Дело трех императоров

–  Разумеется. Но мама сама не ворует. Она только вывозит краденое, чтобы прокормить дочь. Скоро с этим будет покончено, я нашла работу, хорошую работу. А что ей оставалось делать, ведь Анри не хотел, чтобы она работала. Считал, что для него это было бы позором. А Колорадский Жук - отличный парень. Он тут всю сантехнику починил.

Вителли по-прежнему улыбался.

–  Вам смешно, монсиньор? Вы покрываете преступников, и это вас нисколько ни беспокоит?

–  Месье Валанс, Лаура никогда не просила меня следить за ее нравственностью, полагая, что справится с этим сама. Она лишь доверила мне свое дитя.

–  Мама не выносит, когда кто-то пытается корректировать ее представления о морали, - пояснила Габриэлла.

–  Лаура Валюбер участвует в сбыте краденого, она лжет, она растит дочь на деньги, полученные от преступной группировки, - и ее друг епископ закрывает на это глаза, а ее дочь находит это забавным. Но во всей этой истории отвратителен один только я, так получается?

–  Да, примерно так, - сказала Габриэлла.

–  Значит, судьба матери вас не волнует?

–  Нет, почему же. Ее судьба волнует меня с тех пор, как вы стали проявлять личную заинтересованность в этом деле. Вы так надавили на Тиберия, что у него сдали нервы, он выскочил отсюда как ненормальный. Тиберия легко вывести из себя, когда речь заходит о маме, он сразу теряет голову. Он - но не я. Потому что я знаю: вам никогда не одержать над ней верх. Она посмотрит на вас, засмеется или, быть может, заплачет - и пойдет дальше, а вы, бросившись на нее с размаху, расшибете голову о стену.

–  Я же сказал: падение, - пояснил Вителли.

–  Ваша мать убила собственного мужа… Неужели этот ужас ничего для вас не значит?

–  Ужас - понятие растяжимое, - сказала Габриэлла.
– Можно быть ужасным, прихлопнув муху, и можно быть великолепным, убив человека. Лоренцо, с меня довольно.

До сих пор Валансу удавалось сохранять относительное спокойствие, он говорил себе, что так или иначе получил то, за чем шел: ему подтвердили, что Габриэлла регулярно получала деньги, грязное происхождение которых ни для кого здесь не было секретом. И всех здесь это забавляло, кроме Анри Валюбера, которого это свело в могилу. Валанс поставил стакан на стол и вздохнул. Остается только дополнить отчет этими подробностями. И уехать.

–  Ваша подопечная - чудовище, монсиньор.

–  Вы в этом не разбираетесь, - ответил Вителли.

–  С каких это пор епископы стали разбираться в женщинах?

–  Очень давно. С незапамятных времен, - ответил епископ.

–  А что вы собирались мне сказать утром?

–  Теперь это уже не имеет значения. Идите искать вашего убийцу, а я займусь моим.

–  Вы отворачиваетесь от реальности.

–  Ну и что?

Лоренцо Вителли тихо закрыл дверь за Ришаром Валансом и послушал, как тот спускается по лестнице.

–  Я хорошо держалась, Лоренцо?

–  Великолепно. Ты была великолепна, дорогая.

–  Я совсем вымоталась.

–  Цинизм не дается так легко, тут нужна привычка. Поначалу он утомляет, но это в порядке вещей.

–  Как ты думаешь, он занервничал?

–  Думаю, задора у него поубавилось, хотя сам он пока этого не заметил. Но со временем заметит. Для такого, как Ришар Валанс, эмоциональные собеседники вроде Тиберия - просто находка, разговор с ними его вдохновляет. Этого надо избегать во что бы то ни стало. Надо угнетать его полным равнодушием, любым способом давать ему понять, что его действия выглядят неоправданными. И тогда, не отдавая себе в этом отчета, он пойдет на попятный. Я не вижу другого способа от него избавиться.

–  И все-таки мне страшно. Ты ведь не веришь ни одному его слову, да?

–  Я уверен, что это не Лаура убила Анри.

–  Ты сейчас думаешь о чем-то другом?

–  Верно.

