Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
Думать не хотелось, вообще, поэтому, отмывшись наконец до скрипа, они молча переоделись — в сумках были относительно чистые, выстиранные в реке вещи — и поплелись в комнату, слаженно рухнув на широкую, массивную кровать. Кречет даже комнату не рассмотрел: глаза просто взяли и закрылись, сами собой.
***
Утро для обоих путешественников наступило довольно поздно: они вволю отоспались в восхитительной чистой и удобной постели, не на голой земле, так что когда поднялись, оба почти одновременно, время уже подбиралось к полудню. Следовало поесть, купить припасов и выезжать. И хорошо, что и первое, и второе можно было сделать здесь, не мечась по городу в поисках магазинов.
Благодаря этому настроение было не просто радужным — скорее, впечатлившись вчерашним,
— Знаешь, я понимаю, почему именно тут Аэнья родился, — тихо поделился Кречет, пока шли по улочкам, ведя в поводу Ласку и везя рядом с нею роллер. Казалось кощунством садиться на них тут.
— Почему? — Яр прищурился, поглядывая на него краем глаза и тая усмешку в уголках губ, заставляя Кречета снова и снова напоминать себе, что это не два Хранителя внезапно воплотились в одном теле, а их потомок идет рядом, такой похожий разом на обоих — и все же другой.
— А где еще? Фарат — разум. Слишком серьезен. Слишком рационален, — Кречет покачал головой.
Он читал хроники и понимал, что если даже раньше Фарат был центром науки — то сейчас он и вовсе растерял последнюю присущую старым городам магию. Люди, слишком много людей и слишком мало нэх. И, несмотря на то, что атаку искаженных нэх отбили, несмотря на Исцеление Стихий — Фарат не стал прежним. Не было Аватара, который отдал бы себя, очищая и исцеляя землю. Все делали обычные нэх и, к сожалению, они были не всесильны.
Да, легла на площади Совета изукрашенная цветными узорами толща стекла вместо купола. Кречет сам не раз бывал там, видел, как внизу смутными тенями движутся участники Совета Чести. Но вот того, каким описывал Фарат Аэнья, не осталось.
— Неаньял — город холода и интриг, прячущихся под шелковыми лентами, — продолжил он, цитируя одну из поздних сказок. — Как был, так и остался. Пустыни? Там вообще люди иначе думают, они просто иные. Солнцем высушенные до звона, водой вспоенные. Ну и как там такому родиться?
— Там рождались другие герои, — раздумчиво сказал Аэньяр. — Вспомни Таялелу Живую Воду — она родилась и выросла в Неаньяле, и в Исцелении была одним из Аватаров. А Замс Чистый Огонь? Плоть от плоти Фарата. А твои предки? А Сатор Шайхадд? Нет, Кречет, ты не совсем прав. Дело не в том, что Эфар — какой-то особенный край, вернее, не в том дело, что тогда он был чем-то особенным. Дело в том, какими стали сейчас остальные земли нашего материка. Магия словно затаилась, словно… лава под слоем остывшего камня. Мне кажется… — он покусал губу, подбирая нужные слова, — мне кажется, что, как и во времена Объединения, миру требуется какой-то толчок, чтобы проснулось то, что спит. Эфар может стать колыбелью той силы, что направит мир по новому пути, да. Потому что здесь Стихии никогда не засыпали, по крайней мере, Воздух — точно.
— А я о чем? — ни капли не обидевшись, усмехнулся Кречет. — Аэнья и был таким толчком, Яр! Я об этом и говорю: именно здесь стоит родиться тому, кто перевернет мир с ног на голову.
— Ну, — Яр беспечно улыбнулся, — надеюсь, мы с тобой станем свидетелями этого чуда. Потому что миру очень нужна встряска, пока люди не забыли, что он подарен нам Стихиями, и не следует о Них забывать.
Летний Эфар был прекрасен, как сказка. И казался обоим ташертисцам расписным стеклянным витражом: яркий, звонкий, прозрачный — и холодный. Несмотря на солнце, щедро заливавшее эту землю своим светом и жаром, несмотря на то, что люди вокруг говорили о щедром, жарком лете, оба парня отчаянно мерзли даже в куртках. Аэньяр цитировал дневники предка, которому Ташертис в первый раз казался безумно жарким и душным, и звонко смеялся:
— Я напишу свои дневники, Кречет! И в них все будет с точностью до наоборот!
