День учителя

— А говорят — это какой-то сумасшедший! — к разговору подключился мужчина, продолжавший выбирать из своих подернутых сединой кудрявых волос стеклышки. Его внимание, как и внимание всех окружающих, после ухода состава было обращено на сидевшую на скамейке женщину с окровавленной головой, возле которой суетились медсестра и милиционер. — Две недели назад такой же случай был на выезде в сторону «Выхино». Поезд вышел из тоннеля на открытый участок, а одному мужику показалось, что вокруг война, орудия стреляют и всякое такое. Он вытащил из сумки молоток — вот с чем по метро ездят — и давай бить стекла. «МК» писал — расколотил несколько дверных, пару боковых. Еле скрутили.

— Так ведь скрутили же… — решил постоять за свою версию старичок.

— И что? Сейчас осень — у этих обострение. Плюс экономический кризис их провоцирует. Один — на «Выхино», другой у нас.

— Да ладно! Как бы один человек успел в проносящемся мимо поезде столько окон разбить?! Это мальчишки. И не только в Москве. В Подмосковье тоже. В электрички камнями кидаются. Совсем озверели люди.

Свое слово решила сказать и дама, слушавшая старичка, — пережитое сроднило людей, сделало общительнее:

— Правда, правда — мальчишки. Вы только посмотрите, что они творят — лишь бы покидаться. Заметили, новая забава — пускают монетки вдоль поручней эскалатора?

— Ну, это естественно — деноминация. Меди стало много. Как эти говорили: «Возвращается копейка!» А теперь куда эти копейки после августа?

Эта фраза, сказанная старичком, заставила споривших замолчать — каждый задумался о своем. Подали новый состав, пассажиры прекратили беседу и устремились к и без того полным вагонам. «Вдохнули», — с азартом обратился к проезжающим кудрявый седовласый. Андрея Ивановича, пробившегося в середину, сдавили со всех сторон. «Не последний поезд», — капризно, ни к кому специально не обращаясь, но нарочито громко проговорил женский голос позади Мирошкина. На станции остались немногие, в том числе дама с перевязанной головой, которая, несмотря на сильные порезы, отказалась от госпитализации, решив все-таки доехать последнюю остановку, отделявшую ее от дома. «Впереди выходные, — подумал, равнодушно глядя на нее, Андрей Иванович, — оклемается». Его начало беспокоить неприятное ощущение, возникшее в желудке еще на платформе, — как видно, пережитый стресс вновь активизировал там некие процессы. «Неужели пицца с грибами? Вряд ли — полтора часа еще не прошло — не переварилась. И чего мне в библиотеке было в туалет по-человечески не сходить, раз уж все равно в кабинке закрывался?.. Да ничего не будет — ехать осталось минут пять, потом идти минут десять, меня еще в школе пронесло — ничего там не осталось. Пара рюмок водки и бутерброд не в счет. Водка! Ну, конечно! Меня же с водки слабит. Ну, ладно, доеду. Все будет хорошо. Ой!» — Мирошкин ощутил, что внутренние процессы начали принимать опасный характер. В голову полезли всякие мысли. Вспомнилось, как однажды он ехал на свидание с Иркой — будущей женой, — и вот также началась в желудке карусель. В результате он тогда выскочил из вагона совершенно побелевший, потный и промчался с выпученными глазами к выходу мимо ожидавшей его девушки, крикнув ей что-то нечленораздельное. Она устремилась за ним. Молодые люди взбежали по эскалатору за какие-нибудь пару минут. Где же это было? На «Тульской»? А чего они собирались делать на «Тульской»? Бог его знает. Только, выскочив из-под земли, Андрей обнаружил, что никаких туалетов вокруг нет, и бросился к вагончикам — там что-то строили, что-то большое, какой-то офисный центр. У крыльца одного из вагончиков он и навалил кучу, а Ирка стояла, повернувшись к нему лицом, и, расстегнув свою «Чебурашку» (шубу из искусственного меха), закрывала беззащитного Мирошкина от возможных прохожих. Ах, как они смеялись потом, когда все кончилось, особенно увидев, что буквально через минуту после того, как Андрей «вспорхнул» со своего места, из вагончика вышел какой-то человек и закурил! Это был прекрасный вечер! Андрей тогда шутил, что, как честный человек, он теперь обязан жениться…

