Делай, что должно. Легенды не умирают

Мальчишка на его довольно бесцеремонные действия не обиделся, только улыбнулся и потянулся за своей седельной сумкой. Его небольшого котелка впрямь как раз хватило бы им двоим на раз.

— Родник вон там, — он махнул в сторону, именно в ту, где Белый указывал крохотным значком нахождение пригодной для питья воды.

Водник, значит, будет. Те даже до прихода силы подобное безошибочно чуют. И шестнадцати ему точно нет, иначе бы водой и вылечился, не за питьем пошел, а именно за этим. Кивнув своим мыслям, Коготь направился, куда указали.

Когда вернулся, мальчишка — вот не лежится ему! — сидел, уткнувшись в какую-то потрепанную книгу, силился читать при догорающем дневном свете.

— Глаза попортишь, — привычно бросил Коготь, вешая над уже немного прогоревшим костром котелок с будущей похлебкой и пристраивая сбоку второй. — Отвлечься хочешь — так лучше расскажи чего? Или я могу.

Мальчишка закрыл книгу, заложив страницу вшитой в корешок ленточкой, прикрыл глаза и принялся чуть нараспев цитировать, а в том, что это именно цитата, Коготь не сомневался ни секунды:

— «Я сжег столько свечей, тренируясь их зажигать, что хватило бы на весь Иннуат и окрестные горские ата-ана, чтобы осветить их в самую долгую ночь года. Если бы сам не видел, как с пальцев учителя срывается крохотная, едва-едва заметная искорка, чтобы воспламенить фитиль одним касанием, решил бы, что он надо мной просто издевается. Кэльх был безумно терпелив, а я — безумно раздражен своей неспособностью взять под контроль силу, текущую в моей крови. Вызвать столб пламени, достаточный, чтобы пронизать Учебную башню до самой крыши? Сколько угодно! А эту, буря ее раздери, искру — нет. Сколько раз я покрывался потом от тщетных усилий, чувствуя себя, как выполосканная и отжатая старательной прачкой ветошь! Пока не понял: вместо того, чтобы изначально призвать искру, я вызывал к жизни весь пламенный поток, доступный мне, и потом тщетно старался удержать его на кончиках пальцев, выпустив лишь малую толику. Я представлял себя ревущим огнем, который должен отделить от себя почти незаметную частичку. А должен был — этой частичкой, отрешаясь от прочего. Ведь огонь — он и в самой малой искорке — огонь».

Коготь выслушал это с непроницаемым лицом. Потом помешал похлебку, чтобы не подгорела, отложил ложку и сурово спросил:

— Ты кто?

— В смысле? — моргнул мальчишка. — Аэньяр Солнечный, я же говорил.

— В прямом, — Коготь выставил руку и принялся загибать пальцы. — Тебе еще и шестнадцати нет, а ты уже чуешь чужую силу, раздаешь имена направо и налево, цитируешь дневники самого Аэньи… И ведешь себя вообще не так, как положено в таком возрасте! Уж я мелких повидал, даже самые серьезные — другие. Так что, повторяю: ты кто?

— Мне четырнадцать, — Яр закатил глаза и начал отвечать с самого первого вопроса. — У меня в роду собраны все четыре стихии, было бы странно, если бы я не умел отличить водника от огневика, или не знал проявлений магии Земли или Воздуха. А у тебя все видно по глазам — это касается и имени. Ты же… ну… Кречет, как это можно объяснить? Я посмотрел и увидел. Насчет дневников — вот, — он бережно поднял книгу на ладонях. — Это и есть дневник Аэньи. Он мой пра-пра-пра… и еще много раз «пра» дед. Как и нэх Кельх Солнечный Хранитель. По ветви Амаяны анн-Теалья анн-Эфар Кроткой. Насчет поведения и прочего… Не знаю, мне никто не говорил, что я чем-то отличаюсь от сверстников. Разве что дед — но он упирал на мою непомерную любовь к чтению.

— Лучше б упирал на то, что тебе с нормальными детьми стоит пообщаться, — вздохнул Коготь. — Ведешь себя… А, ладно.

Он отвернулся, невольно обдумывая услышанное.

— Я что, по-твоему, с детьми не общался? — рассмеялся Аэньяр. — У Солнечных огромная семья, дети арендаторов — у меня куча друзей!

Коготь только головой покачал.

Наевшись горячей каши с тушенкой, Яр уже давно свернулся калачиком под своим пледом и стеганым одеялом Когтя и тихо сопел в две дырки, еще хрипловато, но уже без натужного сипения опухшим горлом. У него и горло не так болело, и температура была разве что чуть выше нормы: Коготь это определил лишь по тому, что для его горячих рук лоб мальчишки больше не казался полыхающим углем, а был совершенно таким же. Это значило, что для обычного человека, не огневика, он был бы все еще чуть более горячим, чем следовало.

А вот самому Когтю не спалось. После откровений Яра он пытался обдумать узнанное, но в голове, как в котелке, беспорядочно булькала каша из обрывков мыслей и эмоций, и он усилием воли отложил приведение этой каши в порядок. Будет день, будет ветер в лицо, голову остудит — вот тогда все и уложится.

В костре медленно тлела, рдея и пощелкивая, толстая ветка, скорее даже, обломанный непогодой древесный комель, которого должно было хватить до самого утра. В темноте вздыхала, переминалась с ноги на ногу Ласка, время от времени похрустывая сочной травой и всхрапывая. Но не тревожно, как если бы чуяла волков, а сонно и спокойно. Вот и славно.

Под эти звуки Коготь и уснул, чутко и сторожко, готовый вскочить, если что-то случится. Но ночь прошла спокойно, а утром они доскребли остатки ужина из котелка, напились отстоявшегося за ночь отвара — Коготь специально заварил еще порцию, чтобы не бегать к ручью снова — и двинулись дальше.

Ниточка тропы на карте виляла, постепенно ведя их вперед, через огромный лесной массив, занимавший эту часть равнины перед горами. К горам они и ехали, и Коготь не удивился, когда понял, что вскоре их путь пойдет параллельно полотну железной дороги. Потом свернет к броду через реку — не по железнодорожному мосту же им перебираться? Но пока он предупредил Яра, по-прежнему ехавшего у него за спиной:

— Твоя Ласка шума не испугается? Возможно, попадем в расписание какого поезда.

— Ласка — тренировочная кобыла, да и у нас дома много машин. Грузовые, полевые… Она привычная, — мотнул встрепанной от ветра головой парнишка. — И я всегда смогу ее успокоить, не волнуйся. Я знал, что придется ехать по дороге вдоль полотна экспресса. А ты когда-нибудь на нем ездил?

— Нет, только на пригородных. Я из Фарата, куда-то еще выбирался редко, разве что с мелкими. А с Белым — он кроме роллера других средств передвижения не признает.

— А Белый — это кто? И почему — Белый? — посыпались из Яра вопросы, приближая его к привычному образу подростка.

— Ну, вообще он Лено Белый Ворон, — усмехнулся Коготь. — Мой старший, ему тридцать в этом году будет. А Белый он, потому что умудрился влезть на своего коня и на нем проехаться. И все орали: «Белый, белый!»… Кто ж знал, что он его из Белого пламени сумеет сделать.

— Коня? Ух ты! Хочу с ним познакомиться! — ух, как полыхнули-то глазищи! Сразу видно, что сын Солнечного Конника.

Лито уже сообразил, кем Аэньяр приходится хозяину конезавода, клеймо которого темнело на крупе Ласки. Вспомнил все, что слышал об этом земляном. И яркие афиши, расклеенные на информационных досках Фарата, анонсировавшие скачки «Кубка Объединенных Земель» в Мирьяре. И даже представил, как родители Яра мечтают всыпать ему за то, что наверняка сорвал им эти скачки своим побегом. Только, опять же — какому другому подростку Коготь сам бы всыпал по первое число, поняв такое. И домой за шиворот притащил: знамо ли, так семейному делу гадить? Но тут… Нет, не все так гладко, явно не все. Расспросить бы, но успеется, пока пусть попривыкнет.