День цезарей

Нерон печально вздохнул.

– Ты, брат, по своему обыкновению воспринимаешь вещи чересчур буквально. Конечно же, учиться игре на инструменте надо, но сама способность к этому в человека заложена с рождения. Как и способность петь.

– Ну, так бы и сказал.

– Твоя въедливость меня порою просто удручает, – помрачнел Нерон.

– А я иногда просто путаюсь в нагромождениях твоих мыслей, брат. Мне казалось, наставничество Сенеки [8] должно было сказаться на тебе лучшим образом.

8

Луций Анней Сенека (4 г. до н. э.–65 г. н. э.) – римский философ-стоик, поэт и государственный деятель, воспитатель Нерона.

Губы Нерона сжались в тонкую полоску.

– У меня ощущение, что ты забываешься. Ты разговариваешь со своим императором. Будь осторожен в выборе слов. И внимательно следи за тем, что говоришь.

– Да уж куда там… Я только и делаю, что осторожно слежу. И замечаю, что ты последнее время усердно обыгрываешь свое намерение править с терпимостью к вольнодумству, со стремлением положить конец политическим гонениям. Все это ты обыгрываешь, но лишь на словах. Не это ли входит в понятие провозглашенного тобой золотого века?

Нерон ненадолго смолк, а затем ответил:

– Если б я знал тебя не так близко, я счел бы, что ты надо мной надсмехаешься.

– В таком случае ты не знаешь меня вовсе.

– Я предупреждал тебя об осторожности. Дорогой мой брат, мне уже давно достается терпеть и колкости твои, и твое ехидство. А потому остерегайся переступить черту. Да, это правда: я взрастал в аскетичной среде, без доступа к книгам, в то время как тебя пестовали самые отборные учителя и наставники, каких только сумел нанять твой отец. Правда и то, что мои молодые годы прошли без любви, потому что мать моя была вынуждена как-то устраивать свою жизнь в ссылке. Ну а ты, сын императора, в это время наслаждался прелестями жизни во дворце… Только все это, как видишь, изменилось. Твой отец – наш отец – покинул этот мир, а императором стал я. И это я обладаю силой даровать жизнь и предавать смерти, возвеличивать и растаптывать всех, кто живет в тени моей пяты.

В ответ Британник, вкусивший уже вина, вяло пожал плечами.

– Что ж. В таком случае прощай, златой век свободомыслия.

– Не испытывай меня, мой дорогой Британник. У всякого терпения есть предел.

В попытке ослабить накал страстей Семпроний повернулся лицом к Нерону.

– Император, вот ты сейчас упомянул насчет пения. Скажи мне: ты по-прежнему поешь, как делал это в детстве? Помнится, даже тогда твой голос был сказочно красив.

Нерон полоснул взглядом из-под нахмуренных бровей, явно раздосадованный, что его отвлекают от полемики с братом.

– Да, я все еще занимаюсь пением. И пою весьма недурно. Это у меня от природы. Люди именуют это «даром богов».

Британник издал горлом тихий насмешливый звук, от которого Нерон дернулся, как от смачной оплеухи.

– Мой сводный брат, похоже, не согласен с твоим суждением о моем голосе. Вероятно, он считает, что превосходит меня. А как считаешь ты?

Британник, пожав плечами, потянулся к своему кубку. Равнодушно отхлебнул, облизнул губы. Но примирительных знаков своим видом не подал. Воздух между этими молодыми людьми, казалось, густел от напряжения; находиться меж ними было крайне неуютно. И Семпроний, сделав для успокоения глубокий вдох, попробовал в этом молчании выстроить спасительный мостик.

– Я слышал, как вы оба поете, и у вас обоих превосходные голоса. Это действительно дар, которым можно гордиться.

– Какое здесь может быть место гордости, если это дар, посылаемый богами? – поставил вопрос Нерон. – Подлинный артист за свое совершенство должен бороться, поскольку оно – плод его, и только его трудов. Здесь нет помощи ни от богов, ни тем более от людей. Жизнь артиста – беспрестанная борьба. Мало кто это понимает. Но именно с этой мыслью я пробуждаюсь изо дня в день.