«Вот и женился! Интересно, а Лариса или Костюк смогли бы так же, как Ирка, загораживать меня от людей? Вряд ли. А впрочем, кто знает?… По крайней мере Лариса, наверное, была на многое для меня готова. И чего я к ней сразу не подошел в библиотеке, как только впервые увидел? Комплексовал чего-то. В результате упустил. Впрочем, все к лучшему — подойди я к ней тогда, на втором курсе, еще бы увлекся, женился сразу, и никого бы у меня не было, кроме нее и Мешковской. А так, хоть есть чего вспомнить. Хотя все равно — рано женился!» Новый спазм вернул Андрея Ивановича к суровой реальности: «Нет, лучше не становится!» Самым ужасным было то, что он даже положение не мог переменить — так на него давили окружающие. «Вот сейчас обосрусь, как тот старик-профессор, и все!» Что собственно «все», было неясно — Андрей Иванович гнал от себя такие натуралистические картины, зная, что они могут только спровоцировать начало необратимого процесса. Возникла мысль ослабить напряжение, пустив «злого духа»: «Плевать, что начнут морды воротить, потерпят — немного осталось. Принюхаются — доедут! Господи, что же это у меня с желудком?» Но и от мысли ненадолго отравить окружающим жизнь Андрей Иванович отказался — побоялся не удержать то существенное, что могло неожиданно вырваться на волю вслед за тяжелым воздухом…

Наконец в вагоне предупредительно мигнуло электричество, и через несколько секунд состав остановился на «Глухино». Как же все-таки хорошо, что эта станция была открытой — сразу возникло ощущение близости спасения. Мирошкин почти побежал мимо ларьков — на зубах навязшая композиция группы «Белый орел» «Как упоительны в России вечера», разносившаяся по округе, показалась ему нестерпимой вдвойне. Впрочем, смена температуры сделала свое дело — спазмы прекратились, Андрей Иванович сбавил темп.

На самом входе в ИПЭ возникло неожиданное препятствие в лице пожилого вахтера, усугубившее ситуацию. Перед Мирошкиным в институт вошли двое кавказцев самого что ни на есть неприятного вида — такого рода субъекты приезжают в Москву, как на вечный праздник, и при этом вовсю пытаются демонстрировать местным собственные, первозданные представления о том, как здесь следует вести себя таким красавцам, как эти… «Зверьки», — почему-то пронеслось в мозгу у Андрея Ивановича, который, как мы знаем, вовсе не был националистом. В голове у вахтера, судя по всему, возникла сходная мысль, и он поступил совершенно неожиданным образом — не решаясь спросить у опасных гостей пропуск, вдруг наклонился, как бы завязывая шнурок. Разогнулся старик только, когда те двое миновали турникеты. А вот у Мирошкина он решил проверить документы, которые, как назло, оказались в самом дальнем кармане. Во время поисков пропуска преподавателя чуть было не разорвало — такая революция началась у него в животе. «Правильно, правильно, надо проверять, а то ходят тут всякие…» — это с неприятным акцентом сказал один из кавказцев уже около лифта, повернув голову в направлении проходной. Парни радостно заржали. Вахтер покраснел, но принял от Мирошкина в свои дрожащие руки документ и даже несколько секунд сличал фотографию на нем с оригиналом. «Черные скоты и наши русские трусы кругом», — думал Андрей Иванович, взбегая по лестнице. С лифтом он решил не связываться — опять замкнутое пространство. Едва сдерживаемые внутренние позывы и так делали его мысли чересчур радикальными.

Зато, когда он наконец уединился в туалетной кабинке и почувствовал, что спасен, к Андрею Ивановичу вернулся весь его интеллигентский лоск. Лариса и Настя казались замечательными, пусть даже они и не стали бы возиться с ним во время приступа поноса, жена умиляла своим героизмом, а кавказцы не представлялись такими уж отвратительными, и даже охрана… «А что охрана?! Так везде. Бывает и хуже. Вообще интересно, сколько в нашей стране охранных агентств? Ощущение такое, что одни вахтеры кругом. Больше, чем в СССР, в разы. Никто ничего не производит, все только охраняют. А бандитов сколько, от которых они вроде бы должны защищать?! Эти охранники — чаще всего такие же бандиты, если не на деле, то по существу. Тот дед на входе еще безобидный. Вот в нашем педуне охрана! Набрали из отчисленных или двоечников — люди, ни на что не способные, без будущего, в результате они объединились, сорганизовались. И что же?! Чего-то где-то крышуют, институт вроде как для прикрытия. Коля Романенко, который за два года до нас учился, толком не умевший двух слов связать, если, они конечно, не матерные, пошел тогда в охрану и поднялся до руководства — теперь диссертацию защитил, ездит на иномарке, говорят, разжирел до безобразия, по институту ходит — сигару покуривает, профессора с ним за руку опасливо здороваются, а он им ее небрежно подает — боятся как бы не осерчал. Правильно боятся — ходили слухи, недавно забил студента после дискотеки. Не понравилось ему, как тот себя вел. Дело темное, но труп, действительно, нашли на истфаке. М-да-а! И самое главное, что охрану он никакую не обеспечивает. Чего только стоило то еженедельное телефонное хулиганство о заложенной якобы бомбе?! Тогда, на пятом курсе, сколько месяцев звонил какой-то полоумный, которого отчислили… Документы проверяют только у студентов и преподавателей, как и здесь. А хачики и бомжи проходят свободно. И таких охранников по стране, наверное, сотни тысяч. Действительно, криминальная революция. И сколько же нужно посадить, если начать наводить порядок, как предлагает Куприянов? Больше, чем в 30-е. А если в результате кризиса лопнут все банки, коммерческие структуры и все эти — клерки, охранники, оставшиеся без работы, плюс бандиты выйдут на улицу? И челноки все разорятся? Тогда вообще будет гражданская война. Как в Смуту, когда помещики во время голода повыгоняли на улицу лишних холопов. С этого тогда все началось…»

