Делай, что должно. Легенды не умирают

— Я знаю, дед. Спасибо, — Аэньяр еще немного постоял так, позволяя себе насладиться теплом родного человека, потом осторожно высвободился. — Так, когда они там звонили?

— Минут двадцать назад.

— Значит, через полчаса будут здесь. Надо собираться. Дедушка, я возьму кое-что перечитать в библиотеке?

Рисс улыбнулся:

— Конечно, внук. Ты уже взрослый, напоминать об осторожном обращении с архивными документами, думаю, не стоит.

Яр насупился, проворчал:

— Вот как в библиотеке работать — так взрослый, а в остальном — малыш несмышленый, да?

Рисс рассмеялся, покачал головой, ничего не ответив.

Слова деда «Все продумал, да?» заставили голову заработать, отбросить жгучую обиду на мать, снова посчитавшую обещание сыну чем-то, что не стоило внимания. Не то, чтобы он в самом деле продумал все. План был, скорее, расплывчат и пока совершенно не определен, значит, его следовало проработать тщательнее. Но сперва он все же бросился в архив, где уже пару недель внимательнейшим образом вчитывался в самую значимую и важную свою находку за все время работы с этим хранилищем родовых документов.

Сперва, найдя на дальних стеллажах архива эти рукописные книги, он даже не понял их колоссальной ценности. Но стоило вчитаться, как мир за границами библиотеки перестал существовать вовсе. Вместо него Яр словно проваливался в прошлое, в события трехсотлетней давности, спрятанные за строками мелкого, четкого почерка, иногда лежащего каллиграфически-ровно, иногда прыгающего, словно это писалось в спешке или на ходу. Или вовсе в седле. Проваливался — и начинал слышать хрипловатый, напевно-раскатистый голос, в котором угадывалось урчание огромной кошки и потрескивание угольков в костре.

«Дорога в Фарат — это узловатая нить, ведущая сквозь леса, перелески, мимо золотых полей, готовых к жатве. Это деревни, городки, постоялые дворы. Это люди, каждый из которых несет в себе свой огонь, стоит только всмотреться. Это тепло, которым укрывает меня Кэльх. Это новое, распахивающийся передо мной непривычно-широким окоемом мир, уже не кажущаяся чужой земля. Да и как может быть она чужой, если здесь, в Ташертисе, родился и вырос мой Пернатый? Первое, что я попросил, когда покинули Ткеш, это рассказать, каким видит Фарат он. И Кэльх сказал: «Костер. Огромный, до неба, костер, светлыми языками — к облакам, искрами воздушных шаров, углями и дровами домов. Они, наверное, тебе странными покажутся. Одновременно приземистые и легкие, я сам не знаю, как так умудрились построить. Из светлого, теплого камня, а из окон — полотнища, всюду разные, пестрые, яркие. Люди между собой соревнуются, у кого красивее. И зелень, много зелени: деревья на улицах, цветы в кадках… Земляные без этого не могут, а огневики повсюду зажигают фонари. Представляешь: улица, по центру деревья высажены, ровной линией, а в кронах — множество крохотных фонариков? И такими же фонариками — спешащие по своим делам люди». Я так себе и представил: идут по улицам такие нэх, а на головах у кого пламя, а у кого и фонарики из тонких каменных пластинок, и за ними светится пламя их душ… Хочу увидеть это. Увидеть, как поднимаются в небо эти самые воздушные шары, как зажигают фонари Свечники, гобелены эти из окон. Но пока я смотрю на Ташертис. Он прекрасен, как и любая земля, где живут люди. Может быть, где-то там, где их нет, нетронутая человеческим присутствием природа еще прекраснее, но согревает землю, любую землю, именно людское тепло и забота. Это как если бы к Оку Удэши не вела ни одна тропа: оно было бы все равно чудом, но кто мог бы это ощутить? Кто восхищенно и бережно собрал бы «солнечную кровь», способную исцелить самые глубокие раны и ожоги бесследно, обрезая сухие ветви и давая кустам разрастаться? Кто согрел бы сочувствием каменное ложе спящего Родничка? Без людей это было бы просто озеро в горной долине, напоенное Силой, но бесполезное. Стихии не просто так создавали все это, весь этот мир, не зря отдали его людям. Важно только донести до людей, что и мы не должны бездумно тратить его богатства, пользоваться, ничего не давая взамен. Мы — такая же часть мира, как вот эта стайка тапи, перелетающая от куста к кусту в поисках насекомых. Вписаны в извечный круговорот Стихий, принимая их силу и отдавая в ответ».

Погрузившись в первый из дневников Аэньи, Яр не смог оторваться от чтения всю ночь. За что, конечно же, получил нагоняй, но не пожалел ни капли. Всего там было шесть или семь книг, почти одинаковых, в потрепанных кожаных обложках, с пожелтевшими от старости, ставшими немного хрупкими страницами. Бережно перелистывая их, Яр вчитывался в мысли своего предка, изумляясь, восхищаясь, не соглашаясь и споря, если было о чем. Дочитав последний из найденных дневников, он понял, что здесь далеко не все. Наверняка что-то должно было остаться в Эфар-танне, и он во что бы то ни стало должен был туда попасть.

Яр собрал все дневники, бережно упаковав их в плотную бумагу, завернул сверху в собственную сорочку и спрятал на дно рюкзака. Сверху сложил остальные вещи. Как раз закончил к моменту, когда во двор въехал, тарахтя мотором, новенький «Суад» родителей. Наверняка дед будет морщиться: вместо чистого, но затратного для водителя магического движителя, эта машина бегала на газовом, обдавая все вокруг облаками вонючего дыма. Уж лучше бы взяли конный экипаж, пусть и дольше, зато не так бьет по ушам шумом, а лошадиный навоз не травит округу, наоборот, удобрит траву по обочинам. Но разве отец матери указ? Нет, Трой Солнечный своей жене отказать в желании прокатиться на механическом чудище не откажет. Тьфу, буря их раздери! У него было бы на полчаса больше, чтобы собраться с мыслями, а теперь как бы и последние из головы не вышибло грохотом и вонью.

