Дервиш

– Сознание тела и души? – Усмехнулся Слава.
– Вон ты куда!

– А вы знаете, что когда в споре человек отстаивает своё мнение, - усмехнулся Пахомов, - в его мозг поступают вещества, вырабатываемые только в стрессовой ситуации, ну, то есть когда человеку предстоит схватка, предстоит защищать свою жизнь? Да-да, вот так! Организм производит их, когда возникает опасная ситуация и включается инстинкт выживания! И какой вывод? Человек отстаивает своё мнение с той же яростью, как и свою жизнь! Причём в буквальном смысле.

– Вот это да! – Присвистнул Трутнёв. – Так мы что, дикари? А ещё говорят, что в спорах рождается истина!

– В спорах рождаются грибы! – Пожал плечами Пахомов.
– Если для индивидуума проигранный спор равен проигранной жизни, наверное, так, мы - дикари с островов Борнео!

– А это ещё один факт в мою пользу!
– Глеб ударил ладонью по рулю.
– Тело - это биологический робот, со своим собственным примитивным сознанием, именуемым инстинктами, а разум - сознание души, это собственно человек.

– И что, они вместе рулят субъектом, как ты сейчас машиной?
– Рассмеялся Пахомов.
– Выплюнь всю эту чушь из головы, дружок! Но так, чтобы никто не видел!

– То есть, ты в это не веришь?
– Глеб посмотрел на Лёху в зеркало.

– Не могу сейчас вспомнить, что именно я забыл.
– Вздохнул Пахомов и потёр лоб.
– А! Вот! Ум - всего лишь инструмент для правильного применения силы! Глеб, ну о каком сознании души можно говорить?

– Да вы, батенька, атеист? – Воскликнула Вика.

– Общение с вами отняло у меня всякую веру и надежду! – Нарочито смиренным голосом ответил Пахомов.

– А я думаю, что человеческий разум способен преодолеть животное начало. – Продолжал Глеб.
– Нужно лишь создать условия для этого.

– Какие, например? – Спросил Трутнёв.

– Человек должен жить в равноправном и справедливом обществе, в котором правят нормальные человеческие чувства и отношения. И в конце своей жизни он должен вспоминать не свои собственные обиды и лишения, а совершённые им самим ошибки, и понимать то унижение, которому он подверг сам себя, заставив страдать других.

– Ну, ты идеалист! – Рассмеялся Пахомов.

– Да, Лёха, я так считаю! А чтобы память о том, что ты причинял вред другому, не стала потом вечной болью, не следует этого делать. Поэтому и есть заповеди – не убий, не кради, не причиняй вреда, не суди!

– Добавьте сюда – не используй свою силу и власть во вред другому! – Поддержала его Вика.

– Спасибо, Викуля! – Глеб кивнул ей и продолжил, - и прямо сейчас перестань грешить, и ты избежишь будущих неприятностей. Если бы люди не тратили силы и время на оружие друг против друга, мы бы жили в другом мире.

– А мне кажется, - задумчиво произнёс Трутнёв, - что вся история нашего мира – это противостояние земледельцев и воинов!

– Соглашусь! – Кивнул Глеб.

– Если разобраться, искусство управления государством есть искусство регулирования отношений между ними, искусство кнута и пряника.
– Продолжал Трутнёв.
– Вот, например, Карл Каутский писал, что ассирийцы парализовали силы побеждённого народа, по его выражению - отнимая у него голову, то есть убивая самых боеспособных, знатных и образованных. А мелкие ремесленники и крестьяне, к сожалению, всегда представляли собой плохо связанную массу, неспособную оказать какое-либо серьёзное сопротивление.

– Крестьянство никогда и не было воинственным. – Воскликнул Пахомов. – Оно наоборот, всегда страдает, при любых режимах. Это самая бесправная часть населения при любой власти и в любые времена! От Рима и до сегодняшних дней! И все реформы в первую очередь ложатся на их плечи!

– Ну, не все! – Протянул Глеб.

