Демократы
Шрифт:
Тут Грнчарик остановился. Альтман, его земляк, был личным секретарем президента и arbiter elegantiarum [12] , то бишь законодатель мод. Он не знал и половины того, что было известно Осушатко. Да и не мог знать, ибо обычно подготовлял тексты писем, направляемых министрам, секретарям министров, депутатам, сенаторам, членам краевого управления, членам краевого представительства и другим большим и меньшим начальникам, которые интересовались какими-нибудь делами и людьми, просили за кого-нибудь, торопили с решением каких-либо дел, жаловались. Он поздравлял, выражал соболезнование, благодарил за всевозможные приглашения, извещал о согласии президента присутствовать там-то и там-то, извинялся за то, что пан президент не может присутствовать там-то и там-то ввиду срочных и неотложных дел, что он весьма сожалеет, но, хотя он бы с огромной радостью приехал, это абсолютно невозможно, и поэтому вместо себя он посылает того или иного вице-президента, правительственного советника или советника. Альтман иногда — правда, весьма редко —
12
законодатель в области изящного (лат.).
60
28 октября — праздник провозглашения независимой Чехословакии в 1918 году.
В процессе разглядывания картинок и табличек Грнчарик, оправившись от первого испуга, слегка успокоился и решил заглянуть к Альтману. Тот гораздо более приятный человек, чем Масный. Масный во всем ему противоречил, а Альтман не станет возражать хотя бы из одной учтивости. Альтман, даже расходясь с собеседником во мнении, так убедительно и изящно высказывает свои взгляды, что ты сам примешь его точку зрения и не заметишь, как согласишься с мнением пана секретаря, — так умеет он привлечь на свою сторону. Недаром он arbiter elegantiarum.
Грнчарик постучал и, услышав громкое «войдите», вошел, но сразу же остановился: в комнате Альтмана на кожаном диване и в креслах сидело четверо посетителей.
— Пардон! — сказал Грнчарик и вышел, прикрыв дверь.
Секретарь вышел за ним в коридор.
— Ты ко мне? — спросил он.
— Да, хотел только взглянуть на тебя… Что это за люди?
— Депутация из голодающего района. Начальник из Грона, священник, нотар и староста. Округ получает мало карточек {61} . Они просят, чтоб пан президент нажал на министра социального обеспечения.
61
Карточки. — В период экономического кризиса, охватившего капиталистические страны, особенно тяжелого в Чехословакии в 1932—1933 годы, для безработных устраивались бесплатные столовые, сбор одежды и т. п., выдавались карточки, по которым можно было получить бесплатно продукты, однако меры эти была недостаточны и тысячи людей голодали.
— Ну, извини, что я тебя побеспокоил.
— Какое беспокойство? Я рад. Зайди.
— В другой раз.
Когда Грнчарик вернулся к дверям президентского кабинета, он увидел, что число ожидающих приема увеличилось. Появились два фабриканта. Из их разговора Грнчарик понял, что моравские кирпичные заводы ввозят свою продукцию в Словакию и забивают таким образом словацкую кирпичную промышленность. Они могут продавать свой кирпич дешево, потому что получают скидку на железных дорогах. А словакам геллера не скинули с железнодорожного тарифа. Фабриканты считают необходимым обратить на это внимание президента Словакии и потребовать его вмешательства.
Старая седая дама в очках все еще стояла неподвижно, склонив голову, держа чемоданчик. Грнчарику стало жаль ее.
— Что она хочет? — спросил он у Тобиаша.
— Это вдова учителя, — ответил тот. — Пенсия у нее двести пятьдесят крон в месяц, она просит господина президента повысить ее, то есть помочь бедной вдове, и написать письмо пану министру — разъяснить, что на эту пенсию прожить невозможно. Она говорит, что идет к нему, как к отцу, чтобы высказать все обиды… Ну что ж, пусть идет…
— А этот господин в сером костюме?
— Говорит, что знаком с паном президентом. Хочет просить президента, чтобы тот позвонил в финансовое управление, — пусть ему разрешат открыть табачную лавку.
Так постепенно Грнчарик узнал, что монашки пришли выразить благодарность за какой-то дар больнице; священник просит увеличения содержания; один из чиновников по требованию президента принес доклад об автобусной концессии, другой должен доложить о ценах на молоко, третий — представить обоснование строительства канатной дороги на Ломницкий пик, четвертый не знает, зачем его вызвали, пятый обязан рассказать о борьбе с голодом, шестой о состоянии зерновых складов. Ожидались еще многие делегации и депутации: депутации содержателей гостиниц и депутация вехаров; {62} депутация мясников и депутация молочников, которые требуют повышения цен на молоко и мясо; депутация, настаивающая на увольнении нотара из Новых Замков и угрожающая неприятностями,
если это не будет сделано, и депутация их противников. Последние кричат, что если президент уволит нотара, пусть пеняет на себя.62
Вехар. — В Словакии каждый винодел имел право в течение недели продавать у себя на дому вино со своих виноградников. На целую неделю он вывешивал над входом в дом соломенные венки — «вехи», которые указывали, что здесь продается вино.