И он же, поразмыслив, предложил:
— Надо купить местную одежду. Горцы не зря носят уны и куртки. От горных ветров они спасают гораздо лучше спашей и плащей. Хотя ты-то в куртке.
— Я-то
в куртке только потому, что на роллере без нее не покатаешься. А вот тебе точно стоит что-то потеплее найти! — не стал спорить Кречет.И плевать на деньги. Это сейчас глаза Яра блестят от восторга, но он ведь не так давно болел. А потом оба под дождем вымокли. И ночевки на природе — это внизу, на равнинах, в последний месяц лета можно было спать у костра. Тут так делать явно не стоило. И вообще, взялся опекать — значит, опекать.
В первом же попавшемся на пути ата-ана они принялись расспрашивать встречных горцев о том, где можно приобрести «нормальную» одежду. Формулировку подобрал Яр, решивший, что так для горцев будет понятнее. Изумило же их другое: готовая одежда здесь не продавалась. Вернее, она продавалась — в больших городах вроде Иннуата или Кьяллана, или в том же Таван-Гэре. Чтобы купить одежду в горском поселении, сперва следовало ее заказать. То есть, натурально: прийти к мастеру-скорняку, снять мерки, подождать дня два, пока тот раскроит и сошьет уну или куртку.
— У нас просто нет столько времени, — почесал в затылке Кречет, услышав такие новости. — Тут до Эфар-танна-то ехать всего дня полтора!
— Кречет, а мы торопимся? — вздернул брови Аэньяр. — До Большой осенней ярмарки еще две недели.
— Ну ладно, как скажешь, — неохотно сдался тот.
Внимательно слушающий их разговор мастер скупо улыбнулся:
— В Чалень-ата-ана нет странноприимных домов, но я приглашаю вас пожить в моем доме, пока буду работать ваш заказ.
Говорил он на всеобщем довольно хорошо, все-таки, поселение было расположено рядом с дорогой на Иннуат, и туристы здесь были частыми гостями. Вернее, проезжали мимо, заглядывая перекусить, полюбоваться на практически не изменившийся за сотни лет быт горцев. Почему не останавливались? Потому что Чалень располагалась примерно на полпути между двумя более крупными поселениями.
— Мы будем вам очень благодарны, мастер, — поклонился в ответ Кречет. — Может быть, мы сможем чем-то отблагодарить за гостеприимство? Я нэх Огня, а Яр неплохо разбирается в лошадях.
Горец задумчиво погладил бородку, переводя взгляд с одного на другого.
— Возможно.
В общем, так вышло, что и Кречету, и Яру нашлось заделье: один прокаливал дымоходы, второй помог разродиться кобыле, посмотрел захромавшего жеребчика и даже посоветовал, как лечить его ногу, чтобы вылечить поскорее. Ночевали они на чердаке, на матрасах, набитых очесами и травами. И снова казалось обоим, что окунулись в прошлое, потому что ну где, кроме волшебного Эфара, они могли бы вот так валяться на пахнущих ароматным сеном и шерстью колючих матрасах, пить козье молоко и есть великолепный соленый сыр с зеленью, с горячей, только что из печи-танда, лепешкой, воздушной, смазанной тающим на корочке маслом? Где еще им позволили бы понаблюдать за тем, как мастер-скорняк, этин Кэлэу, раскроив кожи и мех, вручную сшивает детали будущей уны, да так сноровисто и быстро, что совершенно ясно: всю свою жизнь он так делает, не зная или же не желая пользоваться благами цивилизации в виде швейных машинок. И так же ясно, что вся ата-ана Челень ходит в его руками пошитых одежках, и старший сын его так же шьет, а дочь расшивает готовые уны родовыми узорами и оберегами. И это их дело передается из поколения в поколение уже столько, что у равнинников в головы не укладывается.
Этин Кэлэу рассказал им, что дети у него, конечно, школу закончили, и хорошо закончили, могли бы уехать учиться дальше. Но выбрали остаться в родной ата-ана, продолжать семейное дело.
— Если нет тяги к переменам, к чему себя насиловать? — мудро усмехался старик в густые усы. — А если есть, тоже никто силком к месту не привяжет. Молодь, бывает, уезжает учиться, да. Иногда возвращается уже с профессией. Врач наш, этна Миянко, два года тому вернулась с грамотой. И она по стопам своих предков пошла, по женской линии в их роду все знахарки были, травы знали. Или вот учителя взять, этина Татэу. Он в своем роду первый учитель, конечно, но зато вернулся в родную ата-ана. У нас говорят: «Где твои корни, там твое семя».