь этимъ старика не проймешь. Я пробовалъ, — сказалъ Алексй. — Къ нему не подластишься ничмъ. Тутъ важенъ часъ. Нажилъ что-нибудь старикъ хорошо — ну, проси, не откажетъ, а если потерялъ хоть грошъ — проси или не проси все равно ничего не будетъ.

— Да что-же онъ сегодня-то потерялъ? Сегодня-то ужъ ничего.

— А угощеніе, что намъ сегодня приготовилъ? Кулебяка, окорокъ ветчины, телятина. Онъ все считаетъ, у него все на счету. Да раздастъ сегодня рублей семьдесятъ пять. Онъ хоть и длаетъ, а ужъ теперь все это въ ум высчитываетъ. Я знаю его! — подмигнулъ Алексй.

Старикъ ежился и смотрлъ на часы.

— Только одной Наташи и нтъ, — говорилъ онъ. — Что это на самомъ дл? Конечно, ей далеконько хать, но все-таки пора-бы.

— Поздно встаютъ. Теперь мужъ ея съ съ новымъ трактиромъ связался. Оркестръ тамъ у нихъ. Пвицы какія-то заведены, — сказалъ Анисимъ. — Мужъ до трехъ часовъ ночи въ трактир, а она его ждетъ, спать не ложится. Спятъ до десяти часовъ утра, а то и дольше.

— Ну, для тезоименитства-то родителя могла-бы и пораньше встать, — отвчалъ старикъ. — Подождемъ еще минутъ десять, да и закусывать будемъ. Чего еще! Семеро одного не ждутъ. А тутъ ужъ человкъ двадцать пять собралось, если мелкихъ-то считать.

— Больше, ддушка… — откликнулась Варвара.

— Вы посчитайте-ка… Братъ Алексй самъ пять… насъ трое. Вотъ вамъ восемь… Братъ Андрей самъ шестой — четырнадцать…

— Брось… Что улья на паск считать, что родственниковъ — нехорошо, — перебилъ ее старикъ.