День учителя

Девушка легла на постель, ее волосы рассыпались по подушке, казалось, она лежит вся в золоте. Мирошкину это показалось бесподобно красивым. Он начал стягивать с себя джинсы и рубашку, перед глазами Насти показались его длинные белые трусы, в которых спереди туго выпирала крайняя плоть. «А что, если она испугается его», — вдруг подумал Андрей. Но Настя не испугалась. Когда Андрей остался абсолютно голым, она прижала колени к животу и стянула с себя маленькие трусики. Андрей как зачарованный глядел на небольшой золотой пушок, оставленный девушкой на свежеподбритом лобке, — сказывались месяцы воздержания. «Как странно, — думал Андрей. — Никого-никого и вдруг сразу такая королева». Он помнил, как болезненно перенесла лишение девственности Мешковская, и решил уделить прелюдии как можно больше времени. Настя вдруг отстранилась: «Нет, не надо, я боюсь забеременеть». Мирошкин потянулся к стулу и достал из большого нагрудного кармана своей «левайсовской» рубахи упаковку презервативов. Их количество рассмешило Настю и смутило Андрея — он-то, дурак, думал устроить ей суточный секс-марафон, а тут… Придется, видно, сегодня ограничиться одним разом.

И этот «раз» дался им непросто. Хотя Мирошкин, используя весь накопленный им по сексуальной части опыт, «разогревал» свою возлюбленную не менее получаса, войти в нее ему не удавалось довольно долго. «Черт знает что, — думал он, — она такая маленькая, я такой большой, что ли?» Его охватывало отчаяние. Вспомнился рассказ всезнающей Махмурян о том, как Лещев целый месяц после свадьбы не мог лишить невинности Сыроежкину — той «было больно» так, что робкий молодожен, сам девственник, каждый раз отступал. Над ним тогда посмеивались и Мирошкин, и Куприянов, и… в общем все, кому об этом стало известно. «Сыроежкина, выходя замуж за Лещева, продолжала сохнуть по Куприянову. Так что же, выходит, и я этой златовласке не нравлюсь? Тогда зачем?..» Наверное, надо было действовать решительнее, но Андрей боялся порвать презерватив и причинить боль лежавшей перед ним девушке-цветку. В голове пронеслось: «Что же теперь? Неужели завязывать? Не могу же я над ней биться весь день». Он ласково поцеловал Настю и спросил: «Ты совсем измучилась, любимая? Хочешь, давай отложим?» Настя едва не вскочила с кровати: «Ты что, с ума сошел?! Я стану женщиной именно сейчас! Давай попробуй еще раз! Нечего церемониться». Она потащила его на себя… На этот раз попытка увенчалась успехом. Презерватив уцелел, что очень обрадовало и Андрея, и его любовницу. Он сходил выбросить «резинку», а когда вернулся, обнаружил в постели рыдающую Настю. Этого он совсем не ожидал, бросился успокаивать: «Ну что ты, Настенька, ведь все это естественно. Ты ведь большая уже девочка. Не переживай, в первый раз всегда трудно. Дальше будет лучше, а с каждым разом все лучше и лучше». Проходя из кухни в детскую, Андрей заглянул в гостиную и обнаружил там накрытый на две персоны стол, бутылку красного вина, фужеры. Его явно ждали и готовились, хотя, как видно, сценарий был несколько другой. Мирошкин бросился в коридор, принес забытое шампанское, прихватил из гостиной фужеры и попытался подбодрить Настю алкоголем. Бутылка была не холодная, но пробку он сумел удержать, хотя полностью справиться с теплым шампанским не удалось — оно вырвалось и облило Настю, лежавшую на кровати. Костюк поднялась и с улыбкой оглядела свою мокрую от шампанского простыню с расплывающимся кровавым пятном посередине. «Все равно стирать», — утирая слезы, произнесла молодая женщина. «Действительно, как много крови из нее вышло, — прикидывал Мирошкин. — У Мешковской было меньше. Хотя, кто знает? Там среди тряпья в грязной палатке толком и не разглядеть было. Да и не помню я уже. Спьяну ведь все произошло… Четыре года назад». Воспоминание о его первой женщине было неприятно. К чему? Что общего между пышной брюнеткой Мешковской, с ее покрытыми красными язвами руками, и Настенькой? Но воспоминания лезли в голову. «Промурыжила меня тогда столько месяцев, стерва, а эта отдалась сразу. Ну, с той понятно — семнадцать лет и тэ-дэ. А ведь Насте двадцать один, и она себя сберегла до этого возраста! Для меня? И так просто уступила. Что же, выходит, любит?»