– Ты, конечно, сейчас найдёшь какую-нибудь частность, - махнул рукой Пахомов, - и выстроишь на ней свою теорию отрицания! Но вот смотрите! Во времена Римской Республики крестьянство жутко страдало: с одной стороны - от внешних врагов, варваров, и с другой стороны - от врагов внутренних, властей и налогов, которыми обложил их сенат после смерти Гая Гракха. Как только его не стало, власть народных трибунов закончилась, и новый социальный разрыв между народом и аристократией опять сильнее всего ударил по земледельцам! А вот горожане, к примеру, почему-то всегда жили намного лучше крестьян!

– Так и сейчас ситуация та же! – Усмехнулась Вика.

– Вот! – Пахомов указал на неё, поворачиваясь к своим оппонентам. – Слова умного человека!

– Пахомыч, ты куда клонишь? – Спросил Славик.

– Я в своё время писал работу по этому вопросу, так что слушайте меня! Так вот, в те времена, о которых речь, консул Сулла, спасая государство, привёл в Рим войска, сознательно нарушив существовавший закон и рискуя своей жизнью, на минуточку, потому что стремился захватить власть! История учит нас, что не следует прибегать к насилию кроме тех случаев, когда ты сильнее, и Сулла действовал из благих намерений, только с одной целью - положить конец интригам сенаторов! А те, как собаки, ни на кого не обращая внимания, грызлись за власть. Так вот, Сулле всё удалось - его армия захватила столицу! И знаете, что здесь самое интересное? А то, что простые легионеры отнеслись к жителям Рима, как к жителям чужого, враждебного государства! Они словно брали приступом вражескую столицу, и вели себя в Риме, как в чужом, враждебном городе! Вот так разъединила людей одной крови банальная нищета! Большинство солдат были из крестьян или пролетариев, их деревни и города сожгли варвары, а правящая аристократия в столице в это время была увлечена делёжкой доходов и борьбой за власть, дела провинций их нимало не заботили! И сейчас ситуация та же, ведь так?

– Ну, ты сделал вывод! А ничего, что вслед за этими событиями произошло реформирование республики в империю? И Рим стал тем великим государством, которое знает теперь весь мир? – Сыронизировал Слава.
– Лес рубят!

– Я говорил о тех, на чьих костях прошла эта реформа! Сколько простых людей заплатило за это самое величие своей жизнью? Им не пофиг, чем там стал Рим после их смерти?

– С тобою трудно спорить, Лёха! – Слава махнул рукой.

– И тот же Сулла, стремясь усилить государственную власть, - продолжал Пахомов, - лишь усилил влияние и власть аристократии. Его государственный переворот так ничего и не перевернул! Благими намерениями, Слава! Я читал историков и поражался – сенаторов ничего, кроме власти, не интересовало! Представляете: они кричат: «Аве Сулла!», а он им: «Какое «аве»? Мы в заднице! Вы что, не видите?!». А они снова: «Что ты такое говоришь, Сулла? Аве тебе!», а он им: «Вы что, не римляне? Латынь не понимаете?! Мы в заднице, говорю вам!!».

Машину довольно сильно качнуло, и Пахомов звучно стукнулся головой об обшивку салона.

– О! Вы слышали тупой звук? – Громко спросил Трутнёв. – Что это было?

– Когда уже по нормальной дороге поедем? – Возмутился Пахомов, потирая висок.

Вика развернула на коленях карту:

– Сейчас хорошая дорога начнётся.

Глеб ткнул пальцем вправо от себя:

– В той стороне, километров через семьдесят, есть небольшой городишко, Старославинск называется. Там есть краеведческий музей, а его директора зовут Вадим Сергеевич Виноградов. Замечательный такой дядька!

– И что, откуда его знаешь? – Поинтересовалась Вика.

– Мы туда как-то горшки сдавали из разорённого кургана.

– Смотрите! Указатель! – Пахомов наклонился вперёд.

– Бурташёво! – Прочитала Вика.

– Через три километра свёрток будет в ту сторону, - Глеб махнул рукой, указывая направление.
– В тех местах есть Медвежье болото, я там когда-то, после армии, с группой Васи Былянова ходил.

– Это когда Бабу золотую искали?
– Усмехнулся Славик.
– Вспоминаешь былое?