Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

– А ты?

– А что я? Взял шило и поехал.

Царица помолчала, а потом спросила:

– Что ещё за шило?

– А вот такое, – ответил Трофим, наклонился и вытащил из-за голенища шило. Оно было длинное, блестело. Трофим им повертел, играючи.

– Откуда это у тебя? – совсем тихо спросила царица.

– Ещё с той поры, когда мне ухо подкорнали, – почти так же тихо ответил Трофим.

– И что?

– И ничего, – сказал Трофим и убрал шило пока в рукав.

– Чудной ты, – сказала царица.

– Какой есть, – сказал Трофим.

Царица усмехнулась и продолжила:

– Тебя царь ко мне не присылал.

– С чего это вдруг так?

– С того, что если б посылал, то не велел бы допытываться, зачем он ко мне приходил. Он же и так про это знает. А тебя Зюзин послал! С Годуновым. Это они старшего царевича убили! И это они Ванюшу моего хотят со свету сжить! Лекаря к нему приставили, а лекарь не нашей веры, немец, лекарь его уморит, и ему по его вере за это греха не будет. Вот так! Я всё знаю! Мне был сон! Я…

Но тут она вдруг замолчала и насупилась. Трофим терпеливо ждал. Царица вновь заговорила:

– Сон был страшный. И я сразу, только рассвело, послала к царю-государю боярыню. Царь-государь велит, чтобы всегда так было – ему про сны рассказывать. И если когда не пошлю, он после крепко гневается. А так я посылаю, говорю: так, мол, и так, сон был вещий. Или был пустой. И он, если вещий, зовёт рассказать. Или приходит сам. – Царица помолчала, улыбнулась и добавила: – Он, может, за это меня и приметил – за сны.

– А что тогда был за сон?

– Сон был недобрый. Лежал старший царевич в лодке, голова разбита, лодка полная крови, и река тоже – одна кровь. И я проснулась.

– Лодка – это что? – спросил Трофим.

– Лодка – это судьба. Река – жизнь. Лодка была без вёсел. Это к смерти.

– Ты царю так и сказала?

Царица кивнула – да.

– А он что?

– А он сказал, что лодка – это ляхи.

– А ты?

– А что я? Промолчала.

Трофим покачал головой.

– Качай, качай! – злобно сказала царица. – А ты ему сам так скажи, в глаза. Ты говорил ему хоть раз? А другие говорили? А если кто и говорил, то где он сейчас? А я жить хочу. И ещё хочу дитя родить. – Это царица сказала негромко, будто бы сама себе. И после так же продолжала: – Просто дитя хочу родить, а не царевича. Да и какой он от меня царевич? Сколько у Ванюши раньше было жён? Одни говорят, пять, другие – шесть. Седьмая я вода на киселе, вот кто я у Ванюши. И если и рожу дитя, так ведь убьют его. Не хотела я сюда идти, дядья заставили. А лучше б сразу в монастырь, чем всё это. А то и… Нет! Я вам не Мотька! – и царица гневно усмехнулась. – Не дождётесь!

– А что Мотька? – спросил Трофим.

– Что, что! Повесилась. Сегодня ночью, – сердито ответила царица. – Говорят, её дружка нашли. Ну и она на шнуре. У себя. Покуда сняли, а она уже готовая. Гадюка! Да их здесь, этих гадюк… Как тут рожать?! А родишь, так на погибель. Знаешь, что мне часто снится? Мальчик маленький. Лежит под яблонькой, на яблоньке ещё цветы, весна. А у мальчика вот так горло перерезано!

Царица показала, как, и тут же закрылась руками. Она, наверное, заплакала, потому что плечи ее дёргались, а так ничего слышно не было. Трофим постоял ещё немного, подождал. Царица так и сидела, закрывшись. Трофим украдкой развернулся и ступил…

– Стой, ты куда?! – строго сказала царица.

