День Святого Валентина

– Ты это все серьезно? – насупившись, переспросила Роксана, в какой-то момент уверившись, что над ней просто-напросто издеваются. Сказок ей в детстве не читали. По крайней мере, в поддающемся воспоминанию детстве. Из-за все той же склонности путать выдумку с реальностью психологи не рекомендовали, да и отец, вынужденный воспитывать ее в одиночестве, время обычно находил только для самого необходимого. – По-твоему, я похожа на человека, который поверит, будто ты… из сказки?

– Тот самый ребенок девицы Джанет и волшебного рыцаря Тарн Лина. К сожалению, действительно вовсе не из сказки…

– Я…

– Ты не сумасшедшая, да-да. Все, что происходило с тобой в детстве – всего лишь проявление примеси волшебной крови подменыша. У всех она проявляется по разному, но, мне почему-то кажется, что «воображать себе» умение понимать мысли животных – это все-таки лучше, чем постоянные бесконтрольные превращения если не черт знает во что, что в нечто очень похожее. Хотя со стороны, конечно, все кажется проще…

– Подменыш?

– Ты ведь не похожа на своих родителей, верно?

– На отца абсолютно точно не похожа, – наверное, неправильным было поддерживать этот разговор, хотя бы на секунду допуская, что весь жуткий бред, который несет этот недопанк-перегот, сидящий напротив, можно воспринимать даже с долей серьезности. – а маму я совсем не помню и фотографий… впрочем, ты ведь сам сунул зачем-то нос в наш альбом – там вырваны три первых листа. Ни одной фотографии мамы после того, как она исчезла, почему-то не сохранилось, так что ответить с уверенностью я не могу. Слушай, ты же не станешь меня уверять, будто все непохожие на родителей дети – подкидыши каких-то сказочных…

– Ну, возможен еще вариант супружеских измен, конечно.

– И я не верю в фей! – повысив голос, на грани истерики выкрикнула Рокси.

– Это хорошо. То, что не веришь, я хочу сказать. Паразитки используют человеческую веру и чувства, становясь сильнее за чужой счет.

– То есть, ты уверяешь, что феи существуют, но не…

– Больше не существуют! – отрезал фрик с очень-очень неприятной почему-то полуулыбкой. – Видишь ли, детка… человечество очень мало помнит о временах, которые вы теперь называете «темным средневековьем». Осознанно помнит очень мало, хотя, возможно, на более глубоком уровне какое-то время в людях еще жил страх. Откуда, по-твоему, в средневековье позднем взялось такое агрессивное отвращение к любого вида волшебству, эта религиозная паранойя, сейчас вам всем кажущаяся дикостью? Тогда некоторые еще продолжали помнить о войне человечества за свою свободу с бывшими хозяевами мира. Хозяйками, если быть более точным. Они… трудно объяснить это, они не были злыми, конечно. В большинстве. На это поначалу еще не было причин, хотя осознав, что их «игрушки» пытаются бунтовать, и начали впоследствии прибегать к более жестким методам. Просто легкомысленными и капризными. Дети ведь не жестоки к игрушкам, верно? И даже искренне зачастую расстраиваются, чересчур активными действиями какую-нибудь из этих игрушек сломав. Точно так же королевские фейри и относились к людям. Да к тому же вера и рабская любовь была истинной амброзией для «богинь»! – почти с ненавистью выплюнул он последнее слово.

– Но… разве «подменыши» это не куклы? Украденные дети, подмененные фальшивкой?

– Не исключено, что кто-то в волшебном королевстве и развлекался таким образом, я не знаю. Но чаще всего подкидышами называют детей, родившихся от связи человека с существом из магического мира. Как я и мои братья. И, вероятно, как ты сама.

– Но мне всего семнадцать! Я не могу происходить ни из какого средневековья, и вообще… Ты же сказал, что феи были тогда уничтожены?

– Были тогда побеждены. Окончательно уничтожить их не удавалось потом еще не одно столетие, кроме того, феи умеют скрываться, не используя свои способности, и могут просто затеряться в человеческом мире. Время от времени полукровки продолжают рождаться. Ты сказала, твоя мать исчезла. Не умерла, не сбежала в Австралию с каким-нибудь симпатичным соседом, не уехала – исчезла. Так обычно феи и поступают. Во-первых, им скучно жить одной и той же жизнью, во-вторых, не задерживаются где-то надолго, чтобы никто не замечал, что стареют они гораздо медленнее людей.

Закрыв глаза, Рокси медленно досчитала до десяти. Потом – в обратном порядке. Словно в издевательство, мысли ничуть не путались и никакого чувства нереальности происходящего не возникало. Впрочем, его никогда и не возникало – тогда, раньше, до клиники. Напротив, в ее мире все было так естественно и органично!

– Выметайся вон! – открыв, наконец, глаза, с расстановкой потребовала она. – Не знаю… и не хочу ничего знать. Ты просто придурок, а… я нормальная! Я не верю ни в какое волшебство, я… и я слишком взрослая для сказок!

– Если я все это просто выдумал, к чему так волноваться, детка?

– Я не волнуюсь! Просто катись к черту! Не хватало еще, чтобы отец вернулся и застал тут меня в компании парня, да еще выглядящего как законченный фрик!