– Спору нет, – почтительно кивнул Семпроний. – Ведь на плечах у тебя, цезарь Нерон, бремя всего мира. На тебя взирает вся империя, нуждаясь в твоем твердом и справедливом правлении. Люди нашего великого города ждут от тебя хлеба и зрелищ, великолепных, как более нигде во всей ойкумене. Такие запросы – вызов мудрости любого, даже богоподобного человека.

Британник в ироничном сочувствии поднял брови.

– Дело в том, Семпроний, что мой брат не просто любой человек. У него душа артиста, и смерть каждого живого существа он воспринимает как трагедию. Быть может, было бы милосердней снять с его плеч это тяжкое бремя правителя: пускай спокойно развивает в себе дарование, которое сможет преподнести римскому народу в словах и музыке… Пусть голос его льется песней, а не скрежещет указами правящего деспота.

– Довольно! – вспыхнул Нерон. – Я сыт по горло твоим злословием, братец. Вот уж воистину сердце змея. И голос его – гадючье шипение…

Нерон вдруг смолк, а через секунду в глазах его зажглись злобисто-лукавые огоньки.

– А знаешь что, дорогой мой Семпроний? Пожалуй, есть один способ испытать подлинную даровитость моего брата. Способ единственный. Устроить состязание. Певческое.

– Состязание? – растерялся сенатор. – Где, здесь? Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? – Нерон уже вскарабкивался на ноги. Выпнув из-под себя подушку, он громко хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание гостей. – Друзья мои! Внемлите!

Публика снова умолкла, обернувшись к главному столу – на этот раз с любопытством.

– Сядь, – тихо, но жарко шикнула на сына Агриппина. – Перестань дурачиться. Ты теперь император, а не дворцовый недоросль. Надо же соблюдать хоть какие-то приличия.

– Нет, – тоже вполголоса парировал Нерон. – Надо показать этому молокососу, что больше он дерзить мне не может. Преподать ему урок.

– Но…

– Мать, тихо, – осек ее властно уставленный палец.

Агриппина, нахмурившись, хотела что-то возразить, но одумалась и лишь смиренно кивнула:

– Как пожелаешь, милый.

– Вот именно. Как я пожелаю. Теперь мой черед указывать народу, что делать.

Выставив чуть вперед ногу, Нерон в позе величественной статуи обратился к гостям:

– Дорогие мои друзья! Пока не последовала перемена блюд, мы в порядке ожидания, как оно обычно бывает в таких случаях, решили слегка поразвлечься. Мне тут подумалось: а что, если нам немного попеть? Насколько вам, должно быть, известно, я снискал себе некоторую известность тем, что, бывает, извлекаю голосом ноты. – Он с улыбкой склонил голову, и в эту секунду у него за спиной захлопал, не щадя ладоней, Паллас. К нему присоединилась Агриппина, а за ней Семпроний. Кое-кто из наиболее сообразительных гостей, вовремя смекнув, последовал их примеру; постепенно аплодировать начали и менее расторопные.

С полминуты молодой император купался в аплодисментах, после чего взмахом руки заставил аудиторию смолкнуть.

– Менее известно то, что устремления стать певцом вынашивает и мой брат Британник.

Последний с надменно-скучливым видом уставился куда-то вдаль, более ничем на слова Нерона не реагируя.

– Всем родителям известно, как любят соперничать меж собой родные братья и сестры, – продолжал Нерон. – И вот нынче мы с моим братом будем, состязаясь меж собой, развлекать вас пением. Вы же решите, у кого это получается лучше. Тому из нас, кто проявит себя достойней, выкажите свое одобрение ладонями. Ну, а наградой певцу, – приостановившись, он в легкой нерешительности потер большими пальцами указательные и, перехватив взгляд матери, неожиданно осклабился, – наградой будет это вот кольцо!