Делай, что должно. Легенды не умирают

Яр перестал нервничать. Горская часть его крови впитывала бесконечный покой гор, заставляла замедлять речь, дышать глубже, почти жадно. Он казался выпущенным на волю пленником, который и верит, и не верит в свободу. Он менялся на глазах — и эти перемены завораживали уже Кречета.

— Водой будешь, — сказал — как крылом по воздуху рубанул. — Никто другой из тебя не выйдет. Как, в пустыню с гор не убежишь?

— Я буду там, где нужен, — улыбнулся Яр.

И Кречет знал, что он прав: он будет Хранителем. Только не из тех, простите Стихии, хранителей, что стали сродни страже порядка, а из тех, которые были в прежние времена, следовали зову Стихий и отправлялись туда, где требовалась их помощь. В пустыне — значит, в пустыню. В горах — значит, в горы.

***

— Лено.

— Да, отец?

— А где Лито? — глава семейства Воронов нахмурился, пытаясь припомнить, видел ли он младшего сына, когда был в приюте в последний раз. Выходило плохо: его тогда больше волновала очередная кипа бумаг от усыновителей, чем дежурное приветствие сына.

— О, я все думал, когда же вы заметите, — Белый, откликавшийся на данное при рождении имя только на вот таких встречах с родителями, насмешливо фыркнул и мотнул волосами, выбритыми на манер лошадиной гривы. — Нет его. Уже три недели как нет в Фарате.

— А куда он делся? — недоуменно моргнула мать, близоруко щурясь.

Она все никак не могла дойти до лекаря, и Белый только вздохнул. Опять придется вести самому, отрывая от невероятно важных и нужных дел. Нет, улаживать чужие жизни было действительно нужно — про себя бы не забывали!

Они не были плохими людьми. Но, отыскивая семьи для приютских детей, сами стали отвратительными родителями. Вообще никакими. Что Лено, что Лито росли и воспитывались в приюте, словно не было у них родителей вовсе. И если бы нянечки и наставники не напоминали о родственных связях, сами бы о них не думали. Это уже после, став совершеннолетним, вернувшись из своего первого полета, Лено Белый много что передумал и пересмотрел. И сейчас прекрасно понимал Коготка: надо, надо было вырваться из гнезда-приюта, повидать мир, найти свое в нем место. Суметь понять. Обрести крылья.

— Улетел, — просто сказал он. — Когда-нибудь вернется.

Мать снова рассеяно кивнула. Ее такой ответ устраивал. Отец же нахмурился.

— Разве он не собирался пойти работать на машиностроительный завод?

— Он же… — начал было Лено.

Потом отвернулся. Бесполезно.

— Он уже выбрал себе дело. Можешь не беспокоиться за него, отец.

— Да? Хорошо. Надеюсь, этот его «полет» не затянется слишком надолго.

На этом обсуждение судьбы младшего братика было закончено. Белый был уверен: родители еще до конца нудного семейного обеда забыли все, что он им сказал.

***

Трой Солнечный Конник никогда не мог назвать себя хорошим отцом. Да, он пытался им быть, но дела отнимали столько времени, да и суть земляного нэх сглаживала, выравнивала эмоции… И, тем не менее, он от всей души любил сына. И потому, узнав, что тот пропал, первым делом бросился в родовое гнездо. Почему-то он не сомневался, что недовольный Аэньяр уедет именно туда, под крыло к деду с бабкой, обижаться на родителей и сидеть в семейном архиве.

Мимолетное выражение удивления на лице отца сказало ему все лучше слов.

— Значит, не приезжал?

— Вы ведь собирались на скачки, — Рисс Солнечный явственно выделил последнее слово, и сошедшиеся над переносицей брови дали его сыну понять, что отец этим фактом недоволен.

— Но Аэньяр…

— Мальчишеская придурь! — зло бросила Ниирана, крайне раздосадованная тем, что пришлось оторваться от дел и вообще потрать время на поездку сюда. — Говорила я тебе еще дома… В лес убежал наверняка, пошляется, пока тепло и дождей нет, и вернется как миленький!

