Демократия. История одной идеологии
Шрифт:
Но непосредственно политическая часть телевизионной продукции — это еще ничего, это всего лишь незначительная часть политизированности телевидения как инструмента.
В политической коммуникации больше значат умолчания: то, о чем информационной машине, столь обширной, что равной ей не знала история человечества, удается не сказать ни слова. Одного примера хватит, чтобы осветить столь невероятную ситуацию; примера, который обнаружит и роль Европы, и ее, в сущности, подчиненное положение. Как всем известно, при всеобщей подавленности европейских правительств и Организации Объединенных Наций в марте 2003 года Соединенные Штаты развернули широкомасштабное наступление (с воздуха, с моря и с суши, перебив точно еще не выясненное число народу) против республики Ирак, которая обвинялась в том, что тайно владеет запасами химического оружия массового поражения. Точно так же известно, что международные инспекторы, отправленные в страну до конфликта с целью «обнаружить» такое оружие, не нашли и следов его; не было оно обнаружено и через месяцы после окончания конфликта, когда вся страна была оккупирована англоамериканскими войсками, которые обшарили каждый ее угол. Вначале нападавшими был принят другой «благовидный предлог» для войны, а именно, угнетение в Ираке курдского меньшинства, но поскольку Турция, союзник, необходимый Соединенным Штатам, тоже преследует курдов и истребляет их, решили отказаться от этого «благовидного предлога» и больше о нем не заговаривали. Молчание по поводу курдов и их печальной судьбы со стороны
598
...после Косова — имеется в виду вооруженный конфликт в Косово в феврале — июне 1999 г. и его тенденциозное освещение в европейских СМИ (прим. пер.).
Но вернемся к предполагаемому оружию массового поражения в Ираке: тот факт, что его никогда не существовало, уже признан всеми; дошло до того, что проблема как Белого дома, так и Даунинг-стрит состоит уже не в том, чтобы упрямо утверждать, что оно было, а в том, чтобы свалить на кого-нибудь вину, найти того, кто якобы заставил поверить (две самые мощные разведки в мире) в существование пресловутого оружия. Молчание европейских СМИ окружает и другую щекотливую подробность этих событий. Генеральный директор ОЗХО (Организации по запрещению химического оружия) Жозе Маурисиу Бустани за год до того, как разразилась война, предложил ОЗХО ходатайствовать о принятии Ирака в организацию. Но это, как писала 20 апреля 2002 года «Guardian», показалось американскому правительству неожиданным препятствием, которое могло бы нарушить планы нападения на Ирак. Реакция со стороны Соединенных Штатов была следующая: они полностью отвергли предложение Бустани и, что весьма красноречиво, дошли до того, что порекомендовали бразильскому правительству (в то время президентом был проф. Кардозо) отозвать Бустани с его поста. Текст предписания вместе с реконструкцией событий был опубликован в журнале университета Сан-Паулу «Estudos avangados» [«Новые исследования»] (16, 2002). Бустани отправили генеральным консулом в Лондон: война уже была неизбежна. Тем не менее обращение Бустани в OIT (Organization International du Travail) [Международная организация труда] имело успех, и в июле следующего года его увольнение из ОЗХО было признано «незаконным» [599] . Ни единая душа ни в наших раздутых теленовостях, ни в газетах ни словом не обмолвилась об этих событиях. Читатели и телезрители не должны были узнать явного доказательства того, насколько преступным было поведение США, развязавших войну, против которой, собственно, выступали и европейские правительства. Но приходится признать, что такого рода чудовищные деяния становятся известными лишь не очень широкому кругу «специалистов-политологов». А это уже игры на другом уровне.
599
«O Estado de S`ao Paulo», 17 июля 2003 г.
Если хорошенько разобраться, вся давняя уже дискуссия о влиянии СМИ на выборы или, шире, на политику вообще основана на недоразумении. Все делают вид, будто верят, что политическое преимущество на выборах связывается (проигравшими) с доступом к средствам политической информации и контролем над ними. Но это лишь минимальный аспект проблемы, касающийся политизированной элиты. Вся остальная часть колоссальной продукции — уже без различия между частными и государственными каналами, ибо последние, чтобы выжить, слепо копируют первые, — является гигантским проводником идеологии, или, лучше сказать, культа богатства. Уже неважно, кто контролирует СМИ: вкус сформирован и требует тотального соответствия себе. Власть товара превратилась в культ товара, и этот культ создает ежедневно и укрепляет годами пресловутый культ богатства. Огромная масса рекламных передач является, если разобраться, основным содержанием гигантского телевизионного «конвейера». Неважно, какой продукт рекламируется; лучше бы все. То, что меньшей части потребителей кажется помехой (они ждут, когда закончится реклама, чтобы снова «поймать нить»), на самом деле и есть основной текст: ежедневный, многочасовой гимн богатству, с изумительным искусством представленному как статус, до которого подать рукой.
