День учителя
Шрифт:
— А почему ты к сестре не поехала в Питер? Ведь у нее получилось.
— Я всего о ней не знаю, получилось или нет, но ей, видно, не хотелось, чтобы я приезжала, если она меня к Владимиру Николаевичу направила.
— А он с ней как познакомился?
— Спонсор, который поддерживает «Носорог», хороший знакомый Любки. Моей сестры.
— Понятно… Интересно, а если бы… В общем, если вдруг у тебя не получится… Что будешь делать?
— Не знаю. Но домой не поеду.
— Почему? Там же — дом, родители?
Саша на секунду задумалась, как будто что-то вспоминая, и то, что она вспомнила, заставило ее с какой-то злостью проговорить:
— Нет, обратно — никогда! Ты даже не представляешь, что там! Маленький город, дома двухэтажные, все друг друга знают. И все много пьют. Особенно тувинцы. А пьяный тувинец — это вообще кошмар! Что за жизнь в таком городе?! Я, когда в Москву приехала, первые дни просто по улицам ходила, смотрела на людей. Какие у всех лица умные, какие женщины
— Да, выговор у тебя наш. Но есть еще что-то в манерах… Я даже не знаю, как сказать…
— Чтобы не обидеть?
— Я не это имел в виду…
— Ладно, я не обижаюсь. Ты ведь мне поможешь измениться, правда? Я после истории с Женей совсем пала духом. А когда ты появился, поняла — все у меня будет хорошо. У нас все будет хорошо. Я обещаю, ты не пожалеешь.
«Где-то я это уже слышал, насчет не пожалеешь», — Мирошкин силился вспомнить и не мог.
Он встал из-за стола и нерешительно посмотрел на Сашу. Пора было уходить, часы показывали начало девятого, а ей еще предстояло убрать последствия ночного разврата в детском клубе. Мирошкин с грустью взглянул на едва початую бутылку мартини — оказалось, напрасная трата денег. И чего он так вчера разошелся?! Саша смотрела куда-то вдаль, перед ней стояла полная чашка остывшего чая.
— Ты чего совсем не ешь ничего?
Девушка улыбнулась. Ей, видно, страшно хотелось спать.
— Я мало ем. В этом смысле я — выгодная.
Она встала и подошла к Андрею. А он вдруг почувствовал, что тоже хочет спать и вообще устал от общества этой малознакомой молодой женщины, к проблемам которой был совершенно равнодушен. Но она искала с его стороны ласки и поддержки. Или простого поцелуя. Мирошкин собрался с силами и поцеловал ее как можно более страстно.
— Когда мы увидимся? — спросила она. Ее вопрос показался Андрею удобным поводом прервать «телячьи нежности» и даже отступить от Саши на шаг.
— Можем сегодня. Ты едешь вечером на курсы? — произнося это, Мирошкин натянул на себя куртку.
— Нет занятия у меня только завтра. Я же тебе говорила — два раза в неделю.
— Извини. Я что-то туго соображаю. Ну, это еще лучше. Давай встретимся днем и куда-нибудь сходим.
— Днем? Не знаю. Владимир Николаевич собирался сводить меня в «Лужники». Мне нужен пуховик. Только я не знаю, когда я освобожусь.
— Тогда завтра?
— Знаешь, приходи сегодня вечером сюда… Мне очень понравилось заниматься с тобой любовью.
Мирошкин был польщен.
— Я приду обязательно. Жди меня к десяти часам.
Он еще раз поцеловал ее и вышел на улицу. За ночь выпал снег, и молодой человек подумал, что на этот раз он не растает. «Скоро зима, — думал Андрей, двигаясь к «Кропоткинской», — а Саше, кроме зимней куртки, еще хорошо бы купить сапоги. Интересно, это ее Владимир Николаевич спонсирует? А может, родители прислали трудовую копейку, или загадочная сестра из Питера подбросила денежку?» Этого он уже не узнает. Мирошкин твердо решил, что встречаться с Сашей больше не будет. К чему ему ее проблемы? Ни образования, ни иностранного языка, ни прописки, ни связей — ничего у нее нет. Кроме фигуры — ничего. Зачем приехала? На что надеется? Пойдет по рукам, и все. За два месяца уже два мужика было! А дальше что? Потаскается, потаскается и вернется домой несолоно хлебавши. И на что рассчитывает?! Принца встретить? Мирошкину вдруг стало смешно: «Мало ест, но раскатала губы на московскую прописку и генеральского сына с двухкомнатной квартирой. Что-то есть знакомое в этой ситуации. Тенитилова? Нет, та просто хотела замуж за москвича-кагэбэшника. Кто же это из моих знакомых хотел примерно так же породниться с генералом? И это ее: «не пожалеешь»? Где же я это уже слышал?» И тут Андрей встал как вкопанный: «Да ведь это же я! Я и Костюк. Только у Серковой не получилось так врать, как получилось у меня. Хотя, что получилось? Даже имей я бабушкину квартиру в Москве, все равно мы с Настей — не пара. А если завтра Игнатова выставит меня на улицу, то я точно буду как Серкова. И в Заболотск тоже не поеду». Это неожиданное сходство между ним и Сашей вовсе не вызвало у него теплых чувств к девушке, с которой провел ночь. Напротив, решение бросить Сашу представлялось единственно возможным: «Как же низко я пал, если думал удовлетвориться этой дешевкой! После того как у меня была Настя. Все! Прощай, Саша! Переспали — не убудет от нее. Не девочка уже». Но, подходя к своему дому, он вдруг подумал, что глупо отказываться от секса. По крайней мере мог сегодня еще раз переспать с ней! Куда могли завести подобные мысли так и осталось неизвестным — предел его исканиям положила мрачная Нина Ивановна, сообщив, что, пока он «шляется неизвестно где» — «Нина Ивановна, я отмечал день рождения друга» — ну так вот, пока он «напивается неизвестно с кем», ему тут звонят девушки.
