Дело табак
Шрифт:
– Да-а-а… – произнес тот. – Однажды Стратфорд пришел такой веселый и сказал, что он у лорда Ржава в доверенных лицах и все такое, тот на него полагается и подкидывает деньжат, но я решил, что он просто хвастается.
Ваймс, удивляясь собственному терпению, спросил:
– Кстати, Тед, а ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-то из них говорил про ту гоблинку?
На лице парня появилась коварная усмешка.
– Если вам так хочется, командор…
Ваймс несколько мгновений смотрел на Трепета, а потом сказал:
– Тед, я хочу знать только то, что ты видел или слышал, а не то, что тебе померещилось. И не то, что ты сочинил, чтобы меня порадовать, ясно? Иначе я перестану быть твоим другом… – Ваймс ненадолго замолчал. – Ты когда-нибудь слышал, как лорд Ржав или Стратфорд говорили
Было очень поучительно наблюдать за тем, как арестант шевелит мозгами. Он походил на большого пса, жующего ириску. Видимо, Трепет до чего-то додумался, потому что в конце концов произнес:
– Про кузнеца? А я и не знал, что это как-то с ним связано. Ну да… когда мы стояли во дворе, молодой лорд Ржав подошел к Стратфорду и сказал что-то типа: «Есть новости про нашего друга?» – ну и Стратфорд ответил: «Не извольте беспокоиться, сэр, его ожидает королева», и оба засмеялись…
В тишине Трепет спросил:
– Вы в порядке, сэр?
Ваймс, отмахнувшись от вопроса, поинтересовался:
– Что он имел в виду?
– Понятия не имею, сэр, – ответил Трепет.
– Здесь есть что-нибудь под названием «Королева»? Может быть, паб? Или лодка?
Ваймс подумал: «Да, у лодок всегда странные названия, среди них просто обязана быть «Королева».
Пес вновь пожевал ириску.
– Простите, командор, я правда ничего не знаю. Ни одной «Королевы» тут не плавает.
Ваймс решил поставить точку. Он получил хоть какой-то результат. Не лучший. Ничего, что удовлетворило бы Ветинари – всего лишь намек на крошечный заговор, целью которого было куда-то отправить Джетро против воли. Но Ваймс, по крайней мере временно, удовлетворился.
Он понял, что Трепет робко поднимает руку, как ребенок, который страшится выговора от учителя.
– Что, Тед? – устало спросил он.
Трепет опустил руку.
– А я найду бога, сэр?
– Что? Какого бога?
Трепет, казалось, смутился, но тут же собрался с духом.
– Ну, сэр, я слышал, что иногда люди находят бога, когда попадают в тюрьму, и тогда с тобой лучше обращаются и даже, может, быстрее выпускают, ну, потому что ты молишься, вот я и подумал – если меня посадят в участок, там, наверное, к богам капельку ближе, если вы понимаете, к чему я клоню. Я, конечно, не хочу доставлять неприятности…
– Знаешь, Тед, если в мире есть какая-то справедливость, то богов, пожалуй, нужно было бы искать в Танти. Но на твоем месте, если бы мне пришлось выбирать между возможностью божественного вмешательства и гарантированными тремя приемами пищи в день, и чтобы в миску никто не плевал, и не храпел в ухо ночью, и чтобы ты оказывался на коленях только ради молитвы… тогда я бы сказал: бог с ним, с богом.
Солнце уже встало, и Вилликинс не сбавлял хода. Ваймс это заметил. Улица взывала к нему, даже когда представляла собой всего-навсего широкий проселок. Он толкнул локтем задремавшего Фини:
– Скоро будем дома, сынок. Думаю, мистера Трепета пока можно поместить в твою уютную каталажку. Согласен?
Трепет явно был озадачен, и Ваймс добавил:
– Ох, боги. Неужели ты думал, что я немедленно погоню тебя в Анк-Морпорк? Нет, придется отправить туда гонца, чтобы из города, в свою очередь, послали кого-нибудь сюда с тюремным фургоном. Не беспокойся, каталажка прочная, уютная, каменная. Плюс ко всему – и я не сомневаюсь, что это изрядный плюс, – госпожа Наконец, скорее всего, приготовит тебе вкусный бань-двинь-хрен-там, с морковкой и горохом. Фирменное блюдо.
Статус имеет свои привилегии, подумал Ваймс, когда остановился у старой каталажки.
– Старший констебль Наконец, пожалуйста, устрой арестанта, присмотри, чтобы его накормили и напоили и так далее, и, разумеется, займись бумажками.
– Чем-чем, сэр?
Ваймс моргнул.
– Может ли такое быть, Фини, что ты никогда не имел дела с бумажной работой?