Мать, увидев Яра, выходящего из дома с рюкзаком, изрядно удивилась, это даже отразилось на ее обычно строго-равнодушном лице. Должно быть, настроилась уже на спор с сыном, должный закончиться приказом на повышенных тонах. Аэньяр мысленно засчитал себе маленькую победу: заставить мать растеряться было непросто. Но мнимой покорностью ее решению он выторговывал себе немножечко воли. Если бы стал артачиться, дома за ним бы негласно, но неусыпно следили, а ему это было совсем не нужно.

— Отец, матушка, рад видеть вас, — он перетерпел формальные материнские объятия и куда более искренне ответил на отцовские.

— Если ты готов, возвращаемся прямо сейчас, — не терпящим возражений тоном обронила Ниирана.

— А что, с дедом не зайдете поздороваться? — внутренне вспыхивая, спросил Яр больше у отца, чем у нее. — И бабушка дома. С утра пироги с вишней пекла — объедение!

— Време…

— Обязательно зайдем, Яр, — отец хлопнул Яра по плечу, без слов благодаря за этот маленький демарш. — Закинь рюкзак в кабину, и идем. Бабушкины пироги я пропустить ну никак не могу.

В полированном боку машины Аэньяр заметил, как поджались материны губы, но она, чуть помедлив, последовала за ними.

Яр уплетал пирожок с молоком, совершенно не вслушиваясь в разговор старших. Все равно ничего информативного не услышал бы: отец выспрашивает родителей о здоровье, не нужно ли чего привезти, помочь, купить, дед с бабушкой обстоятельно рассказывают, как тут дела, что делали, какие проблемы. Он все это знал — точно так же они рассказывали и ему. По меркам нэх, они были еще совсем не стары — что для мага шестьдесят лет? Только самый расцвет силы. Но ни дед Рисс, ни бабушка Койя нэх не были. Так вышло — Стихии им не отозвались. Ни в шестнадцать, ни позже. Это не мешало им быть уважаемыми людьми, не помешало и родить четверых детей, которые — снова шутка Стихий! — оказались все нэх и все разностихийные. Отец вот был магом Земли, тетя Лира — Воздуха, дядя Кайет — огневиком, а тетя Илора — водницей. Впервые за все время своего существования род Солнечных стал именоваться Алмазным. Тетя Илора вошла в Совет Стихий, как самая сильная нэх рода. Иногда Аэньяр думал, что только это подтолкнуло мать принять предложение отца и стать ему супругой. Холодная, властная водница, она очень скоро полностью подчинила себе увлекающуюся натуру Троя, вертя им, как хочется. Так река в половодье легко прокладывает в мягкой глине новое русло.

Кузнечное дело и металлообработка перешли к дяде Кайету, а вот отец начал довольно рискованное предприятие в условиях стремительно развивающихся в Ташертисе технологий: он занялся разведением лошадей. Но, как и полагалось любому земляному, подошел к этому делу со всей ответственностью и основательностью. На ферме Троя Солнечного Конника выращивали лучших скаковых лошадей в Ташертисе. Действительно, лучших. За все годы, что они участвовали в скачках, на частных ли дистантах*, на майоратных, по ту или по сию сторону Хребта, они ни разу не вернулись в родные конюшни без приза.

Дед степенно расспрашивал отца о планах на скачки, а его глаза лучились легкой насмешкой: он прекрасно видел, как это бесит невестку. Но все хорошее кончается, пироги с молоком тоже.

— Нам пора, отец, — виновато вздохнул Трой.

— Приезжайте почаще, — Рисс крепко обнял его и внука, Нииране достался только кивок. На что уж род Солнечных был дружен и сплочен, но как принять того, кто всеми силами отгораживается и выставляет колючки в ответ на сердечность?

Весь путь домой Аэньяр провел, молча уставившись в окно. Смотрел на знакомые очертания холмов, вспоминая, как часто играл здесь с двоюродными братьями и сестрами, как разыгрывали сценки из прочитанных им легенд. И думал, что совсем не похож на легендарного предка. Воспитан не так и не в то время. Аэно из дневников был ненамного старше него, воспринимался почти ровесником, эталоном, и Яр, сравнивая себя с ним, с горечью думал, что очень часто забывал о принципе, который для Аэньи стоял во главе угла. Слишком часто он руководствовался велениями сердца, а не разума. «Делай, что должно». Но должно-то ему повиноваться родителям, ехать с ними в Мирьяр на скачки, где будет выставляться жеребец, выездкой которого занимался и он тоже. Ильама — «Рассвет». Яр помнил, как поджала губы мать, когда отец позволил ему самому дать имя новорожденному жеребенку. Рыжий, как огонь, как солнечный луч. Как еще мог назвать его Аэньяр? Матери не понравилось то, что он использовал горское слово. Словно это задевало лично ее. Впрочем, ей и его собственное имя не пришлось по душе. Имя дал отец, в свое время с подачи деда Рисса тоже влюбленный в историю рода и преклонявшийся перед легендарными предками**. Может быть, он хотел сделать приятное матери? А в итоге получил бурю недовольства. Яр не понимал, что ею движет, какой яд, какая обида столь глубоко проникли в ее сердце, что отравили все родственные чувства? Но собирался узнать, отыскать истоки. И… может быть… помочь очистить?