Алкоголь не улучшил состояние девушки. Да и чего можно было ждать от теплого шампанского! Андрей предложил ей сходить вымыться. Пошли вместе. В большой ванной, путем сноса стен совмещенной с туалетом с последующим приращением ее площади за счет холла, кроме обычной ванны, стояла впервые увиденная Мирошкиным душевая кабина. Настя повела его в ванну, закрыла за ними раздвижную стеклянную дверь и позволила Андрею намылить ее тело. Эта процедура возбудила его. Заметив произошедшие с мужчиной изменения, Настя вдруг усмехнулась и спросила:

— Хочешь меня еще?

— Да, но я думаю, сейчас этого делать не стоит…

— Я тебе помогу.

Она встала на колени, согнула руку в локте и взяла в ладонь его член. На фоне возбужденного «органа» ее сжатая ладошка казалась крошечной, а ручка совсем тоненькой, да и сама она стала как будто меньше — падавшая сверху вода намочила волосы, они облепили тело девушки, и Костюк казалась Мирошкину совсем махонькой. Она не взяла его в рот, и вообще ее движения были грубы и резки. Опыта такой деятельности у девушки было, сразу видно, мало, но и растерянности от трепещущего в ее руках мужского естества, она не испытывала. Мирошкина несколько озадачило лицо девушки — отрешенное от происходящего. Она и смотрела-то в сторону. «С таким лицом коров доят, наверное, — подумалось Андрею. — Сексом это назвать нельзя». Но кончил он быстро — Настя возилась с ним не больше пары десятков секунд.

Выйдя из-под воды, она постелила на пол полотенце и встала на него, протянула Мирошкину другое, завернулась в третье, а себе на голову завязала четвертое. Такая расточительность поразила молодого человека. «Ведь все это ей придется потом стирать». На Насте уже был надет короткий махровый халатик белого цвета. «А я подумал, ты испугаешься его, — Мирошкин сделал на этом местоимении ударение, он как раз вытирал полотенцем там. — Я где-то слышал, что девушки в первый раз очень боятся, что не смогут принять его в себя, он кажется им огромным. А ты не дрогнула». Настя улыбнулась:

— Ты, конечно, мой первый мужчина, но голых мужиков я уже видела.

— И уже кому-то «помогала», как мне?

— Как это делается, в любом порно показывают.

— Ушла от ответа! А ты не такая уж и девушка-ромашка, как кажешься.

— Тебя это смущает?

— Нет.

— Это хорошо. Ты ведь далеко не девственник. У меня, предупреждаю, тоже есть прошлое. Я как-нибудь потом расскажу.

Этими словами Настя, казалось, завершила свидание. Мирошкин вдруг ощутил, что делать ему здесь больше нечего. «Знаешь, Андрюша, — сказала девушка, — ты, как обсушишься, иди домой. Что-то я устала совсем после сегодняшнего. Шампанское, горячая вода. Спать хочется. Мне еще тут все убрать и выстирать надо, а сил нет. Я тебе завтра позвоню».

