Дерево сада

Мама очень любила музыку. И стихи – тоже. Она переживала их глубоко, сильно. Верила им всей душой. Жила музыкой и стихами.

Когда я вырос, мама стала казаться мне огромной птицей, попавшей в лилипутские лабиринты. Она сама мучилась от своей огромности – огромности своих чувств и мыслей – и мучила других. Она умела и любила летать! А – негде было. Вокруг всё было такое карликовое…

Маму гоняла эта жажда полёта по всему Союзу – от Калининграда до Магадана. Она «искала хороших людей». Всем это было смешно. Кроме меня. Я её понимал. Мы были с мамой одним существом. Я тоже не был согласен лишь бы на что – на полудружбу, полулюбовь. Тоже маялся от одиночества. Хотел абсолютной любви и предельной дружбы. Да где тут их взять? Тут надо как-то потихонечку…

Есть такой фильм – «Тренер». Мы с мамой смотрели его. Там большой мальчишка обидел маленького. А тренер поставил их друг против друга и говорит малышу: «Давай, бей его, как он тебя!» А малыш отвечает: «Нет, я никогда не буду этого делать!» Мама восхищалась этим малышом. Он для неё был идеалом мужества, доброты, независимости духа. Он был для неё – герой и победитель.

Я был во всём согласен со своей мамой. И осуществлял этот идеал. Например, в магаданском пионерлагере, где мама работала воспитательницей, а я был при ней. Мальчишки стали стравливать меня с каким-то мелким шкетом. Они обступили нас плотным кольцом и науськивали друг на друга. Им хотелось драки. Они кричали мне: «Дай, дай ему по морде!» И я ответил, как учила мама: «Я никогда не буду этого делать». Они завопили: «Ты чё, Исусик? Сусик, Су-усик! Смотрите, Сусик!» Потом набросились на меня. Били так, что я потерял сознание. Очнулся в изоляторе. Помню своё удивление – вокруг тишина, белые простыни и непонятно – как я тут оказался. После этого меня перевели в младший отряд.

Вот что это было? Верно ли воспитывала меня мать? Правильно ли она жила?

Я оставляю все эти вопросы открытыми.

Просто – это моя мама.

Она – моя.

Она – мама.

И всё. У меня вопросов – нет.

Когда я стал постарше, она договорилась с боксёром, чтобы он тренировал меня, – ей было понятно, что защищаться необходимо. Но высокий дух отказа от драки за первенство остался во мне навсегда. Я стал жить так.

Кому-то это всё покажется странным, неправильным, неадекватным. Ну, и Бог с ними. Это была моя мама. Она выносила меня под сердцем. Она любила меня так, как любят только мамы. Она дала мне всё лучшее, что у меня есть.

Благослови её Бог!

Мамина вера

Мамапонимала меня со всеми моими диковинными играми и причудами. Она знала, что я – особенный. Мама всегда была на моей стороне. Она защищала меня от всего мира. Прикрывала собой, не раздумывая. И сберегла. Мама твёрдо верила, что я самый лучший мальчишка на свете. Она во всём была за меня. Кроме вранья и краж, конечно. И я, конечно, не врал и не крал. Но однажды было, случилось такое дело. Мне было девять лет, и я стащил какой-то песенник. Мама тогда от этого чуть не умерла. Её вера была подорвана. Она ведь была абсолютно убеждена, что «Игорёк ничего плохого не сделает». А тут такое…Мама очень страдала от презрения ко мне и невозможности со мной общаться. Она не говорила со мной два дня – не могла. Это не был педагогический приём, это был кризис веры.

Я тоже умирал вместе с ней. Потому что мы составляли с ней одно целое. Я понял, что совершил что-то невозможное.

Вера победила, и мы с мамой помирились. Для меня это была хорошая прививка. А мама свято верила до последнего своего дня, что я – самый умный, самый добрый и самый честный человек на земле.

Она любила меня. Она всегда говорила:

– Ты у меня умница. Ты во всём разберёшься. И всё сделаешь правильно.

