Держава (том третий)

Расчувствовавшийся Николай, которому тоже, почему–то, захотелось плакать, поспешил в машину.

— Да-а! — только и смог произнести Ряснянский, рассматривая царский подарок. — Павел Буре… И портрет императора в нашей форме и гренадёрке на циферблате, — позавидовал фельдфебелю. — На всю жизнь тебе память, Пал Палыч, — возвратил ему часы. — По два пива нижним чинам 1-ой роты.

— Э-эх! Ну почему император меня не попросил стрелять? — сидя на травке рядом с конкурентом, страдал Василий Егорович, грея своими стонами душу товарища. — Я бы этой вороне в глаз попал, — скорчив завистливую гримасу, наблюдал, как приятель, открыв серебряную крышку с гербом, вслух сказал — который час, хотя никто его об этом не просил.

Прибыв на место постоянной дислокации в Главном лагере, полк получил из штаба приказ готовиться к Высочайшему объезду лагеря и «заре с церемонией».

— В прошлом году пропустил этот прекраснейший ритуал в жизнедеятельности императорской армии, — делился мыслями с подпоручиком Рубанов, глядя, как рота пилит, колет и строгает, помогая семёновцам воздвигать арку, под которой из Красного Села проедет государь.

Неподалёку от неё солдаты возводили высокий помост из досок для музыкантов.

Не успели ещё доделать, как подвезли несколько бочек с зелёной краской, и солдаты–маляры тут же стали красить арку с помостом в зелёный цвет.

— День солнечный, высохнет быстро, — радовался капитан–семёновец.

— Господин капитан, — обратился к нему Рубанов, — флагами, цветами и гирляндами из зелени без нас украсите строения? В полку тоже дел хватает…

— Да, да, конечно, поручик. Благодарю за помощь, — козырнув, побежал приглядывать, как ставят напротив помоста, среди берёзок и тополей, большую царскую палатку.

В Павловском полку во всю кипела работа, коей руководил сам полковник Ряснянский.

Нижние чины, мокрые от пота, посыпали переднюю линейку, по которой проследует государь, просеянным песком. Затем, отбивая по шнуру, устилали по краям дёрном. Другие солдаты ставили на передних линейках пёстрые мачты, развешивая на них государственные и полковые флаги, украшая свободные места зеленью.

Объезд лагеря, согласно давней традиции, начинался полшестого вечера.

Император, в форме Семёновского полка, несколько минут постоял на крыльце простенького деревянного Красносельского дворца, любуясь липами и берёзами. Глянув вдаль на зелёные холмы, полого спускающиеся к станции, направился к возку — на авто ехать не захотел.

Два конюха с трудом удерживали бьющую копытами тройку породистых лошадей. За ней выстраивалась свита.

Тройка рысью пошла по утопающим в садах улицам Красного Села, вдоль которых выстроились кирасиры и конная артиллерия. Спустившись с пологого холма вниз, возок покатил между штабных бараков, где построились и кричали «ура» полки 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.

«Когда–то ей командовал Максим Акимович Рубанов, — видимо по ассоциации с конными полками вспомнил её командира. — Следует как–нибудь встретиться с ним и побеседовать», — выехал к правому флангу авангардного лагеря.

Усмехнулся, услышав молодые голоса дневальных:

— Все–е на линию–ю!

«Уже часа два, наверное, там стоят».

Тройка замедлила ход, а за ней и ехавшие позади коляски с императрицей и свитой. Войска кричали «ура», когда император проезжал мимо их строя.

Два часа длился объезд. И столько же времени не смолкало «ура» и гимны полковых оркестров.

Затем государь вернулся к палатке, что разбил Семёновский полк, и стоя во фрунт и держа руку у козырька фуражки, выслушал российский гимн.

Солнце медленно заходило, скрываясь за поросшими лесом холмами.

Оркестр умолк и наступила тишина.

В 9 часов вечера со свистом прочертила небо сигнальная ракета, показав, что настало время вечерней зори.

Тут же раздались артиллерийские выстрелы, а после них по всему лагерю послышалась дробь барабанов и звуки труб.

И вновь — тишина.

У императора счастливо замерло сердце от мысли, что подобные минуты, стоя на этом же месте, переживали его отец, а до этого — дед. И ему даже показалось, что они где–то здесь, рядом, только растворились в вечернем воздухе и листве.

К помосту с музыкантами вышел старый седобородый барабанщик лейб–гвардии Гренадёрского полка. Сурово осмотрел построенные войска, и неожиданно молодым и звучным голосом скомандовал:

— Музыканты, барабанщики и трубачи. На молитву–у… Шапки долой!

И государь увидел, как стоя во фрунт, генералы его свиты сняли фуражки и замерли, восторженно глядя на седобородого барабанщика.

По его команде снял фуражку и Николай, вдруг почувствовав себя не царём, а воином, готовым жизнь свою отдать за Россию. На протяжении семи вёрст солдаты дружно, многотысячным голосом выводили «Отче наш…»

«Вот она мощь!!! — не сумел сдержать слезу государь. — Мощь России и Православия!!!»

И вновь наступила тишина.

Старый барабанщик надел фуражку и скомандовал:

— Музыканты, барабанщики и трубачи — накройсь.

Незаметно вытерев слезу, Николай надел фуражку и вновь стал Царём.

Выступив вперёд, начал принимать рапорты вахмистров и фельдфебелей шефских полков и батарей. Не офицеров, а нижних чинов, показывая этим, что главный защитник Отечества — простой солдат.

«Вот она, важнейшая спайка Русской земли, — думал он, отдавая честь нижнему чину. — Православие и народ. А скрепляет эти две ипостаси самодержавие. Крепок в русских руках обоюдоострый духовный и стальной меч, если простые люди верны призыву «За Бога, Царя и Отечество!»

ОБ АВТОРЕ

Валерий Аркадьевич Кормилицын родился в 1954 году на Сахалине. Отец — Аркадий Васильевич Кормилицын, воен- нослужащий, поэтому Валерий всё детство скитался по военным гарнизонам СССР: Кирсанов, Балашов, Ахтубинск Астраханской области, где в 1971 году окончил среднюю школу и приехал в Саратов. В 1972 году поступил в Саратовский юридический институт на вечерний факультет. С 1973 по 1975 год служил в рядах СА. После демобилизации учебу не продолжил, а пошел работать на завод. Затем поступил на заочный факультет Саратовского юридического института. Окончив его, работал на заводе С. Орджоникидзе старшим инженером по технике безопасности.