Гениальная неотразимость такого нового метода «завоевания общественного мнения» состоит в том, что оно никогда не проявляется непосредственно политическим образом. Был извлечен урок из явного неуспеха другого пути, так сказать, «концептуального» метода «промывания мозгов», чисто пропагандистского. Как показал опыт, метод прямого внушения повсеместно вызывал скуку, отстраненность и в конце концов отторжение. Его можно успешно применять лишь в отношении узкой элиты, преисполненной особой ответственности (таким образом католическая церковь формирует свои «кадры»); в других случаях эффект получается прямо противоположным. Зато «сублимационный» метод, хотя бы потому, что предпочтения, которые он навязывает, носят элементарный, чуть ли не детский характер (больше товаров = больше счастья), беспроигрышно достигает цели: он всего лишь безостановочно демонстрирует краткие, легко усваиваемые даже идиотами образы мира (воображаемого), который уже стал совершенным и счастливым благодаря изобилию товаров всякого рода. Не менее действенным является прием, постоянный во всей сверхизобильной рекламной продукции, состоящий в том, чтобы показывать вокруг каждого (отдельного) товара счастливую повседневную жизнь (в ее самых блестящих и привлекательных формах) бесконечного ряда «простых людей», которые на самом деле с большим искусством подбираются так, чтобы вызвать немедленный эффект самоидентификации, отождествления и последующего подражания: как только последнее достигается, «игра сыграна». Не нужен никакой «Большой брат», по Оруэллу, чтобы наладить эту машину: она сама регулирует и воспроизводит себя, просто потому, что является, в экономическом плане тоже, невероятно прибыльной.
Прежде чем подвигнуть сотни тысяч людей на то, чтобы преодолевать уже практически рухнувший «железный занавес», или переплывать моря, даже рискуя жизнью, ради достижения «страны изобилия» эти «spot people», [образы «простых людей»] (несколько лет назад я писал о них), эти имеющие огромное влияние сообщения — производство которых стоит миллиарды, и которые мобилизуют многие миллионы потребителей во всем мире — сначала завоевали умы, если не души, граждан группы а, то есть тех, кто «уже находился» в стране изобилия. Значит, создатели рекламы и есть настоящие, в своем роде гениальные «прирожденные интеллектуалы» на службе у победившей диктатуры богатства. Не так уж важна полная пафоса битва за более или менее равное распределение эфирного времени перед выборами: все остальное и есть подлинное эфирное время, определяющее выбор всех и каждого. Герои его завоевывают симпатии миллионов телезрителей, выкрикивая с королевским презрением: «дайте нам насладиться нашим богатством!», а единственную возможную «идеологию» выражают в самом действенном лозунге: «старайтесь стать такими, как мы! [600] ».
600
Имея в виду, что, как показало исследование одного из самых стабильных и политически «информированных» электоратов, западногерманского, доля избирателей, меняющих мнение, колеблется между 4 и 6%:
легко представить себе, какую решающую роль могут сыграть техники, внедряющие в сознание избирателей не непосредственно мнения, но ценности. Крайний случай описан в Noelle-Neumann E., La spirale del silenzio, pp. 279-283.Неоспоримому господству «идеологии богатства» сопутствуют другие массовые мифологии: великие «мифы для неграмотных», наиболее выразительным примером которых, наверное, является спорт, который уже стал, и не случайно, непосредственно политическим фактором и, кроме того, единственным способом быстрой мобилизации масс.
Культ богатства (к нему относятся и спортивные мифы) сотворил — ив этом, наверное, и заключается его главный успех — совершенное демагогическое общество. Отупляющая манипуляция массами и есть новая форма «демагогического слова». Именно потому, что СМИ вроде бы способствуют просвещению масс, они задают — и парадокс здесь лишь кажущийся — и низкую культурную планку, и общее ослабление критической способности; тревожное предостережение, брошенное Джакомо Леопарди: «где все знают от всего понемногу, там остается немного знаний» [601] — могло показаться в свое время причудой аристократа, и только сейчас мы убеждаемся в его полной истинности.
601
Dialogo di Tristano e di un amico.
Казалось, что фашизм более всего поработал в этом направлении, и все же то было движение, глубоко укорененное в предыдущем веке, реализующееся в вечно возвращающейся бонапартистской модели. Фашизм хватал сограждан за грудки, манипулировал той «толпой», какую знал, какую описывал Гюстав Ле Бон [602] . Напротив, нынешняя «олигархическая демократия», или смешанная система, или как ее ни назови, ориентирует, воодушевляет, а значит, направляет толпу, разделенную на молекулы и вместе с тем гомогенизированную повсеместно присутствующим, всюду проникающим «малым экраном»; питает иллюзиями и ведет к близкому потребительскому счастью мириады одиночек, не сознающих того, что их умы и чувства подвергают нивелированию; их подкупает видимая истинность и универсальность сведений, которые этот беспрерывно действующий источник грез неустанно изливает на них.
