Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

— Я была здесь раньше, с вдовствующей принцессой, после того как ее удалили от двора, — сказала однажды утром Анна Парр, и Екатерине потребовалось мгновение, чтобы понять, что речь шла о королеве Екатерине. — Я тогда была совсем юной и недавно потеряла мать, а та была очень близка со вдовствующей принцессой. Мы все как будто находились в заключении. К счастью, король позволил мне уехать отсюда и нашел для меня место при дворе. Я переживала, что бросаю свою добрую госпожу, но радовалась возможности покинуть это место, потому что в Эмптхилле в то время царила ужасно гнетущая атмосфера.

— Лучше не задерживаться на таких вещах, — посоветовала леди Саффолк, обмахиваясь снятой вуалью.

Было жарко, и сад смотрелся выгоревшим.

— Если бы вдовствующая принцесса не противилась королю и согласилась на развод, он подарил бы ей весь мир, — заметила леди Ратленд. — Такая неуместная отвага!

Екатерине не хотелось больше слушать это разговор. Как-то неприятно думать, что Генрих удалил королеву от двора и отправил в одинокую ссылку в глушь. После обеда ожидались танцы, и ей нужно было решить, что она наденет.

— Я слышала, сегодня вечером нас будет развлекать Уилл Сомерс, — сказала Екатерина.

Став королевой, она с легкой досадой открыла для себя, что эксцентричный королевский шут, беспрестанно сыпавший злобными остротами, почти неотлучно находился в покоях Генриха. Ему были известны многие мысли короля, которые тот держал в секрете от других. Никто не смел так фамильярно разговаривать с Генрихом, как Сомерс, тем не менее его преданность королю была абсолютной. Екатерина не могла понять, нравится ей этот человек или нет, и опасалась его острого языка. Она не раз становилась свидетельницей того, как Сомерс оттачивал на людях свое красноречие, однако с ней он всегда был мил. Разумеется, шут знал, как сильно любит ее король.

Обед прошел превосходно, и Сомерс потешал весь двор на славу — заставил хвататься за бока и смеяться до слез.

— Что за зверюга, у которой хвост между глаз? — вопрошал шут. — Это кошка, когда она лижет свой зад.

Генрих грохотал хохотом.

В какой-то момент в зал вошел Томас, королевский жонглер.

— Время моего выступления! — сказал он Сомерсу, но тот не внял требованию — быстро вышел и тут же вернулся с кружкой молока и круглым хлебом.

— Дашь мне ложку, Гарри? — обратился шут к королю под сердитым взглядом Томаса.

— Увы, у меня ее нет, — ответил тот.

— Ох… — скорбно закачал головой шут, и король засмеялся.

Сомерс усмехнулся, глядя на зрителей, и, протянув своему господину кусок хлеба, разразился сочиненной на ходу песенкой:

Это, Гарри, хлеб тебе, А другой беру себе, Оба быстро слопаю.

Он выхватил у Генриха его долю и передал ее Екатерине.

Вот кусочек вам, мадам, Этот поднесу к губам, Остальное все ему.

С этими словами Сомерс выплеснул на Томаса содержимое кружки, после чего, хихикая, выбежал из зала. Жонглер, с которого стекало на пол молоко, изрыгая ругательства, бросился за обидчиком. Екатерина смеялась так, что едва смогла отдышаться. Все остальные тоже содрогались от приступов хохота.

Когда убрали со столов, заиграли музыканты и начались танцы. Она вставала в пару по очереди почти со всеми джентльменами из личных покоев, а разомлевший от вина король, у которого побаливала нога, снисходительно смотрел на это.

Стало поздно. Генрих поднялся, взял Екатерину за руку, отвесил поклон всей компании и повел жену в постель.

— Надеюсь, вы не против, если я сегодня не буду исполнять роль мужа, — сказал он, улегшись рядом с нею. — Эта проклятая нога стала хуже, думаю, мне придется завтра показаться врачам. Позвольте мне просто обнять вас, дорогая.

Утонув в его объятиях, она начала уплывать в сон. Однако тишину ночи вдруг нарушили крики и смех под окном. Генрих отпустил ее, сел и потянулся за мечом, который всегда держал под рукой на случай, если на него среди ночи нападут убийцы.

— Что происходит? — спросила Екатерина.

Пьяное веселье — а звучало это именно так — продолжалось, причем весьма буйно.

— Что за черт… — Генрих поднялся на ноги, подошел к окну и открыл его.

Она присоединилась к нему и была шокирована, увидев растянувшегося на траве сэра Эдварда Бейнтона, пьяного вдрызг, в компании с другими джентльменами, в которых она узнала мужчин, служивших в ее личных покоях и у короля. Они передавали друг другу бутыли с элем и кувшины с вином, несколько человек горланили какую-то похабную песенку.

Лицо Генриха побагровело. Он надел ночной халат, приказал Екатерине вернуться в постель и распахнул дверь.

— Пошлите за сэром Энтони Уингфилдом! — приказал король молодому рыцарю, который ночевал на соломенном тюфяке за дверью.

Когда королевский вице-камергер явился, Генрих заорал на него:

— Гляньте в окно и посмотрите на этих болванов внизу. Я не позволю, чтобы кто-нибудь напивался пьян и вел себя безобразно в моем присутствии или на глазах у королевы. Посоветуйте им, чтобы ради моего удовольствия блюли трезвый и умеренный образ жизни, которого я от них ожидаю при своем дворе в любое время.

— Вы не уволите сэра Эдварда? — спросила Екатерина, когда пьяный вице-камергер ее двора, пошатываясь, скрылся в ночи.

— На этот раз нет, — ответил Генрих, возвращаясь в постель. — Но я присмотрюсь к нему.

Утром, придя помогать Екатерине, Изабель рассыпалась в извинениях:

— Будь уверена, я высказала ему все, что следовало! О чем он только думал, когда вел себя будто недоросль, который хочет произвести впечатление на своих приятелей? Величайшая глупость!

— Не переживай больше, — убеждала ее Екатерина. — По-моему, это было забавно, но я не посмела сказать такое королю.

По правде говоря, она удивилась, что Эдвард, оказывается, способен забыть о своем достоинстве и совершать идиотские поступки.

— Ну я не считаю, что это было забавно! — заявила Изабель. — Сегодня утром Эдвард и остальные провинившиеся будут стоять на коленях перед королем и просить у него прощения. — Она воткнула булавку в подушечку с такой яростью, будто пронзала ею своего заблудшего супруга.

Вошла Элизабет Сеймур:

— Ваша милость, здесь церемониймейстер его величества. Он говорит, королю нездоровится и его уложили в постель.