Дело о мастере добрых дел

И слезы в три ручья. Только стоило порадоваться, что пришел в себя и стал показывать характер, как пожалуйста - сидит, сгорбился, грустный, жалко его. Что бы Илан ни говорил Намуру, а время кудахтать еще не миновало.

Илан вытянул из банки салфетку, дал вытереть лицо. С полки за витриной с инструментами снял свернутое одеяло и подушку, чуть подтолкнул Актара лечь, помог разуться и поднять ноги, укрыл. Подобрал упавшую на пол салфетку, дал новую, чистую. Сказал:

– На стол кладу ключ от двери. В палате не поработать, а здесь светло, есть бумага и чернила. Я найду, кого послать за тетрадями, нужно только объяснить, как их найти. У вас целая стража до того, как процедурная понадобится другим пациентам. А нужно поплакать - ну... значит, нужно. Это пьяный гриб выходит. У кого смехом, у кого слезами. Я все понимаю, мой хороший, я совсем не сержусь. Еще дней пять-шесть потерпеть, и все пройдет, потом забудется. Хочешь, просто поспи здесь. Не бойся. Не нужно думать, что ты один. Меня можно позвать в любое время дня и ночи. Я приду и помогу.

Пять или семь сотых посидел рядом. Держал за руку, делал вид, что слушает пульс, ловил то и дело падающую салфетку. Успокоил. С трудом выпутался из этого положения так, чтоб не смазать ощущение поддержки и нечаянно снова не обидеть ("скажу фельдшеру, пусть принесет тетради"). Жалко-не жалко, а идти надо. Сегодня плакса в хирургическом не единственный, кто требует внимания.

Доктор Раур дежурит по хирургии, это удачно. Поначалу Илан думал, что проникся к Рауру доверием из-за того, что тот неуловимо похож на Джату. Не только внешне, но даже чем-то в характере и поведении. Этой ночью убедился, что первое впечатление не подвело - Раур опытный, знающий торакальный хирург. Уверенный в том, что делает на своем поле. Именно тот человек, которого не хватало госпиталю. Хоть на кого-то можно будет положиться, когда совсем никакого просвета в делах. Но заглянуть к хофрскому посланнику - личная обязанность. Раз уж доктор Раур дождался Илана и не встал к столу первым. Кто оперировал? Илан оперировал. Теперь потащит и груз ответственности за все, что может случиться в послеоперационный период.

Палату безымянному посланнику отвели лучшую. Со шторами на окнах (застеклено одно, второе закрыто ставнями, но света много) и с шелковым ковром на полу - пережитком дворцового прошлого. С чистым белым, а не посеревшим или порыжевшим после госпитальной прачечной постельным бельем. Обязанности сиделки исполняет операционная сестра из вчерашней смены. Видимо, вызвалась подработать за денежку. Дремлет возле кровати, но чутко. Едва доктор приоткрыл отменно смазанную дверь, выпрямилась и сделала строгое лицо. Проснулась лишь пару мгновений спустя, уступила место, обошла кровать, встала по другую сторону, как ассистент на операции. Привычка. Без второго хирурга они с Гагалом так и работают. Он шьет, она на крючках или вяжет узлы. На столике у кровати полный набор препаратов и инструментов, которые могут понадобиться. Подготовились. Интересно, кто у нас настолько хорошо понимает политическую ситуацию - Гагал? Комендант этажа? Доктор Раур? Подбить в полете такую птицу, как посланник Хофры непозволительно дорогое удовольствие не только для Арденны, но и для Ходжера, и даже для самого Тарген Тау Тарсис. Во всех торговых и политических делах там исходят из непреложного постулата: можно ссориться с кем угодно, но не с Хофрой.

На губернаторском приеме Илан лучше разглядел и запомнил говорливого посланника. Тот выглядел моложе. Теперь можно рассмотреть и его молчаливую тень. Любопытно, что за люди живут на Хофре. Уж очень много вокруг них тайн.

Широкие плечи, а кость на запястьях тонкая. Сам бледный, белая кожа, под глазами синяки. Каштаново-рыжие волосы пострижены замысловато. Не по-ходжерски, когда их обрезают чуть выше плеч и зачесывают назад. Виски и затылок сняты накоротко, выше по голове пряди длиннее и чуть вьются. Профиль благородной древней статуи. Четкий рисунок губ. Только цвет у них... не синие уже, как вчера. Но и не розовые. Белые. Хреново это, господин посланник. Зовут-то тебя как? Надо же как-то к тебе обращаться.

Илан заглянул в сопроводительный лист. Две послеоперационные инъекции по протоколу от Гагала, третья от доктора Раура - по оценке состояния. Из наркоза выходил тяжело. Капали солевой раствор и глюкозу, мочи за ночь натекло кубиков двести. Пациент не угрожаемый, но пока подозрительный. Пора колоть следующее обезболивающее. Кивнул сиделке снять одеяло. Тело не выбрили перед операцией, везде рыжий. Кожа прозрачная, никогда не видевшая солнца. Шов заклеен, дренаж в порядке, крови почти нет. Поднимать пока не надо, слабый. Как лежит - на сердце шумов не слышно, в легких относительно чисто, но мокрота в бронхах есть и дышит неровно. Без лихорадки, температура повышена, но в пределах допустимого после операции, давление низкое, озноб почти прошел. Крови бы перелить. Да взять негде. Разве что у самого Илана, а он обещал поделиться с Эштой. Нужно будет поговорить об этом. Если Эшта умрет... Стоп. Не надо так думать.

Посланник пошевелился. Открыл глаза. Темные, почти черные. Зрачки расширены. Смотрят... никуда. Поворот головы к Илану. Взгляд невидящий. Пугающий, немного безумный. Илан слегка похлопал больного по щеке, надеясь, что этот взгляд просто сон, и посланник сейчас очнется. Нет. Явно понимает, что рядом человек, но так и смотрит мимо.

Илан испугался. Не понял, что это значит. Они с Рауром ошиблись где-то, организм сыграл злую шутку, или так и было? Спросил сестру:

– Что с ним? Что говорил доктор Раур?

– Он слепой, - полушепотом отвечала она.
– И у него вырезан язык. Доктор Раур сказал, давно.

Илан окончательно растерялся. Ездец ездецкий. К чему угодно готовят в ходжерской медицинской академии, но к такому почему-то нет. Когда люди калечат людей под определенную цель или за какой-то промах. Ведь не просто так отрезают язык. А слепой он от рождения или тоже есть причина?..

– Как же так-то, - пробормотал он.
– Почему?..

– Не знаю, доктор, - сестра приняла эти вопросы в пространство за обращение к ней.

Посланник поднял руку и дотронулся Илану до плеча. Потом тронул подбородок, щеку, нос, лоб, провел по лини волос и вернулся к губам. Познакомился. Илан взял его руку двумя ладонями, уложил обратно на кровать. Слегка сдавил пальцы.

– Я врач, меня зовут доктор Илан. Я оперировал тебя ночью, мой хороший. Зашивал сердце. Здоровое сердце, сильное. Будет биться, будет жить. Как твои дела? Ты меня слышишь? Понимаешь? Тебе что-нибудь нужно?

Сжимает Илану ладонь в ответ. Слышит. Понимает. Благодарит. Дела не очень. Все болит. Нужно помочь перетерпеть.

– Покажи, где больше всего больно?

Этот вопрос нужен не для ответа, а чтобы шевелился. Не лежал пластом. И координацию проверить.

Отнимает руку и медленно проводит вдоль грудины. Бедро ближе к Илану уже со следами инъекций, ниже ноги забинтованы - надо же, даже это не забыли, не махнули рукой и успели перед операцией. Какой доктор Раур молодец. Илан набрал шприц, передал сестре. Она ввела с другой стороны. Посланник поморщился. Больно. Что за люди на Хофре? Да такие же, как и везде. Плохо им, как всем.

– Интервалы между инъекциями соблюдать строжайше, - сказал Илан.
– Пропустите что-то - своими руками пришибу. Если будет беспокоиться, вводите раньше, чем положено. Он же не пожалуется, не позовет на помощь. Придется всем нам внимательно следить. Снимите бинты, грелку в ногах поменяйте. Если может, пусть откашливается. Не сможет - я чуть позже подойду и помогу. Как узнать его имя? Нам о нем никаких записей не оставили?

Сестра покачала головой, поправила одеяло. Посланник прижал ладонь Илана к кровати, развернул попытку опять взять его за руку. Указательным пальцем нацарапал Илану в центре ладони "М". Илан догадался, подставил руку ближе и удобнее. "Мир..." Перечеркнуто. "Мар... аар". Мараар. Снова перечеркнуто. "Мар".