Апокалиптические мысли такого рода привычно подействовали на Мирошкина умиротворяюще — «все вообще летит в тартарары». На этом фоне его личная неудача, связанная с несостоявшейся защитой, должна была как-то затеряться. Можно было даже помечтать, как в условиях грядущего всеобщего хаоса он, Андрей Иванович, вдруг сможет разорвать все те путы, которые пока сдерживают его — прежде всего семейные, — и тогда… А что тогда? На ум приходили завлекательные картинки: он, свободный и потому сильный, находит на обломках теперешней жизни опустившуюся, голодную Костюк, правда, по-прежнему хорошо выглядящую даже в залатанных легких платьицах… Нет, стоп! Это же будет глобальная катастрофа! Лучше, он находит ее вовсе без всякого платьица, на руинах ее дома на «Кунцевской» — и тогда…

Андрей Иванович почувствовал, что у него затекли ноги. Тяжело столько стоять на корточках! Процесс испражнения завершился — пора и на занятия, а то так опоздать недолго. Он разогнулся. «А Костюк?! Ну что же! Все в прошлом. Ларису из-за нее упустил». Эта мысль показалась ему интересной. «Ну да, конечно! И вообще из-за нее все так и сложилось, как сложилось». Андрей Иванович продолжал стоять со спущенными штанами — ему казалось странным, что все это ему раньше не приходило в голову. Следовало хорошенько подумать, почетче сформулировать откровение, но Мирошкину помешали — в туалете хлопнула дверь, раздался смех, а потом шумное журчание — как минимум двое справляли нужду в писсуары. Преподаватель поморщился. Андрей Иванович писсуаром пользоваться не любил — слишком публично. Он даже в детстве редко посещал школьный туалет — все при свидетелях, ведь замки в кабинках сломаны, а иногда дверей и вовсе не было. Так что, если особенно приперало, он стремился или выйти на уроке, когда в туалете не было народу, или сбегать в спортзал. Там в раздевалке был закрывающийся туалет-кабинка — им реже пользовались…

Диалог студентов у писсуара совершенно отвратил мысли Андрея Ивановича от той роковой роли, которую сыграла в его судьбе Настя Костюк.

— А чего Гарика давно не видно?

— У него сейчас настроения нет ходить в институт. Он недавно с пацанами поехал в баню, там все напились, а Гарика и еще одного его дружбана потянуло на приключения. Они заказали девчонок, им привезли на выбор нескольких — все страшные, а одна, наоборот, королева красоты. Они и решили отыметь ее вдвоем. Бросили монетку — Гарик получил право отодрать телку первым, а его другу она одновременно должна была делать минет. Потом думали поменяться — но на продолжение у обоих сил не хватило, пьяные были. Телку отпустили. Так что теперь у Гарика триппер, а у его друга — ничего.

Посмеялись. Закурили. Андрею Ивановичу было уже совсем пора идти на пару, но теперь выйти из кабинки он считал неприличным. А вдруг те двое — его студенты? Еще подумают — подслушивал?

— И сколько сейчас девчонки стоят?

— Летом стоили сто пятьдесят, даже двести долларов за два часа. Сейчас, говорят, цены упали раза в два. Но я после истории с Гариком чего-то не решаюсь…

— Да ладно тебе, Дэн! Гарик известный рас… дяй, с ним всегда что-нибудь случается. А уж если выпьет — вообще караул. Знаешь, как он в прошлом году отмечал свой день рождения? Напился и поехал с ребятами кататься на машине. Дело где-то в Подмосковье было, гуляли на даче. Едут, едут — гаишники их тормозят. Гарик, вместо того чтобы остановиться и сразу денег дать, попытался уехать. Те за ними. Гарик — пьяный — давай стрелять в ментов из пневмата — хорошо, хоть настоящего ствола с собой не было…