— Какие девушки?
— Ну,
не девушки, а девушка. Не представилась. Сказала, что сама позвонит.Мир расцвел красками, и в этом мире больше не было места для Саши Серковой. Правда, это разноцветье слегка поблекло, поскольку никто Мирошкину в тот день не перезвонил, и около девяти вечера, дождавшись ухода хозяйки в ванную, Андрей сам набрал телефон Костюк. Подошла ее мать, а потом он услышал в трубке голос, от которого ощутил явно обозначившее себя сексуальное возбуждение.
— Я слушаю.
— Настя, привет. Это я, Андрей. Ты мне звонила?
— Здравствуй. Я тебя узнала. И я тебе не звонила.
— Странно. А мне хоз… э-э-э, бабушка сказала, что звонила какая-то девушка, я и решил, что это ты.
— Нет, это была не я.
— Ну ладно. Раз уж я все равно тебе позвонил, можно с тобой поговорить? Как дела?
— Нормально.
— Давай встретимся.
— Нет.
— Ну и зря. Ты, я вижу, все охотишься за призраками, а я здесь — вполне реальный и…
— Почему же за призраками? У меня, между прочим, было свидание с ним.
— И что? Ты счастлива?
— Нет.
Мирошкин приободрился и пустил в ход все свое красноречие. Как может тот человек не дорожить расположением такой девушки?! Умницы-красавицы! Да он просто дурак! Ну, хорошо-хорошо, не будем его так называть. Но подумала ли Настя о себе?! В какое унизительное положение она себя поставила? Умница-красавица! А время идет, годы проходят, а счастья нет. Нельзя быть несчастной. В конце концов что она теряет, встретившись с ним — Андреем Мирошкиным? Вот именно — ничего! Наоборот, будет возможность развеяться… Андрей чувствовал, как под напором его аргументов сопротивление девушки слабеет. Она согласилась подумать и попросила его позвонить завтра. Андрей остался доволен. Он был уверен, что его предложение получит поддержку со стороны ее родителей, измученных исканиями дочери. А такая домашняя девочка не может не посоветоваться с мамой! Он спокойно лег спать, даже не вспомнив о другой девушке, которая, наверное, промерзнув до костей и устав до полусмерти от долгих рысканий по вещевому рынку в поисках китайского пуховика подешевле-посимпатичнее, ждала его в это время в клубе со смешным названием «Носорог»…
Поработав в школе, получив зарплату и вооружившись газетой «Досуг в Москве», Андрей вечером следующего дня звонил Насте. Как он и ожидал, отказа не последовало. Они даже проговорили не меньше получаса, хотя Андрею и очень мешала Нина Ивановна, явно любопытствовавшая и потому постоянно метавшаяся между кухней и своей комнатой. Молодые люди договорились встретиться во вторник на следующей неделе и пойти в кино. Нет, никакого поощрения в голосе Насти Андрей не уловил. Она даже сказала, что если бы он позвонил ей несколькими днями раньше, то у него точно не было бы ни единого шанса. И этот странный срок до вторника, который девушка явно оставила себе на размышление! «И все-таки шанс есть», — эта мысль питала надежды Мирошкина. В день накануне свидания ему чудесно работалось в библиотеке, а начитавшись, он еще и сходил на встречу читателей с академиком Поморцевым, которую устраивала «Историчка». Легендарный историк, которого Мирошкин почему-то представлял себе красавцем сталинских времен с орлиным профилем — так он по крайней мере выглядел на своих портретах полувековой давности, — оказался довольно живым дедом, плохо слышавшим, но в целом недурно сохранившимся для своих девяноста. Нос у него, кстати, оказался, картошкой. Слушая его рассказы о жизни в науке, Андрей вдруг вспомнил о Завьяловой, которую он не видел уже около месяца, и подумал, что если бы он только мог увлечься Ириной, то, наверное, получил возможность лицезреть академика, жившего в одном с ней доме, довольно часто…
На свидание с Костюк Мирошкин собирался не меньше двух часов, так что даже опоздал на занятия по философии, которые у него еще продолжались. Зато он был доволен своим видом — черное длинное пальто, кепка в тон, новые джинсы, новый свитер, новые ботинки. Высидев философию и сделав вид, что он не заметил Завьялову, возникшую в другом конце коридора, Андрей выскочил из института и полетел на свидание с девушкой своей мечты. Она уже ждала — молодой человек опоздал всего на минуту. Смотрели в Доме Ханжонкова новый фильм Данелии «Орел и решка». Фильм Андрею в целом понравился, а вот Костюк его неожиданно разочаровала. Она как-то посерела и стала казаться менее интересной. Возможно, все дело было в смене времен года, а может быть, она просто раньше казалась ему ярче. Так же сер и безрадостен был мир, в котором она жила последний месяц, скучными историями о котором она потчевала Мирошкина после сеанса, когда они сидели в неизменном Макдоналдсе на «Пушкинской». Нет, Мирошкина она не любит. Она по-прежнему любит того человека. Вскоре после расставания с Андреем Настя узнала, что у объекта ее вожделения начались проблемы с бизнесом и его предупредительно, хотя и болезненно побили по заказу конкурентов. Он даже отправил семью подальше от Москвы отдохнуть. А Настя тут же узнала об этом — как, неважно, — явилась на дом и предложила разделить все тяготы и опасности жизни… Ну, хотя бы на период, пока его жена далеко. А он почему-то отказался. Вот, собственно, и все.