Рисс закатил глаза, полуотвернувшись, чтоб эту его гримасу невестка не увидела. И со значением посмотрел на сына. Так, словно тот обязан был знать, куда на самом деле отправился Аэньяр. Если бы Трой догадывался… Но пришлось взять себя в руки. Раз отец так спокоен, значит, беды не случилось. Наверняка Аэньяр с ним посоветовался.

Стало грустно: с дедом, не с отцом. И тем грустнее, что сам, сам был виновен в этой ситуации. Слишком уж привык подчиняться жене, опираться на ее суждения. Вернее, он просто не любил спорить. Правильно говорил отец: из него не вышло камня, да и супругу он себе выбрал не ту, что, вылепив его по нужному ей образу, обожгла бы этот образ, закалив и сделав характер твердым. Вода Ниираны наоборот, размывала его, заставляла следовать ее решениям.

Возможно, можно было все изменить… Когда-то давно. Намного раньше. Раньше, чем он кивнул, соглашаясь с ней: да, пошляется и вернется, ничего страшного. Мальчик умный, в лесу не пропадет, кобылу, опять же, хорошую взял. Пусть назлится и устанет.

Все можно было изменить. Решительно возразить, пойти к Хранителям, объявить розыск… Трой не сделал этого. И, когда нахлынула в один из дней тоска и тревога за сына, с ужасом осознал: с его побега прошло несколько недель. Отец определенно что-то знал. Именно поэтому, когда немного отпустило, Трой взлетел в седло и галопом поскакал в Ткеш. Один, без Ниираны. Словно в ее отсутствие ему было легче мыслить. Легче дышать. Будто не давила на грудь неимоверная тяжесть водной толщи.

Поместье встретило солнцем и покоем, сонным, разморенным. Никто не вышел во двор — не было тут нэх, способных почуять приезд. Набросив повод коня на ограду, Трой поспешил в дом, искать отца. Тот, предсказуемо, нашелся в библиотеке. И сына встретил ой как неласково.

— Прекрасно, — взмахом руки прервав сбивчивое приветствие, протянул Рисс. — Три недели прошло. Отчего же не месяц? Не два?

— Я… — Трой открыл рот, закрыл, захлебываясь воздухом, будто водой. — Куда он поехал? Ты знаешь, скажи!

— И ты знаешь, только не даешь себе труда подумать. Такое ощущение, что вместо мозгов у тебя лишь капризы жены плещутся! — рявкнул Рисс.

— Я не… — слова выталкивались с огромным трудом, в глазах нехорошо потемнело. Гулко забухало о ребра сердце, будто его сдавливали, сдавливали, сдавливали…

А потом вырвалось, будто тонущий на поверхность:

— Да плевать мне на них! Аэньяр, он… — Трой замер.

Дурак, какой же дурак… Да само имя сына и дало ответ! И ворохом посыпались воспоминания: тяжелая книга сказок Аэньи, выпавшая из разжавшейся во сне детской руки; сын, замерший перед впервые увиденным гобеленом; имя, данное жеребенку… Злость, злость и неприятие Ниираны.

— Эфар! — выдохнул резко, словно под всаженным под дых кулаком. — Ну, конечно же, Эфар! Она ведь обещала ему поездку… Вот же… — ругательство он проглотил, казалось неуместным, почти святотатством осквернять воздух этого дома подобными словами.

— Не прошло и года, — язвительно хмыкнул Рисс. — Да, она обещала. Уже не в первый раз. И мальчику это надоело.

Трой схватился за голову.

— Да туда даже на поезде… А уж верхом! Стихии, да как я…

— Вот уж не знаю, как ты ему в глаза после всего смотреть станешь. Но я верю, что Яр добрался до Эфар-танна. Или скоро доберется. Он умный, самостоятельный парень. Пожалуй, чересчур самостоятельный для его лет… Хотя, зная, чья в нем кровь — я не удивлен ничуть.

— Да что тут удивляться… — Трой помотал головой, потом внезапно шагнул вперед.