День без конца и без края

– Тетя Феня!
– кричит Муся.
– Со скольких лет принимают на курсы сестер милосердия?

Тетя Феня появляется в дверях Мусиной комнаты в строгом костюме.

– Должно быть, с восемнадцати. А в чем дело?

– Ирина в добровольцы записалась...

– Правильно сделала.

– Литовцев в классе сказал, что воевать будут за интересы капиталистов.

– Оно конечно... Хотя отечество состоит не из одних капиталистов.

– Как подойдет срок, я тоже запишусь в сестры милосердия.

– Прекрасно! А сейчас иди на собрание.

В актовом зале коммерческого училища собрались все учащиеся, педагоги на сцене за столом. Из-за стола встает строгая тетя Феня и произносит:

– Господа! Отечество наше переживает трудное испытание войной... От того, как будут вести себя ее сыны и дочери, зависит победа над коварным врагом. Это касается всех, в том числе и учащихся. Больше собранности, больше старания и ответственности. Помните, мы начали учебный год в военное время...

Веселыми стайками сбегают ученики с лестницы парадного крыльца. Здесь, неподалеку от училища, пристроился со своим огромным деревянным аппаратом и натянутым холстом с намалеванным озером и горами фотограф. Он зазывает пробегающих учеников:

– Аспада юноши и девицы! Античный горный пейзаж! Один момент, и вы перенесетесь навечно в голубые горы Кавказа. Подходите сниматься!

Мимо фотографа пробегают два парня и две девушки. Один из парней приостанавливается:

– А что, ребята? Сняться в такой момент. Война - и начало года!

– Фантастика!..
– кричит второй парень.

– Вы будете иметь удовольствие на всю жизнь, - говорит фотограф и, не давая им опамятоваться, тащит всех четырех к холсту.

– Вы потом себе просто не простите, если не сниметесь, - суетится вокруг аппарата фотограф, накидывая на голову черную тряпку.
– Я вам сделаю вещь, вы сами удивитесь...

Ученики стоят возле холста... И только теперь мы замечаем среди них Мусю. Она все в том же сером платьице с кружевным воротником. Один из парней, почуяв на себе объектив, с улыбкой придвинулся к Мусе. Она тотчас же нахмурилась, надула губы и отодвинулась к подруге.

Так она и вышла на фотокарточке - с надутыми губами, наклоненная к подруге.

Фотокарточка стоит на ее письменном столе в знакомой нам комнате. Горит настольная лампа. Муся читает учебник, а рядом фотокарточка Ирины - она в белом чепце с красным крестиком на лбу. За окном мечутся снежинки, и белая мгла постепенно заволакивает весь мир. И видим мы бесконечные снежные просторы и холмы, холмы - не то борозды, покрытые снегом, не то могилы...

А за столом у окна все так же сидит Муся, читает учебник. Но теперь на ней накинута шубейка. Переворачивается страница - и вот к знакомым нам фотокарточкам добавилась еще одна - Василий в папахе, с медалью на груди.

Стук в дверь. Муся, словно очнувшись, встает, кутаясь в шубу, подходит к двери.

– Телеграмма!
– Почтальон подает телеграмму.

– Откуда?

– Из Кургана.
– Почтальон уходит.

Муся читает телеграмму: "На станции тиф". И больше Ни слова.

– Тетя Феня!
– кричит Муся.

– Что случилось?
– спрашивает тетя Феня, вырастая на пороге.

– У папы беда! Вот...
– она протягивает телеграмму.

– Странная телеграмма, - сказала тетя Феня, прочтя ее.
– Впрочем, Иван Николаевич ни слова не скажет. Это кто-то из рабочих.

– А почему Смоляков молчит?
– спросила Муся.

– Он в Петрограде.

– Тетя Феня, я туда еду. Немедленно...

– В Кургане сейчас весна, распутица...

– Но я должна... Обязана!

– Хорошо, поезжай! Если застрянешь, попытаюсь туда вырваться.

Опытная станция. Весна. По грязной, оплывшей конским навозом дороге тащатся дровни. Лошадь идет еле-еле... Правит вожжами баба в нагольном полушубке. В дровнях сидит закутанная в тяжелую клетчатую шаль Муся. Вот и пристанционная усадьба, конюшня, дом... Но никто не вышел навстречу подводе. Даже Федот не вышел.

Муся встает с дровней и, оставив чемодан, бежит на крыльцо.

В просторной комнате на железных койках двое больных: молодая женщина рабочая-селекционер - и конюх Федот. Возле койки Федота сидит на табуретке в ватнике Иван Николаевич и пытается кормить с ложки больного.

– Иван Николаевич, не идет... В горле заслонка.

– А ты проглоти ее... Глотни, глотни. Она и откроется.

Скрипнула дверь.

Иван Николаевич обернулся, да так и застыл с ложкой бульона - на пороге стояла Муся.

– Папа!

– Тебе нельзя сюда!

– Папа!
– крикнула она, с плачем кинулась ему на шею.

– Успокойся, дочка! Успокойся!.. Напрасно ты приехала сюда... Это же опасно.

– Нет, нет! Я не уеду от тебя, - плакала Муся.

– Успокойся, успокойся... Кто тебя вызвал?

– Телеграмма была от вас.

– Кто давал? Федот, не твой грех?

Федот с минуту тяжело дышал.

– Виноват, Иван Николаевич. Внучку посылал. Жалко мне вас... Вы уж три недели на ногах.

– А это тебя не касается!
– сердито сказал Твердохлебов.
– Твое дело принимать лекарство и еду...

– Муся, - слабо сказал Федот, - заберите вы его отсюда, Христа ради. Помрем мы все... Двое уж преставились... Ох-хо-хо...
– Федот закрыл глаза.

– Не говори глупостей! А ты иди отсюда, иди... Расположишься в кабинете, - говорит Иван Николаевич.

Кабинет Ивана Николаевича. Но теперь в нем стоят две койки: на одной лежит сам хозяин, на другой Муся. Чуть брезжит утро. Иван Николаевич, откинув одеяло, вынимает градусник, смотрит на него - температура тридцать девять с половиной. Он натягивает халат, надевает валенки и садится к столу, что-то пишет.

Муся, проснувшись:

– Папа, ты почему не спишь?

– Я уж отдохнул... Спи, спи...

Муся вглядывается в его лицо и вдруг с тревогой:

– Пап, да ты весь красный!

– Это я так... Простудился малость.

– Папа, да у тебя сыпь!
– Муся кинулась к нему с постели.

– Не подходи ко мне, слышишь?

– Я сейчас за доктором, - засуетилась она.

– Нет здесь доктора... А до Кургана тебе не добраться...

– Но надо же что-то делать!..

– Я уже послал за фельдшером. И лекарство нужное принял. На вот, выпей! Может, предохранит!
– Иван Николаевич дал ей таблетку.

Муся выпила.

– Не давай телеграммы ни матери, ни Ирине. Слышишь? Все обойдется.