День щекотуна

– Что же это такое?
– заразмышлял я вслух, - Что же это тако-ое(?!), до которого вовкины мозги дотянулись, а мои - ну нивкаку-ую... Может это... Лед? Не-е-ет... Мел, бак, лак, мох, лом... Лом-лом-лом... Вылитая палочка, три буквы, но... Сладострастие от него, верняк, нулевое...

О! Сок!
– возликовал я.

– А с какого боку при соке палочка?!
– съязвила Альбинка, - И какое от него, к хренам собачьим, сладострастие?!

Палочка-палочка-палочка.., - нервозно барабаня пальцами протеза по висящему на стене оцинкованному тазу,мобилизовал я весь свой недюжинный разум.., - О! Трубочка-то, которая в баночку с соком для его высасывания втыкается... Ну вылитая палочка-кривулина!..

– Хуй!
– долбанул по ушам ужечуть ранеевклинивавшийся в разговор противозный бабский голосище.

– Чего(?)... "хуй", - нешуточно ошарашившись, спросил я сквозь моментально одеревеневшие голосовые связки.

– А то, - продолжила диалог неизвестная, - что это словопервым произнес твой Вовка!.. Ты, Снегопадов, действительно круглый дурак или того?.. Или хитромудро дебилом прикидываешься?..

– Опя-ять эта ля-ярва-а к тебе в ва-анну зале-езла-а!!!
– завыла Альбинка, - Убью-ю-ю(!!!) обормо-ота-а!

– Нет никого-о!
– испуганно озираясь в поисках кого-либо постороннего, заявил я.

– Да не лазила я ни в какую ванну, - прохрипела прокуренным голосищем баба-инкогнито, - И не ля-ярва(!) я, барышня.

– И кто ж ты таковская?!
– взволнованнопоинтересовалась моя заводная ревнивица.

– ...Ефрейторша...эФэСБэ, - помявшись, скуповато представиласьхриплоголосая.

– А фамилия?!
– продолжила опрос Альбинка.

– Не скажу, - уперлась ефрейторша, - Я и так уж лишнего сболтнула.

– И все-таки?
– подостыла эмоциями Альбинка.

– Не скажу!
– не сдавалась эфэсбэшница.

– И все-таки?
– проявила настойчивость моя благоверная.

– На прослушке телефонных разговоров я работаю, - все-таки приоткрыла завесу тайны ефрейторша, - А на вашу болтовнюнаткнулась случайно. Шарилась по сети от скуки, и возьми да и наткнись. А фамилию все равно не скажу. Все, отключаюсь с приветом!.. Никому обо мне не болтайте!..

– Ладно!
– синхронно ответили мы с Альбинкой.

– Бывай, Вениамин!
– как ни в чем не бывало, попрощалась любимая, - Вовка проснулся! Разревелся чего-то. А про эту эфэсбэшницу, конечно, лучше не болтать.

– Бывай, Альбочка!
– расчувствовался я, - Да какое там "болтать"?! Ты ж меня знаешь! Я - могила!..

– Поэтому и предупреждаю, что знаю, - горестно вздохнув, произнесла благоверная, - Все. Конец связи. Учись там прилежно!

– Ты ж меня знаешь.., - продолжил было я, но разъединительный "пик-пик" заставил умолкнуть...

Понуро протащив свои босы ступник намедни оставленной компании, я узрел некое умиротворение: Сауна, как и прежде, пребывала в глубоченной сидячей прострации; Грыжа ж с Анонимом, дружно уплетая вегетарианскиебамбуковые пельмени, тоскливо наблюдали за ней...

Казалось, траурный исход предрешен...

– Ну что, Веньямин, подсобишь?
– узрев меня, промямлила крайне опечаленная Грыжа.

– Подсоблю, - набравшись гуманности, заверил я, - Отчего бы и нет?.. Но... Но только без этого... Хотелось бы без какого-либо интима!

– Само собойразумеющееся! Без него!
– воспылал Аноним, - Нам бы без похоти подошло в самый раз! Лишь бы вытянуть Сауну из предкомы!.. А потом уж на радостях-то можно и с ним. С этим самым интимом! Правда(?), Грыжа.

– Похабник, - буркнула Грыжель и, всецело сосредоточив внимание на мне, поторопила: - Давай, Веник, давай! Не жуй сопли(!), родимый...

Что только я не предпринимал во спасение окаменевшей чуваковской домработницы?!.. И колотил ее деревянной ложкой по лбу, и щипал за мочки ушей, и таскал за волосы, и...

В конце концов, изрядно умаявшись, присел и чуть ли было не задремал от бессилия... И вдруг в какой-то момент меня осени-и-ило-о: "Я ж высококвалифицированный щекоту-у-ун!"...

Напихав в ноздри Сауны с дозволения хозяевдобытого из подушки мелкого птичьего пуха, я выбрал более-менее крупное, как сейчас помню, пестрое перо и принялся щекотать им личину мертвяцки выглядящей Сауны...

Бесполезны, бесполезны и бесполезны оказались мои потуги... Хоть тресни!.. Но на каком-то моменте моих изощренных манипуляций баба вздрогнула, вытаращилась в потолок, разинула рот и задорным апчихом выпулила из ноздрей мною сотворенные пуховые пробки!..

Мы с Анонимом шалопаисто посиживали на солидном горчичной кожи кухонном диване. Сауна ж с Грыжей, увлеченно лепеча, готовили десерт из сладкого африканского редиса и кислогозаполярного ананаса.

– Ве-ень!
– через еще не до предела заношенную фланелевую портянкуусердно отпаривая утюгом скукожившийсяредис, задорно произнесла мною спасенная, - А не интересно ль тебе, почему ж мне дадено этакое имечко - Сауна?!

– А то как? Вполне интересно, - выкусив из плошки густющегокиселя из крабовых палочек, отозвался я.

– Ну вот и слу-ушай!
– возликовала домработница, - Папа-то мой на фронте был механиком-водителем самоходной артиллерийской установки, в натуре именовавшейся как "САУ". А все его друзья-однополчане простецки перекрестили ее в "САУну"!

Ну вот... И зарекся однажды по пьянке папаня, что, если доедет до Берлина, и ежели женится, и ежели родится дочь, то непременно назовет ее Сауной...

Так и вышло! Доехал, женился, а я родилась первой и в качестве дочки! Инарекли меняСауной...Никаноровной!

– Хорошо получилось, - поддержал я ради приличия домработницу.

– А то как?!
– возликовала она, - Лучше и не придумаешь!

– Лучше и... не придумаешь, - скептически пробубнил я, - Лучше и... хрен додумаешься...С ума народ сошедший.

– А ты, Вениамин, здорово тогда в коридоре с моими хозяева-ами-то разрулил!

– Когда?
– поднял я на Сауну недоуменный взгляд.

– Ну тогда! Когда Аноним Генрихович ел свой паспорт, а Грыжель Казимировна хотела этого не допустить!