Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда

Выступление Кронида на конференции произвело эффект разорвавшейся бомбы. Пока он говорил, участники с огромным вниманием следили за реакцией представителей СССР. Не собираются ли они покинуть зал? О чем говорят их жесты и выражение лица? Улыбнутся ли они, рассердятся, станут обсуждать, каким образом лучше реагировать? О чем они все же думают и насколько широко раздвинулись границы свободы слова при Горбачеве? Всего лишь два года назад в интервью газете французских коммунистов “Юманитэ” Горбачев утверждал, что в СССР нет политзаключенных, и отрицал, что советские суды отправляют граждан в лагеря за политические убеждения.

Как и пятнадцать лет назад, когда его обвинили в клевете на советское общество, в тот весенний день на севере острова Зеландия Кронид затронул тему, которая, несмотря на гласность и перестройку, в СССР все еще оставалась под запретом. Он говорил о роли правозащитных движений в реформировании государства. О людях, которые уже двадцать и двадцать пять лет назад указывали на проблемы, ставшие сегодня предметом внимания Кремля, советских экономистов и исследователей-социологов, и которые в 1960-х, 1970-х и даже 1980-х за свои критические исследования заплатили тюремным заключением, высылкой и разрушенной карьерой. Тогда их отвергали как маргиналов, далеких от жизни интеллектуалов или иностранных агентов, совершенно не понимая, как их идеи воспринимаются населением. Говоря об этих людях, обычно цитировали слова Ленина о русских офицерах — дворянах, которые в 1825 году на Сенатской площади в Санкт-Петербурге выступили против царя Николая I и потребовали конституции, не имея, однако, никакой поддержки среди широких слоев населения и закончив на эшафоте или изгнанием в Сибирь: “Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа”. Многие западные журналисты и дипломаты, со своей стороны, считали, что тратить время и силы членов МХГ побуждали только преследования со стороны КГБ и долг гуманизма, а вовсе не их мысли и чувства.

По словам Кронида, диссиденты на самом деле разбудили Горбачева, и советский лидер, скорее всего, осознавал это. Он принял именно их идеи и лозунги и включил в повестку дня те проблемы, на которых диссиденты заостряли внимание. Именно они в свое время требовали гласности и публичного освещения наиболее важных негативных явлений в советском обществе, но отправлялись за решетку, в лагеря политзаключенных, вплоть до весны 1988 года. Как редактор ежегодного издания, посвященного политзаключенным, Кронид знал около четырехсот имен, но поскольку его данные были неполными, оценивал число узников совести в семьсот-семьсот пятьдесят человек. И тем, кто обрел свободу после возвращения Андрея Сахарова в Москву в декабре 1988 года, не могли найти работу, им не предоставили никакого жилья, не реабилитировали их и не пригласили участвовать в дискуссии о будущем СССР.

Отдельные газеты, в том числе флагман гласности “Московские новости”, даже публиковали сюжеты, очерняющие таких выдающихся критиков системы, как Анатолий Марченко, умерший в заключении в 1986 году, и литовец Балис Гаяускас, который был в заключении вместе с Кронидом и провел в сталинских лагерях больше двадцати пяти лет.

Выступая на конференции, Кронид сразу взял резкий тон. Он критиковал советскую интеллигенцию за бездействие в отношении тех, кто жизнью и благополучием заплатил за установление в России демократии. Кронид говорил крайне эмоционально. Вдруг его голос сорвался, по щекам потекли слезы. Зал затих. Этот человек лучше других знал, что пришлось пережить выступавшим против советской власти, чего им это стоило. Он сам был одним их них. Он говорил от имени советского правозащитного движения и требовал покончить с наследием Юрия Андропова — близкого союзника Горбачева, бывшего руководителя КГБ и партии, поднявшего волну арестов, депортации, угнетения инакомыслящих и усиления цензуры после образования МХГ.

Выступление Кронида произвело неизгладимое впечатление на слушателей, в том числе на Кнуда Йенсена, основателя “Луизианы”, который впоследствии не раз приглашал советского диссидента в музей и в 1995 году вручил ему награду за огромный вклад в развитие свободной прессы в России. В 2000 году Кронид был в числе пятидесяти журналистов и редакторов, в связи с пятидесятилетием Международного института прессы названных “героями свободы прессы в мире” за вклад в ее развитие при работе в особо трудных условиях. Среди номинантов оказались и такие легендарные личности, как владелица “Вашингтон Пост” Кэтрин Грэхем, чешский диссидент Иржи Динстбир, его польский коллега Адам Михник и израильская журналистка Амира Хасс.

Пока Запад восхищался малопонятными высказываниями Горбачева про “общий европейский дом”, который также включал СССР, Кронид продолжал смотреть на свою отчизну трезво. “Сегодня расстояние между Европой и Советским Союзом мне представляется настолько безмерным, будто это две разные планеты”, — сказал он мне весной 1990 года, после того как коммунистическая партия под давлением общественности лишилась монополии на власть.