Через пятнадцать минут Мирошкин уже ехал в лифте вниз. Он был в восторге от Насти, хотя некоторые детали прошедшего дня его озадачивали. «Что это значит: «есть прошлое», «видела мужиков»? Уж не «соска» ли она?» — ему вспомнилась история, рассказанная когда-то Ильиной: некая девушка решила беречь свою девственность до свадьбы, а встречающимся на ее жизненном пути мужикам делать минет. Андрею вспомнилось лицо Насти под душем. «Нет, она не «соска», она и в рот-то не взяла. А все это ее «прошлое» — максимум кого-то до меня также «подоила». Мирошкина по-прежнему обуревала гордость от ощущения того, что именно его Настенька выбрала на роль своего первого мужчины. Но в памяти вновь возникала «опытная» Ильина. Она считала, что потеря невинности у девушки должна происходить с мужчиной, который не является «мужчиной всей жизни»: «Это, скорее, хирургическая операция по освобождению от ненужного. После этого начинается одно удовольствие. Вот его-то и надо получать с мужиком, которого по-настоящему хочешь. Когда уже точно знаешь, что это такое — хотеть мужика». «Что же, я выбран Настей на роль «дефлоратора»? — мысль эта была Мирошкину неприятна. Перед глазами на мгновение встала Костюк, в кровати, утопающая в собственных волосах, ожидающая его… Нет, она не такая. «А какая? — сидя в вагоне метро, Андрей вспомнил детали прелестного тела девушки и ощутил возбуждение. — Какая, какая?! Разберемся. Вот она мне позвонит, встретимся — поговорим. Не все сразу».

Но ни завтра, ни в последующие два дня Настя не позвонила. И к концу этого третьего дня Мирошкин весь извелся. Опять тянуло сердце. «Что с ней? Я ведь оставил ее в таком состоянии. Надо было еще как-нибудь успокоить. Но как? Она ведь меня почти выставила, — приходили и другие мысли. — Может быть, она решила меня бросить? Бред! После того как я стал ее первым мужчиной?! Бред! А что если ей не удалось скрыть следы? И ее родители знают, что я лишил ее невинности?! Она, конечно, не девочка, но все же… Как я покажусь перед ними?» То, что ему придется показаться перед ними, к вечеру вторника уже казалось несомненным — Мирошкин решил нанести визит Насте. В среду к шести часам вечера молодой человек стоял у дверей квартиры Костюк. Открыла ему невысокая полная женщина в халате. «Ее мать — Раиса Григорьевна», — сообразил Андрей.

— Добрый вечер, а Настя дома?

— Здравствуйте, она дома. Проходите.

Женщина с интересом рассматривала Андрея. В ее лице не было недоброжелательного выражения — одно любопытство. «Они ничего не знают», — обрадовался Мирошкин. Он уже собирался пройти, но возле дверей возникла Настя, в уже знакомом халатике. «А, привет, — Мирошкину показалось, что ему рады, но ему или его настойчивости, — было непонятно. — Подожди, я сейчас сама выйду. Мама, я схожу с Реттом погулять?» Перед ногами Андрея возник старый колли. Молодого человека с интересом обнюхали. Настя с улыбкой закрыла перед ним дверь. До Андрея донеслось что-то неразборчивое — кажется, удаляясь от двери, Раиса Григорьевна пожурила дочь за то, что она оставила гостя за дверью. Настя выскочила в коридор через десять минут. Она была не накрашена, одета в спортивные брюки и в некое подобие водолазки, правда, без рукавов. На поводке она вела уже знакомого Андрею Ретта.

Оказалось, активная застройка пощадила в этом районе остатки леса. Неподалеку даже протекала небольшая речушка. Молодые люди пошли вдоль нее.

— Почему ты мне не позвонила? Мне было без тебя плохо.

— Я звонила тебе. Два раза.

— Когда?!

— Первый раз на следующий день, в воскресенье. И мы говорили.

— Ты не звонила!

— Нет, звонила. Хотя мне, конечно, показалось, что ты какой-то странный и отвечаешь односложно, хотя и веселишься вовсю. Я подумала, ты пьяный. Выходит, я не туда попала. Потом вечером во вторник. Ты не взял трубку.

Возразить было нечего — вечером во вторник он дежурил в подвале. Мирошкин остановился и притянул Настю к себе. После поцелуя она задумчиво произнесла:

— Все-таки странно, что мы начали встречаться. Мне нравились мальчики твоего типа очень давно — лет в шестнадцать-девятнадцать. Думала, что вкус поменялся окончательно.

— А какие теперь тебе нравятся мужчины?

— Более взрослые.

— Взрослые насколько?

— Примерно тридцати пяти лет.

— Ого! И что в них хорошего?