Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
– Но ты же дотронулся, – сказал Трофим.
– Кто тебе сказал такое?
– Савва.
– Вот с него теперь и спрашивай!
– Нет, я с тебя спрошу! – гневно сказал Трофим и снова сунул целовальный крест Максиму…
Но Максим крест не отпускал и не давал его к себе приблизить. И очень крепко не давал! Трофим давил на Максима и думал: а откуда в том столько сил?! Ведь тщедушный человечишко, соплёй его перешибёшь, а вот не даётся, и всё! Трофим левой свободной рукой схватил Максима за плечо и ещё сильней напыжился…
А Максим по-прежнему не поддавался! Что за бесовщина?! Трофим
И наконец не сдюжил, отпустил. Трофим сунул ему крест, разбил в кровь губы, цакнул по зубам и яростно велел:
– Целуй!
Максим что-то прохрипел.
– Поцеловал! – воскликнул Савва. – Приложился!
У Максима из глаз полились слёзы. Трофим грозно велел:
– Божись!
Максим что-то невнятно прошамкал.
– Побожился! – радостно воскликнул Савва.
И, отпустив Максима, истово перекрестился. Трофим тоже отстал от Максима, утёр ладонью крест, сказал:
– Ну, вот так, Максим Терентьев сын Огалин, ты мне побожился говорить как на духу. Так говори теперь, скотина!
У Максима весь рот был в крови. Он утёрся рукавом, сказал:
– Бог вам судья, бояре. Чтоб вы провалились!
– Это не тебе решать, – сказал Трофим. – Это как Бог рассудит, сам же говорил. А теперь отвечай за себя! Ты посох брал или нет?
Максим пожевал губами и сказал негромко:
– Брал.
– Зачем?
– Захотел – и взял.
– Почему захотел?
Максим молчал. Трофим поднял целовальный крест, показал Максиму и спросил:
– Это видишь? Божился?
Максим молчал. Трофим повернулся к Савве и спросил:
– Он женатый? Дети у него есть?
Но Савва только открыл рот, как Максим уже ответил:
– Взял, чтобы с глаз прибрать. Он же был весь в кровище.
– Во-о-о-т! – протянул Трофим. – Так оно лучше. – И, снова повернувшись к Савве, начал: – А где…
– Ты не у него, а ты у меня спрашивай! – сказал Максим. – Кто посох брал: он или я?!
Трофим усмехнулся. Максим утёр лоб и заговорил:
– Когда всё это там у них сотворилось, шуму было много. Все туда побежали. И я побежал. Но нас в дверь не пускали никого. Рынды на двери стояли, а сама дверь была закрыта. Много нас тогда туда набилось, под ту дверь. Стояли, говорили всякое. Потом вот его привели, – Максим показал на Савву.
Савва утвердительно кивнул. Максим продолжил:
– Его завели туда, а мы стояли.
– Говорили: почему стоят? – спросил Трофим.
– Говорили, царевич убился, – ответил Максим. – Одни говорили – зацепился за порог, другие – поскользнулся на ковре, и головой об стол, об угол.
– А говорили, что его убили?
– Кто же такое скажет вслух? Молчали.
– Ладно, – сказал Трофим. – А дальше было что?
– А дальше оттуда вышел Зюзин и велел всех отогнать от двери, чтобы не мешались. Стрельцы вышли за ним и стали отгонять. А я остался. Сказал, я здешний служка, мне здесь
надо быть. Меня тогда поставили к стене. А остальных всех затолкали за угол, чтобы не видели.– Чего не видели?
– А как выносили двоих – вначале старшего, а после младшего. Стрельцы их на руках несли, я видел.
– Несли неприкрытых?
– Прикрытых. Но я и так их узнал, по сапогам. Живые были оба, тоже видел.
– А дальше?
– Зюзин меня заметил, говорит: «Вырву язык, собака!» Я говорю: «Помилуй, государь, за что?!» Он: «Если пикнешь». После завёл меня туда и велел прибрать. Я и прибрал.
– А Зюзин что? Смотрел, как прибираешь?
– Нет, он сразу вышел. Даже не сказал, что прибрать. А так: «Прибирай!» – и пошёл. Не в себе он тогда был. Да и все там были не в себе. И я был такой же. Ещё бы! Царь царевича убил!
Сказав это, Максим перекрестился. Трофим спросил:
– Почему ты так решил, что царь?
– Потому что чей посох? Царский. И он весь в крови. Да там всё было в крови. Посох на ковре валялся. Они все ушли, я там остался один, а посох весь в крови лежит. Я подумал: вот завтра придут, и что тогда?
– А тебе что до этого?
– Да ничего как будто бы, – сказал Максим. – Но это сейчас так говорю. А тогда я тоже был не свой, как все. Стою тогда и думаю: нельзя, чтобы такое видели, грех же какой! Да и Зюзин, думаю, велел прибрать, вот сейчас вернётся, спросит: «Ты прибрал?» И я взял посох…
– Вот так и взял?! – спросил Трофим. – Руками?
– Нет, конечно, – ответил Максим. – Кто я такой, чтоб царев посох брать? Я до него не притронулся! А отвернул рукав, спустил, и через рукав только взял. За дверь отнёс и там поставил. И закрыл обратно.
– За какую дверь?
– За потайную, за ту, что за печью.
– Так ты что, про неё, про ту дверь, раньше знал?
– Как не знать?! Это же только ему, – и Максим кивнул на Савву, – там ходу только до печи, а я должен везде прибирать. И я туда, за печь, посох и поставил, в том чулане. И на этом всё.
– И посох там до сего и стоит?
– И стоит. Никто у меня про него не спрашивал. И не искал его никто.
– Так, может, его давно нашли.
– Кто?! Кому туда был ход? И кто знал про эту дверь? И если бы нашли, тогда бы искали того, кто его туда занёс. А так не ищут. Ведь не ищут же?!
Трофим подумал и сказал:
– Ну как будто да.
А сам подумал: тут что-то не так. Но и Максим ведь не кривит. Поэтому надо проверить. Да и что тут проверять – пошёл и посмотрел за дверью. И ещё вот что: сейчас не пойдёшь, потом всю жизнь будешь себя корить. А пойдёшь, а тебя кинутся искать… И на кол! А так что, а так найдёшь посох, весь в крови, и как быть дальше?
Вдруг откуда-то издалека, через окно, раздался колокольный звон.
– Что это? – спросил Трофим, а самому подумалось: царевич умер.
Савва послушал и сказал:
– Во здравие.
– Больно уныло бьют, – сказал Максим.
– Откуда радость? – сказал Савва.
Колокола продолжали звонить. Звонили вполсилы. Трофим перекрестился и подумал, что до покойной тут совсем недалеко, колокола ещё не отзвонят, а дело уже будет сделано. И, повернувшись к Максиму, велел:
– Веди!