Её голос до сих пор звучит во мне и ведёт – через всё.

Мамина надежда

Для мамы я был самым умным, самым красивым, самым добрым. Конечно, я таким был только для неё. Но всё же она была права – она видела под всей неумелостью и шелухой моё настоящее лицо. Наверное, это может сказать про свою маму каждый. Мамы видят правду.

Мама научила меня всему, что я умею. Даже видетьмир – научила меня она. Мы стояли вечером над морем и она пела мне: «Смотри, какое небо звёздное…» – и я начинал видеть звёздное небо. Она читала мне Пушкина: «Она была нетороплива…» – и я чувствовал, что я люблю. Я был растворён в маме. Она была моим Богом.

А потом я вырос. Ещё не совсем вырос, но уже стал оглядываться. Я искал Учителя. Тогда я не понимал, что ищу Учителя, просто больше всего на свете хотел, чтобы нашёлся старший, которому я нужен. Именно старший. Который всё поймёт. Который поможет найти себя. Я точно знал – он где-то рядом.

Я напряжённо всматривался в каждого встречного. Не он? Наверно, я не был готов. Учителя я не встретил. А от матери внутренне отдалился. Видимо, нужно было много искать, пробовать, нужно было многое выстрадать самому. Мама мне всегда повторяла: «Ищи Учителя». Она знала, что я найду его.

Учителя я встретил потом. Мой Учитель меня понял со всеми моими болями, взлётами и падениями. Он поверил в меня так, как умела верить в меня только мама, – через всё, не смотря на мои ошибки и глупости.Он верил, что я – хороший, прекрасный человек. Хотя это было совсем не очевидно. Но он видел что-то такое, что мне самому не видно было. Он повторял: «Я верю тебе твёрдо». Эта его уверенность творила меня, защищала, не давала сдаться.

А самые главные слова Учителя были такие:

– До тех пор, пока ты искренен перед своей совестью – Светлые Силы на твоей стороне.

Папина вера,любовь и надежда

Сейчас отцувосемьдесят девять лет.

В тринадцать лет он поступил в артиллерийское военное училище. Стал блестящим офицером, был направлен в военную академию. Но – травма, и увольнение из армии. Карьера рухнула. Пришлось переучиваться на инженера.

У отца была прекрасная семья – «образцовая», как говорили у нас во дворе. Красавица и умница жена, двое чудесных сыновей. Отец любил семью, трудился для неё изо всех сил. Семья развалилась. Мы с мамойуехали в Калининград, брат остался с отцом.

Отец был настоящим коммунистом, секретарём парторганизации крупного завода. Верил в партию, отдавал ей все силы. Известно, что случилось с партией и страной, в которую он тоже свято верил.

Последнее, что он любил и во что верил – дом. Дом в уральской деревне Рассольная, сложенный из огромных брёвен по всем правилам деревенской строительной науки. Отец там пахал от зари до зари, хозяйство было большое. Пожар – и всё сгорело дотла.

Теперь отец верит в Бога. Молится. Крестится. Ходит на службы.

После того, как развалилось всё, чему он был предан, – отец пришёл к Богу.

Когда я приехал к отцу, он поразил меня своей любовью и весёлостью.

Мне кажется, мы впервые встретились с ним по-настоящему.

Это мой отец.

Это его путь.

Господи, помилуй его!

Учитель русской словесности

Юлия Александровна вела у нас в десятомклассе литературу. Она любила меня. Хотя любитьбыло, в общем-то, не за что. Но она что-то такое разглядела во мне. За мои сочинения она ставила пятёрки. Хотя, как я сейчас понимаю, в сочинениях была в основном чепуха. Например, я с жаром доказывал, ссылаясь на Шопенгауэра (которого, конечно, не читал), что жизнь не имеет смысла и всё есть мираж. Можно было бы объявить это ерундой и поставить двойку. Но Юлия Александровна за всеми этими неумелыми умствованиями видела что-то своё. Ещё никому ничего не было видно, а она уже видела.