«До меня очередь не дойдет и в три дня», — подумал Грнчарик и опять зашагал по коридору… Смело можно было бы съездить в Жилину, поразвлечься там и вернуться, времени хватило бы.
Будь он президентом — он бы завел совсем другую систему приема. Но не успел Грнчарик додумать, как услышал, что его зовут:
— Пан главный советник, пан главный советник!
Звал Тобиаш. Грнчарик побежал. У него опять учащенно забилось сердце и снова заныла нога. Он пошел медленнее, чтобы отдышаться. В дверях стоял сам президент и возбужденно размахивал руками. Грнчарик услышал:
— Закройте окна!.. У меня тут вице-президентов, главных советников, советников, чертей, дьяволов — как тараканов, а когда кто-нибудь нужен — не дозовешься… Где вы околачиваетесь? — набросился он на Грнчарика.
— Я жду здесь уже час, пан президент.
— Рассказывайте сказки! Это я жду, а не вы.
Грнчарик исподлобья взглянул на Тобиаша. «Что же вы болтали, Осушатко?» — говорил его укоризненный взгляд. «Я не виноват, — отвечали глаза Осушатко, — таков был приказ».
— Ну, идемте, идемте, — торопил президент. — Вы же видите, что у меня нет времени.
Они вошли в просторную светлую комнату с большими окнами, распахнутыми настежь.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«…Я никакой вины не нахожу в нем…»
Образовавшийся при их входе сквозняк раздул полы пиджака Грнчарика и растрепал его мягкие, зачесанные кверху волосы. Грнчарик не знал, что ему делать — собирать ли бумаги, которые ветер сдул со стола и рассыпал по яркому персидскому ковру, следить ли за своим равновесием или за пиджаком, чтоб ветер не сорвал его, держать ли дверь, чтоб ее не захлопнуло сильным порывом ветра. Его тянуло к двери — он словно плыл против сильного течения. Дверь, однако, захлопнулась, хотя Грнчарик крепко держал ее за ручку. Ветер стих, и президент, который первым вошел в комнату, опустившись на четвереньки, принялся подбирать бумаги с полу и ловить носившиеся в воздухе, чтоб они не улетели в окно.
Грнчарик тоже упал на колени и стал помогать.
— Я ведь сказал, чтобы закрыли окна, — заворчал президент.
Грнчарик еще никогда не видел своего высокого начальника в такой позе… Первый человек в Словакии! От него, казалось, можно ожидать чего-то необыкновенного: ну, скажем, что у него на два чувства больше, чем у обычного советника. Этакую возвышенность, блеск, ловкость, гордость, неприступность, холодные, самоуверенные распоряжения, таинственность. А ничего такого не видно. Широкоплечий, тучный, среднего роста человек лет пятидесяти, каких много, с круглой бритой головой, выбритым полным лицом, длинным мясистым носом и тонкими губами. Ни намека на какую-то возвышенность, неприступность, гордость, не говоря уж о высокомерии. Совсем обыкновенный, простой человек.
«Много жупанов повидал я во времена оные, — размышлял Грнчарик. — Так они не позволили бы даже положить на свой стол обычные бумаги. А когда надо было подписать много бумаг, гусар раскладывал их на полу, и светлейший пан жупан знай вышагивал по ним, оставляя отпечаток своего высокого имени, вырезанного на резиновых каблуках. Случалось, это делал гусар, переобувшись в сапоги жупана… А нашего президента так переполошил ничтожный сквозняк, что он сам ползает на четвереньках и собирает бумаги… В общем-то это естественно… но возвышенный, гордый человек не опустился бы так сразу на землю… Он бы подождал, пока закроют дверь, а потом приказал бы: «Ты, главный советник, закрой окна», велел бы мне позвонить Осушатко и тот бы собрал бумаги… А так, конечно, у него никогда не будет времени… — продолжал размышлять Грнчарик. — А как оно дорого! Сколько людей ожидают в коридоре — делегации всякие и чиновники. Сюда ходят, как на богомолье в Шаштин. Каждому хочется получить пирог с маком, что ж удивляться, что многим достаются только горькие карпатские пилюльки! {63} Да и кто бы такое осилил. Тут ведь не только депутации и просители-одиночки, не только длительные совещания, на которых он вечно председательствует, но и комиссии, комитеты, представительства. Бесконечные выставки, вечера, съезды, спортивные состязания и встречи, скачки. И везде приходится произносить речи. На каждом торжественном собрании, банкете, манифестации, спектакле. Чуть ли не через день встречать министров из Праги, знаменитых иностранцев, дипломатов и других важных гостей. То и дело надо переодеваться — то в смокинг, то во фрак. А если, надевая крахмальную сорочку, он возится с запонками и злится, как я… благодарю покорно!.. Я человек довольно кроткий, но и то при одевании мне должны помогать и жена и дочери. Иначе некого ругать и я могу лопнуть от злости. Ну, если у человека такой характер, как у нашего президента, — непосредственный, деятельный, темпераментный… Не хотел бы я присутствовать при его одевании!»
63
Карпатские пилюльки — слабительное.