День гнева

– Так.

– В третий же раз они пришли к тебе той же ночью, после того как мы убийцу взяли. Вот тут-то ты и сдал нас окончательно. Чем же они тебе платили?

– Обещанием не трогать Василия Федоровича.

– Боже! За друга в огонь и в воду! Так я тебе и поверил. Ты же наверняка выцыганил что-нибудь материальное, а? Хочешь, догадаюсь?

Александр Петрович вынужденно кивнул.

– Они дали Василию Федоровичу беспрепятственно вывезти за бугор твою обильную зелень. Догадался?

– Ты догадливый. Чего ты от меня хочешь, мент, в обмен на твое молчание?

– Многого. Во-первых, оплатить технику и людей, работающих у меня, сверх положенного еще на три дня.

– Значит, правители тебе - под зад коленом?
– догадавшись и обрадовавшись, бойко перебил Александр Петрович.

– Чему радуешься, козел?!
– вдруг разозлился, сам не понимая от чего, Смирнов.
– Не будет тебе с этого никакого навара. Все равно будешь жить, как я прикажу.

– Во попал!
– перестал радоваться Александр Петрович.
– И те, и те в четыре руки за горло берут.

– Блядовать, Санек, не надо. Хватать бабки и ртом и задницей не надо. А главное - предавать не след.

– Что вы еще от меня хотите?!

– Назови того, или тех, кто от конторы имел с тобой дело, и я молчу.

– Мне представлялся лишь один. Майор Владимир Николаевич Майоров. Остальные охрана, сопровождение - шестерки.

Смирнов подозревал в тайне от самого себя, что так может случиться. Но гнал эти подозрения подале, страстно надеясь на фарт. Вот и случилось. Не было в этот раз ему фарта. Он сильно заскучал.
– Других фамилий и имен ты не знаешь? Может, Майоров этот кого-нибудь упоминал?
– после паузы без всякой надежды спросил Смирнов.

– Вы что людей из конторы не знаете?
– удивился смирновской наивности Александр Петрович.
– Они ни о чем не говорят. Они хотят, чтобы мы говорили.

Смирнов достал портсигар, извлек из него папиросу, защелкнул портсигар и вдруг увидел надпись на нем. Усмехнулся, читая, вытащил парную к портсигару зажигалку, прикурил от нее, а потом по очереди сначала портсигар, затем зажигалку - швырнул на письменный стол по направлению к Александру Петровичу. Присовокупив: - Была без радости любовь, разлука будет без печали. Забирай цацки назад и забудь, что когда-то играли в одной команде. А, в общем, живи как хочешь, перевертыш. Цвети и пахни.

Смирнов с трудом поднялся. От хорошего настроения не осталось и следа. Не глянув на Воробьева, двинул к дверям.

– Чем я буду застрахован от всяческих неожиданностей?
– спросил у его спины Александр Петрович.

– Ничем, кроме моего обещания молчать, - ответил Смирнов, не оборачиваясь и вышел вон.

– Все в порядке?
– спросила очаровашка. Как все хорошие секретарши, она должна была разобраться, кто он такой.

– У кого?
– удивился Смирнов.

– У вас, конечно.

– Твое дело, крошка, беспокоиться о том, чтобы у твоего шефа все в порядке было. Сообщаю тебе: у него пока все в порядке, - злобно и от этого многословно высказался отставной полковник.

– Милана!
– позвал секретаршу появившийся в дверях Воробьев и, вдруг заметив в приемной Смирнова, фразу не продолжил.

– Хорошо, что вышел, - заметил Смирнов.

– Дай-ка портсигар.

Воробьев вынул из кармана и протянул ему портсигар. Смирнов раскрыл его, горстью извлек папиросы и вернул портсигар Воробьеву.

– Чао, - сказал Смирнов, окончательно прощаясь.

47

Тряся сиськами, совершенно голая Алуська зигзагами спускалась к воде по крутому берегу Москва-реки - туда, где вокруг бутылок кругом полулежали серьезные в годах мужчины. Алуся проследовала сквозь круг, ногами сбивая стаканы, перейдя на бег, сильно оттолкнулась от земли и нырнула в воду.

– Стоп!
– рявкнул режиссер.

Алуся уже вынырнула и, трясясь, выбралась на берег. К ней бежали костюмерша с махровой простыней и теплым халатом, и помреж со стаканом водки.

– Это что такое?
– подумав, тихо спросил Кузьминский.

– О чем ты там, Витя?
– не расслышав, спросил сверху режиссер. Он рядом с оператором сидел на стреле крана с кинокамерой, которая следовала за Алусей во время ее прохода и пробега.

– Я так понимаю, что ты параллельно снимаешь другой фильм, да? саркастически поинтересовался Кузьминский.
– По чьему сценарию, Аркадий?

Эту тираду режиссер уже расслышал: механики за веревку притянули стрелу к земле. Режиссер ступил на жухлую траву и ответил не менее саркастически:

– По твоему, Витюша, по твоему не очень хорошему сценарию.

– Где в моем не очень хорошем сценарии голые бабы?!
– заорал Виктор.

– Мы по возможности улучшаем не очень хороший твой сценарий, скромно признался режиссер и обнял подошедшую Алусю за плечи. Алуся поверх теплого халата была закутана в пуховик, но еще не согрелась: синие губы сжаты в куриную гузку, красный нос изрядно подтекал.

– Все, б-б-больше не могу, - сквозь ик сказала она.

– Может, еще дублик?
– ласково спросил режиссер. Алуся в ужасе замотала башкой. Тогда режиссер спросил у оператора: - Гена, у тебя все в порядке?

– Откуда непорядочку быть? Кодек, - успокоил оператор.

– Тогда ради тебя...
– поцеловав Алусю в щеку, объявил режиссер. Съемка закончена!

Многочисленная съемочная группа засуетилась так, как никогда не суетится на съемке: святое дело - сборы домой.

– Так откуда все-таки голые бабы?
– настырно добивался ответа Кузьминский.

– Не бабы, а баба, - поправил режиссер, но вспомнив про стоящую рядом Алусю, тотчас уточнил: - И даже не баба, а прелестная девушка с очаровательной фигуркой.

Теперь Алуся поцеловала в щеку режиссера и сказала:

– Пойду переоденусь.

Кузьминский взглядом проводил Алусю до автобуса и решил, что:

– Дешевка ты, Аркадий.

– Эй, полегче!
– предупредил режиссер.

– Да что полегче?!
– отмахнулся от него Виктор.
– Все голых снимают, и ты туда же. Как же, мода!

– Не мода, а зритель.

Кузьминский махнул рукой и направился к автобусу, в котором переодевалась Алуся.

– Куда, куда?
– заверещала костюмерша, караулившая вход, но Алуся из автобуса крикнула: