День щекотуна

– А й иди-и, - посоветовал Гвидоныч, - Тока сказани, чё на голаледе у свово подъезда с мусорным ведерком шмякнулса да й ручонки-та из плечей повывихивал. А то ить за производственну-та трамву и миня, и начальство наше пыракуроры-та па головке ня погла-адють...

Развеселившись от подслушанного диалога, я более-менее твердой походкой направился в свой кабинет.

Однако, не пройдя и полпути, был перехвачен главным щекотуном нашего ведомства генерал-майором Грудастым. Этот вредина, откровенно говоря, и на йоту не соответствовал своей фамилии: казалось, что вся его телесность была перекачана в живот и морду... Этакий фигуристый графин с огромной пробкой, обтянутый мундиром и неуклюже ковыляющий на тонюсеньких вичках-коротышках. Заглазно иные дразнили его Ряхопузом. Разумеется, он об этом ведал. Думается, сие знание и подливало желчи в его манеру общения с подчиненными.

– Снегопадов!
– колыхая уложенными на златошвейные погоны щеками, изверг из своего губастого ротика Грудастый.

– Я!
– лихо козырнув под шапку-ушанку, отчеканил я.

– Какого беса на планерке не был?
– завел нудную волынку мой высокопоставленный начальник, - Почему тебе закон не писан? С самого Дня коробейника систематически, как и самые худшие из наших поганцев, трудовую дисциплину всяко-разно нарушаешь: то опаздываешь, то дрыхнешь на рабочем месте, то фантиками конфетными мусоришь, а то и песни вульгарные из японских мультиков напеваешь!.. А кто на прошлой неделе пьяному начальнику подотдела в конце рабочего дня дамскими духами обмундирование извонял и в портфель восемна-адцать(!) упаковок презервативов с конфискованным у вокзальной попрошайки бюстгальтером подбросил?!..

– Клевета, - кривя душой, промямлил я, - Происки завистливых недругов. Не я это.

– Не ты-ы-ы?!
– изумился Грудастый, - А откуда тогда на бюстгальтере отпечатки твоих губ и ушей с ручными и ножными пальцевыми папилярами?

– Прости-и-ите, - проныл я, - Пошути-и-ить захотелось.

– Пошути-и-ить ему, видите ли, приспичило!!
– вспылил мой моральный истязатель, - А семидесятилетний начальник подотдела до сей поры в травматологии с откры-ытым(!) переломом таза, а его восьмидесятилетняя супруга за причинение тяжких телесных под суровой статьей Уголовного кодекса в следственном изоляторе баландою кормится... Каково, представь, сейчас им - божьим одуванчикам?! А ведь готовились сыграть золотую свадьбу!..

Да лучше бы ты ему насра-ал в портфель и во все карманы - от наружных до внутренних! Вот это б было весело!.. Вот я, помнится, нашему начальнику штаба.., - на сих словах Грудастый осекся и отвел смущенный взгляд. Из чего я сделал вывод, что он когда-то натуральным образом облегчил кишечник в карманы начальника штаба, - Никакого у тебя, Снегопадов, соображения и уважения к старшим.., - продолжил нравоучение главный щекотун, - Совсем от рук отбился! А еще такая светлая фамилия - Снего-па-а-адов! Фамилия-то белесая, а душонка чернявая... Как же тебе не стыдно?!..

– Стыдно, господин генерал-майор! Мне о-очень стыдно!
– солгал я, после чего, наигранно скуксившись, солгал повторно: - Я больше не бу-у-уду-у...

– Нук-нук-нук!
– мягко тараня меня пузом и буквально прожигая вдруг вспыхнувшим взором, азартно зачастил Грудастый.

– Чего-о-о?
– отступая на шаг, вымолвил я.

– Пил?!
– болезненно ткнув меня пальцем под ключицу, озвучил суть претензии Грудастый.

– Никак нет, - засмущавшись, солгал я.

– Да не юлил бы ты, Вениамин, - укорил генерал, - Не к лицу тебе, парень, юлить.

Визуально же очевидно, что принял на грудь. Да и перегаром прет как из ресторанной помойки... Ла-а-адно. Прощаю. Иди уж. Но больше не употребляй. У тебя сегодня будет навалом работы...

– С Днем щекотуна!
– вприпрыжку припустив к рабочему месту, запоздало поздравил я.

– И тебя с тем же, Снегопадов!
– напутствовал Грудастый, - Хоть до обеда потерпи - не пьянствуй!

– Ла-адно!
– вполне искренне заверил я...

И дернул же меня черт составить компанию Саньке с Фекалием! Ведь я же в служебное время практически никогда и ни с кем ни-ни - ни капли... А тут... Словно наваждение нахлынуло... И накатил-то всего-то ничего - граммов сто пятьдесят антистрессово, а во-о-они-и!

Обстановка моего кабинета в те дни не блистала изыском: примитивные коричневого дермантина кушетка и кресло, гимнастические шведская лестница и конь, стриптизерский шест, обшарпанный кухонный стол... Все эти предметы интерьера были обильно оснащены средствами телесной фиксации: наручниками, ремнями, тисочками, веревочными петлями, пальцевыми, генитальными и черепными зажимами... В левом дальнем углу блистал новизной объемный аудио-видеозаписывающий блок производства российско-монгольской фирмы "Чугуняка-транзистор-овечка". В правом ближнем углу пестрел клавишами, кнопочками и плафончиками настоящий детектор лжи - плод совместных потуг подмосковного ООО "Веселый нанотехнолог" и сибирской артели "Справедливые табакокурильщики"...

Мое облачение в белоснежные халат и тапочки совпало с окончанием влажной уборки. Всегда скромная буратиноносая пенсионерка Нелли Ивановна подхватила швабру, ведерко и тряпочки и, шлепком ладони по моей ягодице традиционно пожелав удачи, стремительной ласточкой выпорхнула за дверь. Шустрая старушенция...

Когда-то еще девчушкой эта без малого столетняя любимица нашего коллектива начинала правдоделкой в мужском отделении секретной тюрьмы НКВД СССР, где влегкую выводила на чистую воду даже закаленных царскими каторгами соратников В. И. Ульянова-Ленина по революционной деятельности.

С той далекой поры, в совершенстве освоив дзю-до, каратэ и джиу-джитсу, все пытала, пытала и пытала, не покладая рук, ног и головы... По ее стопам пошли дочка, двое внучек и пятеро правнучек, создав крепкую трудовую династию правдоделок-дознавательш...

Отпив из трехлитровой банки подернутого молодой плесенью огуречного рассола, я в ожидании работы прилег на кушетку, с коей вскоре был поднят робким стуком в дверь. Спешно напялив белый поплечный и островерхий колпак с прорезями для глаз и рта (типичный головной убор средневекового палача, предназначенный для обеспечения инкогнито), я дал добро на вход.

Двое облаченных в камуфляж конвойных примерно христового возраста, разнокалиберной телесности и тугомысленного выражения физиономий втолкали в кабинет облаченного в черную робу самозабвенно и дерзко матерящегося узника. Тот отбрыкивался всеми конечностями, грозя перегрызть наручники и впоследствии (привожу дословно) "отпидорасить всех волчар позорных!!!"... Сфантазировав этого причесочно оболваненного под ноль замухрышку, пытающегося в заснеженной лесной глуши в одиночку изнасиловать волчью стаю, я заливисто рассмеялся. Конвоиры подхалимажно подгыгыкнули.

– Чего ржешь(?!!), фраер беспонтовый!
– окрысился на меня узник, - Пыта-ать бу-удешь(?!!), падла ментовская!

– Раздевайте, - кивнул я на забияку.

– Догола или... как?
– справился дородный сержант-конвоир.

– Если догола, надо ж браслеты сымать, - помыслил вслух долговязый ефрейтор, - А он-то брыка-ается. Придется.., - на этом слове верзила неуклюже тычет в шею конвоируемого электрошокером. Доли секунды искротреска, и обмякший негодник кулем валится на пол. Конвоиры, с грехом пополам раскрыв наручники, принимаются раздевать своего подопечного. Действуют бестолково, ворчливо сваливая друг на друга вину за волокиту.