Фини смутился.
– Э… да, сэр, конечно, но обычно я просто записываю имя в блокноте, сэр. То есть, я ведь знаю, кто он такой, откуда и что натворил. Кстати, после той истории со старым мистером Укропсом, когда он напился, я также проверяю, нет ли у арестованного
аллергии на какие-нибудь ингредиенты бханхбхангдукской кухни. У меня целый день ушел, чтобы отмыть каталажку, и все из-за капельки мигунчика… – Заметив выражение лица Ваймса, юноша добавил: – Это такая известная приправа, сэр.– Хабеас корпус, парень! Ты ведь хочешь быть настоящим стражником, так? Значит, мистер Трепет – твой заключенный. Ты за него отвечаешь. Если он заболеет, это твои проблемы. Если он умрет – это твой труп, а если он сбежит, ты окажешься в таком положении, что слово «проблема» будет огромным преуменьшением. Я пытаюсь тебе помочь, честное слово, но с тем же успехом я мог бы отвезти его в Холл. У нас полно погребов, и мне ничего не стоит уложить его на ночь в одном из них, никаких проблем. Но если я должен буду этим заниматься, что проку от тебя?
Фини явно испугался. Он враз подтянулся.
– Я и слышать об этом не желаю, сэр, да и мои предки бы возмутились. В конце концов, в нашей каталажке никогда еще не сидел человек, замешанный в убийстве.
– Ладно, тогда дай мне расписку – это очень важно, учти, – и я поеду в Холл немного вздремнуть.
Ваймс отступил на шаг, когда на реке показалась лодка, и на маленькую пристань набежала небольшая мутная волна. Лодка была снабжена гребными колесами. Сибилла ему все про них объяснила. В трюме по кругу терпеливо ходил вол, и чудесный механизм заставлял колеса вращаться.
Рулевой помахал Ваймсу. Когда лодка проплыла мимо, он заметил женщину на корме. Она развешивала белье на веревке, и за ней наблюдал кот. «Хорошая жизнь со скоростью бычьего шага, – подумал Ваймс. – Скорее всего, никто и никогда не попытается тебя убить». И на мгновение он позавидовал, глядя на баржи, которые тянулись за лодкой, обгоняя выводок утят. Ваймс вздохнул, вернулся в карету, и Вилликинс отвез его в Холл. Наскоро приняв душ, он упал на подушки и погрузился в темноту.
Одни говорили, что Анк-Морпорк движется вперед. Другие утверждали, что если он и движется, то со скоростью хорошо выдержанного сыра. И, как гипотетический сыр, город вылезал из своей формы, в данном случае из-за стен, напоминавших, по словам патриция Ветинари, «корсет, который нужно расшнуровать». Одним из первых позволил себе расшириться Гарри Король – ныне, разумеется, известный как сэр Гарольд Король – плут, ловец удачи, безжалостный боец и опасный барышник, не знавший никаких пределов. Поскольку перечислять все это было слишком долго, его обычно называли успешным дельцом, что означало примерно то же самое. У него был талант превращать мусор в деньги. Когда капитан Моркоу и Ангва шагали вдоль бечевника к камышовым топям ниже по течению, впереди сияли огни. Все шло на потребу Королю Мусора. Армии его работников подметали улицы, опустошали сточные ямы, чистили трубы, разгребали помойки в районе скотобоен и уносили все частицы некогда живой материи, которые, из соображений приличия, невозможно было положить в сосиску. Говорили, что Гарри Король высосал бы даже дым из воздуха, если бы мог получить за него хорошую цену. И если кто-нибудь искал работу, Гарри Король ее давал – за плату немногим меньшую, чем где-нибудь в городе, а те, кто крал у Гарри Короля, получали по заслугам. Фабрика Гарри Короля, разумеется, воняла, зато перестал вонять город – во всяком случае, количество вони несколько сократилось, – и некоторые уже жаловались, что исчез знаменитый анк-морпоркский запах, который, по слухам, был так силен, что отгонял всевозможные хвори и недуги, укреплял мышцы и шел исключительно на пользу. В лучших традициях Анк-Морпорка, в нем уже организовали Общество сохранения запаха.
Приблизившись к дыму и клубам пара, стражники задышали реже. Перед ними простирался маленький город из палаток и лачуг, сколоченных кое-как – с благословения Гарри – самими рабочими, потому что, в конце концов, это значило, что они не будут опаздывать на работу.
Охранник у ворот немедленно открыл их, как только стражники приблизились. Пускай Гарри был нечестен, но его нечестность проявлялась там, где не волновала Стражу, и стиралась из памяти всех заинтересованных лиц, как только исчезала рябь от всплеска и отступал прилив.