–  О чем-то таком, что тебе неприятно?

–  Опять-таки верно.

–  Что ты намерен делать?

–  Ждать.

–  А это не опасно?

–  Может быть.

–  Я люблю тебя, Лоренцо. Постарайся быть осторожнее.

Габриэлла смотрела в пространство, вертя пальцами сигарету.

–  Ты думаешь о Ришаре Валансе?

– спросил Лоренцо.
– Ты чувствуешь, что от него, как ни странно, исходит неодолимое обаяние, и пытаешься понять, в чем оно заключается?

–  Лоренцо, ты - тип священника, который я обожаю. Только начинаешь думать о чем-то, и вот оно уже расшифровано, сформулировано и аккуратно разложено на столе Ты не представляешь, как это успокаивает. Должно быть, к тебе в исповедальню стоит длинная очередь.

Епископ рассмеялся.

–  Так у тебя есть ответ насчет Ришара Валанса?

–  Такие ответы надо находить самой, дорогая.

–  Противный хитрюга. Останешься у меня ужинать? Знаю, уже поздно, но сегодня пятница.

–  Пятница… - произнес Лоренцо.
– Значит, едим рыбу.

XXI

Всего несколько часов назад Ришар Валанс вышел из гостиницы, ощущая абсолютную уверенность в своих силах, а теперь он злился из-за того, что растерял эту уверенность за такое короткое время. Валанс быстро шагал по улице. Он чувствовал, что этот лощеный подонок в сутане и его сучка-воспитанница оставили его в дураках. Ему никак не удавалось восстановить боевой дух. Так бывает, когда передвигаешь тяжелый шкаф, а потом не получается поставить его на прежнее место, обрисованное мелом на полу. Или когда не можешь сложить рубашку так, как ее сложила продавщица в магазине. Складываешь аккуратно, по сгибам, а потом видишь, что сложил не идеально, как было раньше, а по-новому, по-своему.

Если бы Тиберий привязался к нему сейчас, он не проявил бы к парню такую неоправданную снисходительность. Досталось ему этим вечером: сначала - пощечина от юного психопата, потом - презрение девчонки и надменные разглагольствования ее сутенера в сутане. Он умел держать удар, выдыхался не скоро, но на сегодня с него явно было достаточно. Ему надо было поесть и выспаться. Это поможет вновь обрести спокойствие. Завтра нужно зайти к Руджери, отдать ему отчет и вскочить в первый же миланский поезд. Затем дождаться реакции министра и решить, что делать дальше. Конечно, придется искать другую работу. Его трусоватый коллега Поль обгрызет себе все ногти, когда узнает, что он растрезвонил правду на весь мир. Ну и что, подумаешь, ногти. Он ни перед кем не будет оправдываться. Внезапно он почувствовал, что у него подгибаются колени, и прислонился к стене. Да, он проголодался, это точно.

XXII

А в это время трое молодых людей встретились на улице, в темноте: Тиберий лежал на спине, подложив руки под голову, Клавдий сидел рядом, Нерон стоял.

–  Может, тебя овеять опахалом?
– нежно спросил Нерон.

–  Нерон, - сказал Тиберий, - неужели это обязательно - все время быть невыносимым?

–  Мне не нравится, когда ты ночью лежишь на тротуаре и с идиотским видом пялишься на звезды. Тут, знаешь ли, люди ходят, они смотрят на тебя. А ты, поверь мне, нисколько не похож на прекрасное античное изваяние. Ты похож на развалину.

–  Я же сказал тебе, что я мертвец, - ответил Тиберий.

–  Нерон, ты что, не понял?
– произнес Клавдий.
– Он играет в мертвеца, играет в мертвеца, вот и все! И не надо его обмахивать, оставь его в покое, черт возьми.

–  Откуда мне было знать, что он играет в мертвеца?
– возразил Нерон.

–  Это же видно, - сказал Клавдий.
– Любой бы догадался.

–  Ладно, раз он умер, это меняет все. Как долго мы должны бдеть возле усопшего?
– спросил он, усаживаясь на тротуар лицом к Клавдию, по другую сторону от распростертого тела Тиберия.