Держава (том третий)

— Ваше величество, — взял слово граф Пален, выручив Витте. — Я не сочувствую Манифесту от 17 октября. Но он есть! Вам, государь, было угодно ограничить свою власть, — уколол императора.

Задумавшись, Николай застучал пальцами по столу, выбивая ритм марша Преображенского полка:

— А ты что скажешь, Николай Николаевич?

— Манифестом 17 октября слово «неограниченная», ваше императорское величество уже вычеркнули…

«Ты и посодействовал этому», — хмуро глянул на родственника государь.

— Ваше величество, — поднялся со своего места князь Оболенский, — следует вычеркнуть «неограниченную власть», оставив «самодержавную».

— Ну что ж, господа. Я с вами согласен. Получается, что абсолютистская монархия Петра Первого меняется на конституционную английскую, — хлопнул ладонью по столу.

— Последующие статьи, ваше величество, — взял, наконец, слово Витте, — подтверждают незыблемость самодержавия, — подсластил пилюлю. — И определяют священность и неприкосновенность царской особы.

— Растолкуйте, Сергей Юльевич понятие курий.

— Всего, ваше величество, создано четыре курии: помещичья, городская, крестьянская и рабочая. Один выборщик приходится на девяносто тысяч рабочих, тридцать тысяч крестьян, четыре тысячи горожан и две тысячи землевладельцев. Хотя и существуют преимущества для состоятельных людей, но очевидно и гарантированное присутствие в Государственной Думе рабочих и крестьян.

— Понятно, понятно, — вновь забарабанил марш государь. — А теперь объясните, что это за партия кадетов?

— Конституционно–демократическая партия, ваше величество. В октябре прошлого года состоялся её учредительный съезд, и в состав Центрального Комитета вошло одиннадцать крупных помещиков и сорок четыре представителя интеллигенции: Милюков, Струве, Маклаков и другие. Политический идеал — конституционное устройство на основе общего избирательного права. Они не монархисты. Называют себя «партией народной свободы».

— Ещё какие партии стремятся попасть в Думу?

— Вскоре после опубликования Манифеста сформировалась партия «Союз 17 октября». Так называемые октябристы: Гучков, Шипов и другие крупные помещики и промышленники. Они поддерживают Манифест и Вас, ваше величество. Кроме них ещё «Союз русского народа». А также финны, литовцы, поляки, армяне…

— Ох, и зря, ваше величество, эту Думу придумали, — вздохнул министр внутренних дел Дурново.

Вечером Николай с интересом просматривал газеты, целая кипа которых лежала на столе в его кабинете.

«Так, «Новое время» С. — Петербург, — в глаза бросился заголовок: «ЗА ЦАРЯ! За Свободный народ! За неделимую РОССИЮ!

ИЗБИРАТЕЛИ!

Если вы хотите отнять чужую собственность и не иметь своей, идите к социалистам. Такой именно рай они вам обещают.

Если вы только скрепя сердце миритесь с монархией, а в душе мечтаете о республике, ступайте к конституционалистам–демократам, ходящим теперь под новой маской народной свободы, но свободы не русской.

Если вы хотите превратить царскую власть только в щит для самовластья чиновников, обратитесь к Союзу русских людей и им подобным реакционерам.

Если же вы хотите выполнить волю Царёву, как она оказалась в Манифесте 17 октября; если вы хотите идти в Думу для работы в ней, а не для бойкота, если вы не хотите превратить нашу могучую Русь в кучку автономных и слабых окраин, то вас зовут к себе объединённые — СОЮЗ 17 октября, прогрессивная экономическая партия, партия правового порядка и торгово–промышленный союз». — Папа' осудил бы меня за подобный либерализм, — отложил газету Николай и раскрыл другую. — Зато деду понравилось бы. Вот. «Объявление. Порт–артурский прапорщик:

На днях эвакуирован из Японии. Полный Георгиевский кавалер, ранен. Немного обеспечен. Желаю серьёзно жениться на богатой вдове или подходящей барышне. Лета и красота безразличны; а в остальном споёмся». — Какой меркантильный кавалер. Следует супруге показать, — улыбнулся государь. — Вдруг согласится, — развеселился он, читая следующую заметку: «Третьего дня в цирке г. Лара состоялся бенефис Юлия Сет, знаменитого укротителя львов, выступившего с прекрасно дрессированными африканскими львами. Публика с интересом рассматривала в антракте молодых львов». — Как бы моим девочкам было интересно поглядеть на них… Но традиции… Может, правда послать всё к чёрту — и да здравствует республика… Стану гражданином Романовым, будем всей семьёй ходить в цирк и в иллюзион. И никаких покушений, — мечтательно закатил глаза. — Но положение обязывает, — взял следующую газету: «В Симферополе появились воззвания об избиении евреев. Управляющий губернией издал объявление, в котором заявляет, что подобные попытки будут подавляться военной силой». — Тухлая рыба, сказал бы мой кузен Вилли, — улыбнулся Николай: «В скором времени, как передаёт «Русь», в Петербурге начнёт выходить еженедельный журнал художников и литераторов под названием «Адская Почта», посвящённый, главным образом, социальным вопросам». — Ну, достанется династии и лично мне. Все социальные вопросы заканчиваются критикой царского режима. Так… О выборах: «Сегодня с 9 часов утра во всех избирательных участках Петербурга начался подсчёт голосов. Повсюду приходится констатировать очевидный успех кадетской партии». — Это как раз те, кто скрепя сердце мирится с монархией, — расстроился Николай, читая объявление: «БАРЫШНЯ убедительно просит одолжить 50 руб. (Скоро получу наследство). Офицерская улица, дом17, квартира 48». — Отнести, что ли, ей полтинничек? К тому же наследство скоро получит. Лучше, пусть Витте ей займётся, — встал и потянулся, заложив руки за голову. — Вот интриган. Чтоб поднять себе цену, отставку попросил. На этот раз хитрый лис сам себя перехитрил. Решено! — вновь уселся за стол и макнул перо в чернильницу. — Лицемерно добивается отставки? Он её получит, — саркастически улыбнувшись, подписал прошение, и, подняв лист, с какой–то детской радостью помахал им в воздухе, чтоб быстрее просохли чернила. В глаза бросился текст: «Я чувствую себя от всеобщей травли разбитым и настолько нервным, что не буду в состоянии сохранять то хладнокровие, которое потребно…» — Это уже пусть тебя Матильдочка успокаивает с помощью валерьянки или своих женских чар. Или за полтинник барышня с Офицерской улицы, — захмыкал не император, а полковник Романов, вспомнив что–то своё, весьма приятное, но непристойное. — А на замену полусахалинскому графу, как называют его в обществе, достану из сундука с ношенными шубами старину Горемыкина. Отряхну от нафталина — и в премьеры. Этот за моей спиной козней строить не станет. С ним и обсужу новый состав Совета министров. Дурново только жаль… Но и для его замены имеется кандидатура. Весь прошедший год наблюдал за Саратовским губернатором. Строг. Умён. Революционерам и либералам на уступки не идёт. С бунтовщиками не церемонится. Особенно после того, как в его губернии убили бывшего военного министра Сахарова. Вот Столыпина и назначу на должность министра внутренних дел. Думаю, потянет. А там поглядим…

23 апреля газеты опубликовали статьи об отставке кабинета Витте.

Как государь и предполагал, самый ядовитый «политический некролог» по этому поводу поместил на своих страницах высокохудожественный и гуманный орган творческой интеллигенции «Адская Почта».

Константин Петрович Победоносцев, словно чиновник низшего класса, навешав супруге на уши литературную лапшу — всё же брат писателя, да и сам друг чернильницы, улизнул через дорогу от дома в портерную.

«Не только сельским батюшкам водочкой грешить, — сделал половому заказ и достал из кармана газету, походя, прислушиваясь к разговорам окружающих. — Это ж надо. Даже на ум никто не берёт, что рядом с ними сам бывший обер–прокурор Синода за рюмкой восседает, — выпив, довольно крякнул и закусив балычком, раскрыл газету, услышав за соседним столом:

— Витя опять чемоданы пакует… В Биарриц смыться решил. Или в Женеву. Адмирал Макаров жив! Только сказывать не велел, — вещал лохматый похмельный господин в засыпанном перхотью лоснящемся пиджаке. — Мне по телеграфу передали. Ещё долбанёт по япошкам, — долбанул из стопки и громко жахнул ею по столу. — Свобода! В депутатов мать… Кто б поверил, что Россия как Англия будет. Половой, повтори, — гаркнул он.

— В депутатов мать… Россия как Англия будет! — пропищал замухрястый половой в косоворотке и грязной жилетке, с перекинутым через руку полотенцем.

— Дур–р–рак! Выпить ещё повтори, — сунул ему ёмкость телеграфист.

— Свобода-а! — вибрирующим от сарказма голосом проверещал прыщавый субъект в чиновничьем сюртуке. — Я вот намедни прогрессивную статью в либеральный журнал «Свобода и культура» тиснул… Так мой начальник, узнав об этом, громогласно, при всём присутствии, пообещал в следующий раз башку отмотать и в мусорницу бросить. Свобода и культура, — схватился за неотверченную пока голову и монотонно забубнил:

И предок царственно–чугунный Всё так же бредит на змее, И голос черни многострунный Ещё не властен на Неве. Уже на до'мах веют флаги, Готовы новые птенцы, Но тихи струи невской влаги, И слепы тёмные дворцы. И если лик свободы явлен, То, прежде явлен лик змеи, И не один сустав не сдавлен Сверкнувших колец чешуи.

— Нету никакой свободы…