Трофим обернулся. Царица смотрела на него. Лицо у царицы было мокрое, румяна потекли, мука отлипла.

– Стой! – грозно продолжила царица. – Ты меня дослушаешь! Я тебе всё скажу! Меня, может, больше никто не услышит, а я скажу. Чтоб все знали! Шереметева меня травила, гадина. Кукушкино яйцо в постель подбросила, чтобы я кукушонка родила. А я ей сказала: дура, дура, мой кукушонок вырастет, твоего из гнезда выбросит и сядет на царство, а твой будет, как Юрка, по притонам шастать! Или ты Юрку убил, и царь тебе за это ухо обкорнал?! Так говорят? Или не так?!

– Какой Юрка? Ты о чём? – спросил Трофим, а сам стал белым-белым.

– Вот! Вот! – засмеялась царица. – Это ты Юрку убил! А теперь Ваньку! Царь тебе теперь второе ухо обкорнает. И как земля таких носит?! Почему ты, гад, тогда не удавился? Если б не ты, мы б все сейчас…

И замолчала. Трофим снова достал шило и сказал:

– Молодая ты ещё, дурная. Тебя зачем сюда взяли? Чтобы понесла и родила царевича. А в остальное – видишь? – и он потряс шилом. – Не лезь! Ты думаешь, те первые шесть жён были дурней тебя? Нет, не дурней! А где они?

Царица достала из рукава платочек и стала утирать им лицо.

– Если Зюзин спросит, что ему сказать? – спросил Трофим.

– Скажи, что он свинья, – ответила царица, продолжая утираться.

Утёршись, взяла зеркальце и стала в него смотреться. После ещё утёрлась, убрала зеркальце и посмотрела на Трофима. У Трофима дрогнула рука. Почему, он не понял, а вот взяла и дрогнула.

– Ну! – строго сказала царица. – Ещё что?

– Погорячился, – ответил Трофим, убирая шило за голенище.

– Это случается, – задумчиво проговорила царица, глядя куда-то в сторону. Потом, снова глядя на Трофима, продолжила уже так: – Меня в этом году два раза отравить хотели. Второй раз думала, не выживу. Три дня в лёжку лежала, кровью харкала. Государь разгневался, кричал: «Ты что, сука поганая, заразить меня задумала?» И посохом меня, посохом! А потом, ещё через неделю, заснуть не могла. Ночь не сплю, две не сплю. На третью раздвигается стена, вот эта, и оттуда выходит Аграфена, гадина, главная здесь ведьма, и говорит: «Жива ещё? А скоро сдохнешь, тварь, и не будешь больше моего Ванюшу мучить!» А я говорю…

И замолчала, усмехнулась и спросила:

– Что, не веришь? Думаешь, не может Аграфена через стены проходить?

Трофим не ответил.

– Иди прочь, – вдруг сказала царица. – И скажи им всем, что я никого не боюсь. Я свою планиду знаю: я рожу царевича, а вы его убьёте. Поэтому чего мне вас бояться? Я за него боюсь. А ты иди, иди отсюда! И скажи Зюзину, что он свинья. Скажи, что это я велела тебе так сказать. Пусть меня мучает! А я царевича ношу! А больше у царя царевичей не будет! Пошёл! Я кому сказала! – и она, привстав на лавке, замахнулась на Трофима.

Трофим поклонился, развернулся и вышел.

37

Трофим вышел в Золотые сени, надел шапку, осмотрелся. Ни боярынь, ни боярышень там видно не было. Только в углу, возле стены, стояла давешняя девка с книгой.

– Иди, – сказал Трофим.

Девка поклонилась и, не распрямляясь, вошла обратно к царице. Трофим вышел из сеней. В переходе, у двери, стояли рынды, а вот царицыного сторожа, который приводил Трофима, нигде не было. Нет никого – такого быть не может, подумал Трофим. Ещё раз осмотрелся и увидел, что к нему идут стрельцы, а ведёт их Амвросий, зюзинский начальный человек.