В лагере Кронид познакомился с представителями национальных движений за независимость стран Балтии, Украины и других регионов и сразу понял, что они могут стать решающей силой в развале коммунистической империи, как это понял и другой диссидент, Андрей Амальрик, уже в 1969 году предсказавший падение СССР в своей статье “Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?”. “Советский Союз уже не тот, к которому мы привыкли за десятилетия, на наших глазах начинается процесс развала, который резко усилится в ближайшие месяцы… Поэтому нелепо обсуждать место СССР в общем европейском доме. Речь идет о множестве разных наследников гигантской страны. Уже наметился ряд независимых национальных государств, которые стучатся в дверь Европы: страны Балтии, Молдова, возможно Украина. Армения, Грузия и Азербайджан едва ли станут частью европейского дома. Геополитически они тяготеют к югу и будут вынуждены относиться к мусульманскому миру. Остается славянский регион, где ситуация по-прежнему до конца неясна. Исторически и духовно Россия тесно связана с Европой, однако в ближайшие годы страна будет в такой степени поглощена собственными проблемами, что сложно представить ее активным участником строительства новой Европы. Россия станет фактором политической нестабильности в Европе, страной, раздираемой локальными конфликтами и войнами, хотя и без мощных полномасшатбных военных действий, имевших место после революции 1917 года”, — утверждал Кронид, когда я брал у него интервью на копенгагенской встрече участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Это был точный анализ сложившейся ситуации. Спустя пару лет, в августе 1991 года, во время попытки переворота Кронид оказался в гуще событий. Он приехал в Москву на конгресс российских соотечественников — это была его вторая поездка в Россию после изгнания из страны в 1977 году. Думаю, эти три дня были одними из самых счастливых в жизни Кронида. В течение недели мы созванивались несколько раз. “Слышишь? Это группа танков, она идет прямо на нас!” — с восторгом кричал он мне в трубку. “Ты видел, как достойно и организованно ведет себя народ у Белого дома?” — спросил он в следующий раз.

Кронид был счастлив вернуться в Москву и оказаться в гуще событий, за которыми он на расстоянии следил последние шесть лет из Мюнхена. За эти три дня он успел принять участие в защите штаб-квартиры президента Ельцина в Белом доме и порадоваться демонтажу памятника основателю КГБ Феликсу

Дзержинскому на Лубянской площади, о чем написал выдающийся репортаж. При попытке переворота была восстановлена цензура, и Кронид явился в редакцию рупора гласности — газеты “Московские новости”, чтобы помочь готовить сводки новостей, которые через громкоговорители сообщались людям, собравшимся на Пушкинской площади.

После неудавшегося путча Кронид вернулся в Мюнхен, чтобы подготовить специальный номер своего журнала “Страна и мир”, названный в честь эссе Андрея Сахарова. Любарский написал восьмидесятистраничный репортаж с анализом и комментариями, который он, вдохновленный радостным событием, назвал “Революция победила”. “Коммунистической партии Советского Союза больше нет. С искажением истории покончено, и можно переиначить известные слова Ленина: “Нет такой партии!” Последняя империя на Земле прекратила свое существование. Нерушимый союз республик исчез с политической карты мира. Вовсю идет развал КГБ, система теряет свой “щит и меч”. Без своих трех опор (партии, КГБ и армии) пал самый долгий, подавляющий и бесчеловечный режим в мировой истории, который все называли “советской властью””.

И с гордостью за то, что Россия не последовала румынскому примеру кровавого восстания против диктатора, подытожил: “Последние шесть лет мы наблюдали за революцией, начатой сверху. Считалось, что она дала нам свободу, и когда мы усомнились в этом, нас обвинили в неблагодарности, напомнив, кого мы должны благодарить за откровенность своих газет и возможность ездить за границу. Но свободу никто не может “дать”, она приходит сама. Ведь тот, в чьей власти ее дать, волен так же отнять ее… Свободу, которая пришла в московский Белый дом, мы взяли сами. Мы никого не должны благодарить за это — ни Горбачева, ни даже Ельцина, сколько бы похвал в его адрес ни раздавалось”.

Полтора года спустя Кронид вернулся в Москву. Он стал редактором либерального еженедельника “Новое время”, для которого писал одну блестящую статью за другой: от глубокого анализа перехода тоталитарных и авторитарных режимов к демократии и принятия новой конституции в Германии и Италии после Второй мировой войны, а в Португалии и Испании — в 1970-х годах, до активной защиты роспуска президентом Ельциным Верховного совета и ввода войск в Москву в октябре 1993 года, разоблачения махинаций на выборах и антиконституционного решения о начале войны против Чечни в декабре 1994 года. Любарский участвовал в разработке нового закона, который вернул ему и другим русским изгнанникам гражданство. В этом был весь Кронид. Его не устраивали указы, действовавшие лишь для избранных. Он требовал, чтобы изменения были узаконены и приносили пользу не только ему, но и всем гражданам России. Он участвовал в работе над конституцией, принятой в декабре 1993 года, а также выдвинул свою кандидатуру во время парламентских выборов, хотя и безуспешно.