602
Гюстав Ле Бон (Лебон) (1841-1931) — знаменитый французский психолог, социолог, антрополог и историк, основатель социальной психологии, одним из первых попытался теоретически обосновать наступление «эры толпы» и связать с этим общий упадок культуры (прим. пер.).
Эпилогом явилась победа, грозящая продержаться долго, того, что греки называли «смешанной конституцией»: когда «народ» выражает свою волю, но делами заправляют одни лишь имущие классы; если перейти на более современный язык, речь идет о победе динамичной олигархии, опирающейся на крупные состояния, но способной выстроить консенсус и узаконить себя выборным путем, держа под контролем все соответствующие механизмы. Этот сценарий, ясное дело, ограничивается евроатлантическим миром и «островками», связанными с ним, на остальной части планеты. А остальная часть планеты выстроилась в шеренги и потрясает оружием.
К такому исходу мир пришел не за один день. Рождение и развитие социального государства заслуживает изучения ad hoc [603] , включая не только «вызов», брошенный ассистенциализмом советского типа, но и «Новый курс», и фашизм. В итоге своего исторического пути такое государство представляется незаменимой опорой социально-экономической системы, и его начинают ценить даже его противники: они хотели бы что-то в нем перестроить, но в то же время понимают, как важно его сохранить.
603
Здесь: само по себе (лат.).
С другой стороны, и демократия знавала славные времена. Пока Соединенные Штаты поддерживали фашистские военные перевороты по всей планете, от Индонезии до Южной Америки (особенно жестокие режимы установились в Чили и в Аргентине) и подводили под это теоретическую базу, утверждая, будто эти диктатуры являются необходимым оплотом борьбы с коммунизмом; распространяли подобный образ действия и на Европейский континент (поддержка «исторического» фашизма на Пиренейском полуострове, установление военной диктатуры в Греции, помощь «черным» движениям в Италии), демократическое противодействие тоже добилось успехов: от португальской революции до изгнания греческих полковников и «эры Брандта» в Германии; следует упомянуть, хотя бы вкратце, нарушение равновесия не в пользу имущих классов, произошедшее в Италии [604] в обстановке — что не случайно — нового этапа борьбы с фашизмом в конце шестидесятых годов и закрепленное в тексте закона, не без оснований торжественно именуемого «Рабочий статут» и сегодня находящегося под угрозой.
604
...нарушение равновесия... в Италии — имеется в виду «Жаркая осень» 1969 г. — общенациональная забастовка металлургов, борьба за расширение прав рабочих организаций и новые условия коллективных трудовых соглашений (прим. пер.).
Но подобные взлеты случались лишь время от времени. Демократия (это совсем не то, что смешанная система) — в самом деле, нестабильное явление: это — преобладание (временное) неимущих в ходе нескончаемой борьбы за равенство, а понятие равенства в свою очередь расширяется в ходе истории, включая в себя все новые и новые и все более оспариваемые «права». Хорошо сказал Боббио в 1975 году: «сущностью демократии является эгалитаризм» [605] . Последний обнаруживает себя нечасто, в XX веке это произошло на пике борьбы с фашизмом; вообще же более или менее длительный успех эгалитаризма, «прорвавшегося» в смешанный, или, если угодно, полуолигархический режим, кодифицированный классическим либерализмом, почти всегда связан с обострением конфликтов, что с ужасом описывает Платон в знаменитом пассаже из «Государства» (557а). Это — более или менее длительные перерывы в существовании «смешанной» системы. Ближе всех подошел к такому выводу выдающийся исследователь общественного развития Гаэтано Моска. В подтверждение своего тезиса, явно пессимистического, о том, что «демократии не существует», он прибегнул к притче, как он пишет, об отце, который, умирая, поведал сыновьям, будто на семейном поле зарыто сокровище; сыновья перекопали весь участок, сокровища не нашли, но заметно улучшили плодородие почвы [606] . Эту басню можно использовать по-разному, например, предположив, что вера в возможное существование демократии сама по себе приводит к положительным (именно «демократическим») изменениям; она хорошо выражает фактическое отсутствие и вместе с тем необходимость демократии (разумеется, в ее полном и подлинном смысле).
605
AA.VV., 1945-1975. Italia, p. 48.
606
Mosca G., La sociologia del partito politico nella democrazia moderna (1912), в Partiti e sindicati nella crisi del regime parlamentare, Laterza, Bari, 1949, p. 35.