Деревенщина в Пекине 2

— То есть фактически фриланс на аутсорсе?

— Можно и так сказать. График свободный, главное — чтобы задачи решались в срок и с должным качеством.

— Для начала хотелось бы уточнить некоторые моменты. Во-первых, по поводу оплаты. Какие суммы вы готовы предложить?

— Думаю, для человека без опыта, с учётом занятости на полставки — пятьсот долларов в месяц будет вполне достойно.

Я приподнимаю бровь:

— Неплохо, но, учитывая уже продемонстрированные скиллы, я б рассчитывал на большее. Или вы оцениваете повышение эффективности на четверть всего в пятьсот долларов?

— И сколько же, по-твоему, будет справедливо?

— Тысяча двести долларов, — отвечаю без паузы, поскольку я в курсе расценок на рынке труда. — Для начала.

Сунь едва не подпрыгивает на стуле от возмущения:

— Сколько?! Да это почти средняя зарплата айтишника в регионах!

— Да, если речь о не слишком опытном программисте с одним языком, — парирую. — Я же владею несколькими.

Сунь Минцзе что-то прикидывает в уме. Жду его ответа, не меняя позы.

— Хорошо, я обсужу этот вопрос с начальством и дам тебе знать.

— Надеюсь, ваше руководство адекватно оценит мои навыки и перспективы нашего сотрудничества. Хорошего дня, — поднимаюсь и иду работать дальше.

Глава 16

В перерыве между сменами ненадолго забегаю в свою комнату общежития, чтобы передохнуть. До Тхи Чанг сидит на подоконнике, задумчиво глядя куда-то вдаль, с чашкой горячего чая в руках. Она настолько погружена в свои мысли, что даже не слышит, как я вхожу. Лишь когда я оказываюсь совсем рядом, вьетнамка замечает моё присутствие и медленно переводит на меня отсутствующий взгляд.

— По какому поводу депрессия? — спрашиваю. — Вроде бы жизнь потихоньку налаживается.

Гостья делает глоток из чашки и, помолчав несколько секунд, многозначительно изрекает:

— Знаешь, бизнес — это как ребёнок. И когда ты его выращиваешь, даже если он не совсем легален, какая-то часть тебя всё равно к нему привязывается.

Удивлённо приподнимаю бровь. Слова звучат странно, особенно если учесть, что говорим о контрабанде.

— Как можно строить долгосрочную стратегию и прочно привязываться к такому бизнесу? — осторожно интересуюсь.

Вьетнамка бросает на меня снисходительный взгляд мудрой женщины:

— Ты даже не представляешь, какой процент бизнесов в нашем регионе по вашим меркам не совсем легален!

— Но ведь это всё равно наказуемо. Как и везде.

— Да, ух нас тоже штрафуют и сажают, — До Тхи Чанг делает ещё один глоток. — В особо тяжёлых случаях даже к смертной казни прибегают. Наказания очень похожи на ваши по законодательству. Но всё-таки между нашими странами есть отличия.

— Расскажи. Мне интересно.

Вьетнамка прикусывает губу, её взгляд устремляется куда-то вдаль за окно:

— У вас в Китае ваш председатель продлил себе полномочия до пожизненных, — медленно произносит она. — А личные симпатии у товарища Си рано или поздно сменяются антипатиями. Он, как в своё время русский Сталин, постоянно тасует окружение как колоду карт, опасаясь заговорщиков и попыток сместить его.

Обмениваемся понимающими взглядами. По большому счёту, тема — табу в Китае, но мы на одной волне.

— В этом я с тобой соглашусь, — киваю, — хотя здесь не принято рассуждать о таких вещах вслух. Даже если в комнате только два человека, зачастую собеседник машинально напрягается от подобных разговоров. Продолжай.

— Он понимает, что рано или поздно постареет и физически не сможет тянуть работу на своём посту. И именно он будет тормозить развитие страны. Но ему, честно говоря, плевать на это. Главное — рулить и рулить, держась за власть зубами. Так будет продолжаться, пока он не умрёт или пока его не «уйдут», скажем так.

Облокотившись о подоконник рядом с До Тхи Чанг, я тоже смотрю вдаль, обдумывая её слова. Некоторое время молча смотрим на город, каждый погруженный в свои мысли. Затем вьетнамка неожиданно произносит:

— Извини, если задеваю твои патриотические китайские чувства. Си, может, и слабоват как экономист и хозяйственник. Но как интриган в борьбе за власть внутри партии, где каждый готов по головам пройти, он очень даже профессионален.

— Не переживай, ты не ущемляешь моих чувств, — абсолютно откровенно отвечаю ей. — Большая часть молодёжи с тобой согласна. Возмутились бы разве что офисные работники за пятьдесят, переехавшие в провинцию из деревни. У них в лучшем случае одно высшее техническое образование за плечами.

— Разве этого мало, чтобы всё осознать? — удивляется До Тхи Чанг, поворачиваясь ко мне.

— Они грамотные лишь в первом поколении, — поясняю я. — В далёких деревнях кроме телевизора и радио других развлечений нет, уж поверь мне. Знаю по собственному опыту. Через эти каналы власть как раз и диктует людям, что правильно, а что нет. Представь, какой в результате кругозор и мировоззрение у них и их пожилых родителей.

— Получается, они впитывают всё, как губка, — задумчиво вздыхает вьетнамка.

— Вот такие люди и составляют электорат товарища Си. Но никак не китайцы, знающие больше одного языка, у которых в голове потенциально больше одного высшего образования.

Я отхожу от неё и опускаюсь в кресло. До Тхи Чанг провожает меня внимательным взглядом.

— Есть и у нас понимающие люди, — продолжаю. — Но большинство из них по понятным причинам предпочитает жить за границей. Они даже в посольстве не появляются без крайней необходимости — сейчас крайне не приветствуются любые споры с генеральной линией партии. Демократический плюрализм эпохи Дэн Сяопина, увы, давно в прошлом… Так в чем же всё-таки отличия, о которых ты говорила?

До Тхи Чанг крутит в руках чашку, прежде чем ответить:

— Паранойя вашего товарища Си на самом деле — вполне здоровый инструмент выживания. Если он не будет своевременно задвигать потенциальных конкурентов, его власть… пошатнется. Ведь сейчас многие быстро набираются опыта — молодые замминистры, главы экспертных групп, тридцатилетние гении из команды Джека Ма. Ты же знаешь о нём?

— Вряд ли в Китае найдётся тот, кто не слышал про основателя Алибабы и его смелые высказывания с критикой финансовых властей страны, — усмехаюсь я. — Ценой которым стала половина состояния, большая часть бизнеса и изгнание из публичного поля. Хотя власти выставляют эту историю в выгодном для себя свете.