– Могу и девицей красоты невиданной! – хихикнув, ничуть не обидевшийся юноша провел перед своим лицом ладонью. Роксана моргнула и потрясла головой.

Девушка, появившаяся в кресле напротив, действительно была довольно красива, не смотря на чересчур бледную кожу и резковатые черты. Абсолютно черные, просто антрацитовые, волосы, наверное, должны были бы виться крупной изящной волной, но оказались подстрижены слишком коротко – так, что вокруг остренького лица получился легкий, похожий на грозовое облако ореол.

Черт возьми, в хрупкой красотке должно было быть в полтора раза меньше веса, чем в не слишком-то крупном, но все-таки куда более внушительном парне. А в птице – и вовсе, хорошо если одна пятая! Даже если допустить саму возможность как-то влиять на свой фенотип до такой степени – куда он девает и откуда потом берет массу для таких превращений?! Все это абсурдно. Должно быть абсурдным!

В этом ее всеми силами старались убедить, а Роксана так же истово желала поверить.

Вернее – разувериться…

– И что, ты кого угодно так можешь изобразить? – осененная внезапной и абсолютно сейчас неуместной мыслью, девочка прищурилась и потерла пальцем подбородок.

Уже ставший самим собой собеседник непонимающе лупанул желтыми глазищами, как-то слегка неуверенно заерзав в кресле под ее пристальным взглядом.

========== Часть 23 ==========

Ой, не сойти ли мне с ума

Да на четыре стороны,

Белою дорогою, там, где тьма,

Через сомненья черные?

И коли не богу кочерга,

То и не свечка черту я.

Жизнь на три дороги – каторга,

пойду искать четвертую.

Мартиэль

Люси, определенно не относилась к числу людей, столь маниакально озабоченных поисками в жизни какого-нибудь абстрактного смысла или несколько менее абстрактного сценария. Едва успев дорасти до способности вообще о таких вещах задумываться, девочка уже абсолютно точно знала, чем будет заниматься в жизни.

Простых времен в королевстве Словения, наверное, по определению не существовало, слишком уж, даже по меркам волшебных миров, этот был непростым и причудливым. На самом деле в качестве единого королевства-то Словения существовала сравнительно недавно, раньше представляя из себя целое лоскутное одеяло из мелких владычеств. Княжеств, как правильнее было именовать их традиционно, но каждый из мелких владык считал делом чести именовать свой лоскуток не иначе чем царством. Поскольку таких «царств» было на карте мира множество, а с математикой у местного населения в те времена, наверное, были какие-то перебои, для простоты мелким владычествам были присвоены примитивные номера. Цифры все местное население уже более-менее знало, а вот с числами больше десятка что-то не ладилось, поэтому, например, «тридцать девятое» царство именовалось «три-девятым», что постепенно вошло из бытовой речи даже в официальные хроники. Потом – более века назад, но по историческим меркам сравнительно недавно, появился у Словении и единый правитель, позволив миру официально войти в число «волшебных королевств» – хотя, в этом конкретном случае, правильнее было бы называть это королевство «колдовским».

Вообще-то в своей далекой юности Констанций Амбросиус о политической карьере и не задумывался даже – делом жизни, которое он четко для себя обозначил, было Целительство. Просто жизнь эта оказалась несколько дольше, чем сам талантливый колдун мог тогда себе представить, нашлось время и для развития тех своих талантов, о существовании которых он, захваченный с головой удивительными открытиями и тайнами лекарской науки, до поры до времени даже и не подозревал. Об этом теперь мало кто помнил – разве что в определенных кругах. Да и там, хотя многие современные Целители активно использовали как прямо так и косвенно его достижения, о самом Констанце и его принадлежности к своей гильдии вспоминали крайне и крайне неохотно.

Но даже самый талантливый ученый рано или поздно достигает своего «потолка» – иногда и потому, что современные ему реалии просто не угоняются за человеком и начинают его тормозить. Конечно, пришли десятки лет, когда Целитель Амбросиус вынужден был столкнуться с этой проблемой. Его таланты были даже более чем востребованы, однако вести нудную практику Констанцу оказалось совсем не по душе, он принципиально соглашался браться только за действительно необыкновенные и интересные случаи, из-за чего прослыл довольно-таки неприятным типом без всякого сочувствия к больным – что, с одной стороны, несколько уменьшило поток желающих лечиться, с другой, автоматически увеличило гонорары с оставшихся, не смотря на то, что для самого Целителя дело было вовсе не в оплате. Жизнь он вел достаточно скромную и за долгие годы Целительской практики свободных финансов как-то само по себе накопилось и немало. Трудно было проследить ход размышлений Амбросиуса. Вероятно, все началось с досаждающего неприятного факта, что большинство человеческих болезней – прямой результат неправильного образа жизни и неразумных действий со стороны самих желающих стать пациентами. Люди вели какой-то совершенно безумный образ жизни, предавались излишествам и, как будто намеренно, гробили себе здоровье, никогда не желая заранее задуматься о том, что профилактика была бы гораздо лучше лечения. В конце концов колдун пришел к выводу, что корень «всех болезней» гнездится не в каких-то конкретных людях, а в нездоровом состоянии общества как такового. Идея «болезни» целого общества, возможно, родившаяся из абсолютно случайной мысли, и стала для уже изрядно пожившего Констанца своего рода новой путеводной звездой.